Фотография в профиль - Ежи Эдигей

Подполковник Качановский справился наконец с наиболее срочными делами и, к удовлетворению прокурора, вновь подключился к следствию по делу Баумфогеля. Первым шагом офицера милиции был визит в Главную комиссию по расследованию гитлеровских злодеяний в Польше. Когда подполковник нашёл сотрудника, в ведении которого находился фотоархив, и попросил показать снимок Рихарда Баумфогеля, тот уверенно раскрыл лежатую на письменном столе папку и взял в руки находящуюся сверху фотографию,

— Военный преступник из Брадомска сейчас стал, насколько я могу судить, очень модной фигурой. Вы, пан подполковник, четвёртый или пятый, кто интересуемся этим снимком.

— Что вы говорите! — искренне удивился Качановский.

— Сначала к нам обратился писатель Бараньский. Но это было давно, года два тому назад. Он, знаете ли, сам разыскал фотографию и забрал её с нашего разрешения на несколько дней домой. А недавно, четыре дня назад, снимок смотрел какой-то адвокат. Не помню его фамилию.

— Упитанный, с седой шевелюрой и круглой физиономией? — подсказал подполковник.

— Точно, вы очень метко его описали.

— К вам приходил меценас Мечислав Рушиньский, — сухо заметил Качановский.

— Да-да, это был меценас Рушиньский. Очень милый и остроумный человек. Мы замечательно беседовали с ним целых два часа.

— Таких милых людей не Много, — поддакнул сквозь зубы офицер милиции.

— А потом, продолжал, воодушевившись, архивист, — сюда чуть ли не ежедневно стали наведываться журналисты. Тоже изучали эту фотографию и даже переснимали её.

— Скажите, пожалуйста! — Януш с трудом сдерживал охватившую его злость. Теперь ему всё стало понятно. Его «дорогой друг» Рушиньский в «благодарность» за то, что именно его назначили защитником Баумфогеля, натравил на офицера милиции лихую журналистскую братию. Он представил, как газетные репортёры гурьбой осаждают столичную комендатуру милиции и прокуратуру, и помрачнел.

Подполковник ещё раз бросил взгляд на снимок. Фотография ничем не отличалась от копии, которую он видел в квартире Юзефа Бараньского. На обратной стороне кто-то сделал обыкновенным карандашом пометку: «Рихард Баумфогель, палач Брадомска?»

— Кто автор этой надписи?

— Представления не имею, — ответил сотрудник комиссии. — Когда фотографию нашёл пан Бараньский, на ней уже были эти слова.

— Значит, меценасу Рушиньскому оставалось только дописать в конце знак вопроса?

— Как вам такое могло прийти в голову? — возмутился архивист. — С какой стати он стал бы это делать? Всё было как раз наоборот. Пан меценас предупредил меня, чтобы я внимательно следил за теми, кто будет рассматривать фотографию после него, чтобы знак вопроса случайно не исчез. И я следил. Ни одному журналисту не позволил даже пальцем прикоснуться к снимку, который с тех пор всегда лежал вот здесь, на моём столе. Да, фотографировать его они могли, рассматривать тоже могли, но — на расстоянии. На вас, пан подполковник, эти ограничения не распространяются. Вы из милиции, а это меняет дело, так как вы представляете власть. Поэтому я вам полностью доверяю, как и меценасу Рушиньскому.

Сравнение, сделанное учтивым архивистом, не вызвало энтузиазма у Качановского.

— Я пришлю сюда нашего специалиста, чтобы он сделал копии фотографии, в том числе и её обратной стороны. Он завтра же будет у вас. А пока попрошу без разрешения милиции никому снимок не показывать. Это очень важный документ, и не исключено, что прокурор может потребовать официальной передачи ему этой улики.

— Если председатель Главной комиссии не будет возражать, то я лично не вижу никаких препятствий, которые могли бы этому помешать, Снимок вообще был бесхозным, пролежал десятки лет среди других неизвестных фотодокументов. У нас хранятся тысячи таких фотографий, изъятых в основном у тех гитлеровцев, которые не успели унести ноги из окопов и обороняемых объектов, так и остались в них лежать. Ко многим снимкам удалось подобрать ключ, но есть и такие, которые, вероятно, навсегда останутся архивным фотобалластом.

— Почему фотография Рихарда Баумфогеля, которого всё же сумели распознать, не попала у вас в соответствующее досье? Не поверю, что вы не завели на такого отпетого военного преступника отдельную папку.

