Грязная игра - Джим Батчер

Вязальщик сглотнул.

И тут поднялась Эшер.

— Привет, — она обратилась ко мне с ослепительной улыбкой. — Нас не представили. Я — Ханна. Отвалите от моего партнёра, пока целы.

— Я знаю, кто ты, горячая штучка, — медленно произнёс я, но не встал со своего места. Свой посох я положил на стол. — И я уже отвалил от твоего партнёра. Это можно определить по отсутствию брызг крови. Остынь, Эшер.

Улыбка Эшер растаяла при звуке моих слов, а её тёмные глаза сузились. Она разок стукнула пальцами по столу. Медленно, словно обдумывала что-то. Её рта коснулась ухмылка:

— Значит, вы печально известный Дрезден. — Её глаза проследовали от меня к Кэррин, которая была ниже её почти на фут: — И это что, ваш телохранитель? Разве они не должны быть немного покрупнее?

— Она официально представляет права всех жевунов из страны Оз, — парировал я. — И она будет вдалбливать эти права вам в черепушку, пока вы не проявите хотя бы немного уважения.

— Хочу посмотреть, как она попробует, — заявила Эшер.

— Ты этого не увидишь, — спокойно ответила Кэррин.

В одно мгновение всю комнату заполнило беззвучное напряжение, хотя Кэррин даже не пошевелилась. Я знал, что она продолжает стоять там, не глядя ни на кого, но наблюдая за всеми. Пугающее зрелище, если вы знаете, как выглядят по-настоящему опасные люди. Эшер знала. Я видел, как напряжение охватило её шею и плечи и заставило сжаться челюсти.

— Остынь, Ханна, — попытался успокоить её Вязальщик. Он знал, как стремительно Кэррин выхватывает своё оружие. Она расправилась с парочкой его приспешников, когда он в прошлый раз был в городе. — Дрезден объявил перемирие. Мы же все профессионалы? Остынь.

— Дамы и господа, — настойчиво произнёс Никодимус, пытаясь придать своему голосу отеческие нотки, затем прошёл во главу стола (естественно) и уселся. — Прошу вас, можем мы наконец рассесться и приступить к работе?

— Я не против, — согласился я, но не отрывал глаз от Эшер и Вязальщика, пока Эшер не фыркнула и не вернулась на своё место.

— Не хотите ли присесть, мисс Мёрфи? — спросил Никодимус.

— Мне и так хорошо, — ответила Кэррин.

— Как пожелаете, — легко согласился Никодимус. — Дейрдре?

Дейрдре взяла охапку папок и обошла стол, раздавая по одной каждому сидящему. Она демонстративно пропустила Кэррин, которая оставила этот факт без внимания. Я открыл свою достаточно тонкую папку и обнаружил титульный лист с надписью: «ДЕНЬ ПЕРВЫЙ».

— Все вы в курсе, какова наша главная цель, — сказал Никодимус, — хотя конкретные детали до поры до времени я бы предпочёл оставить при себе. Уверен, никому здесь не надо объяснять, почему необходимо соблюдать секретность. У нашей цели множество способов получать информацию, и если он каким-либо образом узнает о нашем предприятии, всех нас ждёт быстрый и бесславный конец.

— Держать рот на замке, — сказал я достаточно громко, чтобы это прозвучало раздражающе. — Принято.

Никодимус снова одарил меня этой неулыбкой.

— Для того, чтобы разъяснить вам все возможные выгоды, которые может принести это предприятие, следует сказать, что вам будет выплачено по два миллиона долларов в случае успешного его завершения, гарантированно.

У Кэррин на секунду перехватило дыхание. А мой желудок совершил какой-то странный кульбит.

Вот блин. Два миллиона долларов.

Поймите, я не собирался брать деньги Никодимуса. Я делал это не из-за денег. И Кэррин тоже. Но никто из нас не был достаточно богат, и счета всегда ждали оплаты. Звезды и камни! На два миллиона баксов можно купить целую кучу китайской лапши.

— Кроме того, — продолжил Никодимус, — всё, что вы сможете унести, станет вашим. Ценности, которые там находятся, неисчислимы… их больше, чем мы сможем погрузить на локомотив, и гораздо больше, чем можно унести на своих двоих.

— Что ещё за ценности? — спросил Вязальщик. — Деньги, вы хотите сказать?

— Деньги тоже, если уж на то пошло, — ответил Никодимус с глубочайшим презрением. — Но подозреваю, их коллекционировали скорее как диковинку, а не по какой-нибудь другой причине. Настоящие сокровища — это золото. Драгоценности. Предметы искусства. Бесценные исторические артефакты. Практически каждая редкая ценная вещь, таинственно пропавшая без следа в последние две тысячи лет, попала туда. Полагаю, наиболее целесообразным вариантом будет наполнить пару мешков редкими камнями. Их сложно отследить. Но если хотите взять что-нибудь более уникальное — берите. Главное, чтобы вы смогли это нести и не задерживали остальных при отходе. Я думаю, каждый из вас с лёгкостью увеличит свой куш на порядок.

Значит, не два миллиона каждому.

Двадцать два миллиона каждому.

Это была настолько огромная сумма, что её было почти невозможно представить… что само по себе давало представление о том, насколько она чертовски огромная.

— А что вы сами с этого получите? — спросила Эшер с явным подозрением. — Раз вы готовы раздать по два миллиона каждому, то охотитесь не за деньгами. И рюкзак с алмазами вам не нужен.

После этих слов она стала нравиться мне чуть-чуть больше. А её тон удвоил впечатление.

Никодимус улыбнулся:

— Я внесу полную ясность перед тем, как мы возьмёмся за дело. А сейчас вам достаточно знать, что речь идёт об одном небольшом предмете, имеющем довольно низкую денежную стоимость.

«Лжец», — подумал я.

— Как я сказал Дрездену чуть ранее, до этого он знал меня только в качестве своего противника. Значительная часть моей репутации была создана при помощи тех, кто противостоял мне — из тех, кто пережил подобную конфронтацию, я имею в виду. — Он улыбнулся и глотнул кофе. — Но у этой монеты есть и обратная сторона. Никто не проработает столько, сколько я, предавая союзников. Это попросту непрактично. Безусловно, чтобы расправиться с врагом, все средства хороши… но когда я работаю с партнёрами, я не отворачиваюсь от них и не бросаю на произвол судьбы. И исхожу я не из сентиментальности. Я делаю это потому, что веду дела со множеством людей на протяжении веков, и предательство — неудачная инвестиция в долгосрочной перспективе. Это просто неправильное ведение бизнеса.

«Лжец», — снова подумал я. Может быть, чуть менее уверенно, чем прежде. Его слова имели смысл. В сверхъестественном мире куча людей и других существ отмеряют жизнь промежутками длиною в века. Например, разозлите молодого чародея, подождите триста лет, и обнаружите, что он не забыл обиду… и всё ещё копит силы для наглядной демонстрации неприемлемости ваших действий. Стоит попасться на пути у вампира, и он будет охотиться на вас тысячелетиями.