— Она заведена. И даже находится сейчас в отделе завершённых дел. Я сам это проверил после визита меценаса Рушиньского, который, кстати, мне рассказал, что вы арестовали человека, подозреваемого милицией в том, что он и есть тот самый гестаповец. Сразу после войны польское правительство, добиваясь выдачи Польше орудовавших на её территории военных преступников, занялось розыском и Рихарда Баумфогеля. Американские оккупационные войска ответили нам тогда, что Баумфогель погиб под Курском в 1943 году. Позднее мы ещё раз запрашивали сведения об этом военном преступнике у соответствующих организаций Германской Демократической Республики. В Берлине уцелели многие гитлеровские архивы. В ответ на наш запрос власти ГДР сообщили, что Баумфогель мёртв. Поэтому мы перестали им заниматься и все документы, касающиеся его, сдали туда, где у нас хранятся так называемые закрытые дела.

— Меценас Рушиньский просматривал документы Баумфогеля?

— Да, он попросил показать ему дело и взял у нас ксерокопии обоих писем — от американцев и того, что мы получили позднее из Германской Демократической Республики. Вы не хотели бы ознакомиться с этими документами? Я могу вам тоже сделать ксерокопии.

— Благодарю, пока не надо. Вполне достаточно, что они уже есть у меценаса Рушиньского.

Возвратившись к себе, Качановский нашёл на своём письменном столе краткую записку, написанную рукой панны Кристины: «Полковник Немирох просит вас с ним переговорить». Подполковник сразу же отправился к шефу.

— Пришлось принять двоих журналистов, — начал рассказывать Немирох, — которые страстно хотели встретиться с тобой, но тебя не оказалось и в конце концов они попали ко мне.

— Знаю. Пытались узнать что-нибудь о Баумфогеле?

— Ты очень догадлив. Им нужны любые сведения о шефе гестапо в Брадомске. Действительно ли он задержан и как это произошло? Короче говоря, терзали меня около часа. Но самое интересное — в печати уже появилась фотография гестаповца. Где они сумели её раскопать?

— В Главной комиссии по расследованию гитлеровских злодеяний в Польше. Я только что оттуда, а журналисты побывали там двумя днями раньше и сняли копии с единственной имеющейся фотографии Баумфогеля. С той самой, которой воспользовался Бараньский, когда писал свои воспоминания.

— Как они всё разнюхали?

— Очень просто. Их просветил твой любимый Рушиньский. И сделал это исключительно ради того, чтобы досадить мне. На данном этапе следствия пресса не в состоянии чем-либо помочь нам, а публикация сенсационных материалов только затруднит нашу работу. Рушиньский прекрасно это

знал и потому «продал» полученную информацию судебным репортёрам, которые в судах обивают пороги адвокатских кабинетов.

— Если мне не изменяет память, Янушек, то меценас Рушиньский стал защитником Баумфогеля в основном благодаря твоим настойчивым стараниям.

— Но нельзя же из-за этого ставить следствию палки в колёса. Тебе удалось сплавить этих писак?

— От них не так-то просто избавиться. Мы приняли совместное компромиссное решение. Договорились, что сейчас они опубликуют только сообщение о задержании в Варшаве человека, на которого падает подозрение, будто во время войны он возглавлял гестапо в Брадомске, и о том, что ведётся полным ходом следствие и вскоре этот вопрос будет выяснен. Договорились также, что пресса, если захочет, может опубликовать снимок Баумфогеля. По ходу дальнейшего расследования журналисты смогут получать необходимую информацию от подполковника Качановского, который, конечно, будет действовать в тесном сотрудничестве с прокурором;

— Удружил, нечего сказать. Теперь они с меня не слезут. Могу себе представить, как этот стервец: умилится, когда журналисты ему расскажут о «гениальном» компромиссе. От радости он сегодня же помчится, распушив хвост, в «Шанхай».

— Прекрасно. Ты мог бы составить ему компанию.

— Слишком много для него чести. Видеть его радостную, самодовольную физиономию? Нет уж, увольте.

— Что удалось выяснить в комиссии?

— Там хранится единственный экземпляр снимка Баумфогеля, но как он к ним попал, им неизвестно. На обратной стороне фотографии надпись: «Рихард Баумфогель, палач Брадомска?» Архивист утверждает, что знак вопроса поставил не Рушиньский, который был у него за несколько дней до меня. Он понятия не имеет, кто это сделал. Снимок пролежал у них двадцать с лишним лет. Что касается самого Баумфогеля, то польские власти требовали выдачи этого военного преступника; однако американцы, которые после войны оккупировали часть Западной Германии, ответили, что Баумфогель погиб в Курском сражении. Позже Главная комиссия по расследованию гитлеровских злодеяний в Польше, не очень доверяя информаций американцев, пыталась ещё раз выяснить, где находится гестаповец, и получила от властей ГДР в Берлине такой же ответ. Рушиньский, конечно, всё это разузнал и сумел запастись копиями обоих ответов.