Если завтра случится - Анна Джолос

— Оставь мою мать в покое! — пищу, разнервничавшись. — И ногу тоже! — снова захожусь в приступе кашля.

— Стой, Настя, надо достать стекло, — подсвечивает фонариком ступню. — Не двигайся! — недовольно командует, когда я всё же предпринимаю попытку воспротивиться. — Замри, я сказал!

Сказал он!

Господь милостивый! У меня нет сил драться. Всё, чего я хочу, это просто лечь в кровать под одеяло. Настолько отвратительно разбитой себя чувствую.

Оперевшись затылком о холодный бетон, молча наблюдаю за тем, как алая жидкость стекает по жилистому запястью, испещрённому венами.

Моё внимание снова привлекает шрам. Опять испытываю странное, необъяснимое чувство дежавю. Как будто где-то его уже видела.

— Терпи.

Вижу, как поливает ступню чем-то, напоминающим по запаху аптечный спирт, и, сосредоточившись, извлекает осколки. Один за другим.

— Ссс… — непроизвольно напрягаюсь всем телом и делаю глубокий рваный вдох.

Ай-яй-яй. Больно.

— Тут всё, — по новой поливает порезы той вонючей жидкостью, после чего достаёт из аптечки широкий пластырь и бинт.

— Я сама, — тянусь, чтобы забрать его, но парень, резко дёрнув рукой в сторону, лишь раздражённо цокает языком.

— Не мешай мне, — выразительно на меня смотрит, а потом продолжает. Плотно и умело заматывает всю ступню бинтом. Я же всё это время стараюсь не думать о том, что ко мне прикасается человек, меня укравший.

Зачем помогает? Что за аттракцион невиданной щедрости? Это мои слёзы так подействовали?

— Вторую давай, — вынуждает поменять ноги местами.

Зажмуриваюсь, поджимая губы. Как же мне неприятно… Там так сильно щиплет и пульсирует.

— Сколько это длилось? — слышу его голос, но нарочно не отвечаю вслух.

Сколько? Это, к счастью длилось недолго. Он появился в подземелье очень вовремя.

— Идём.

От неожиданности за него хватаюсь, потому что он ни с того, ни с сего решает поднять меня на руки.

— Отпусти! Поставь! — наряду с негодованием чувствую внезапно накатившее смущение. Я же не в театре. И это не мой партнёр, а совершенно чужой, незнакомый мне парень, решивший без спроса нарушить личные границы.

Оказавшись на кровати, спешу от него отстраниться. Он мокрый и пахнет дождём. Это всё, что улавливает дурная голова.

Уходит, однако не успеваю залезть под одеяло, чтобы согреться, как он возвращается в комнату, с пакетом и бутылкой воды в руках.

— Надо измерить, — протягивает термометр.

— Засунь его себе знаешь куда, — прикладываясь к подушке, бормочу тихо.

— Тебе сейчас туда засуну, — отзывается зло и лезет ко мне с этим грёбаным термометром.

— Да сама я, сама! — выхватываю градусник и прячу под мышкой, нехотя принимая сидячее положение.

Этот принимается шуршать зелёным пакетом. Что-то достаёт и выставляет на тумбочку.

Искренне удивляюсь минутой позже, когда оказывается, что это лекарства. Спреи, таблетки, порошок.

— Какая забота… — шмыгаю носом и подтягиваю одеяло к подбородку.

— Не обольщайся. Это чтобы ты не откинулась, — бросает через плечо.

Хочется сострить, но сил нет абсолютно. Голова чугунная, кашель давит, нос заложило.

Термометр противно пищит, информируя о том, что готов сообщить результат.

Достаю его, успеваю заметить тревожные тридцать девять с половиной до того, как градусник самым наглым образом изымают.

— Пей это.

Хмуро взираю на таблетки.

— Или сначала мне пить? — спрашивает он язвительно.

— Да. Пей ты, а я не буду! — заявляю воинственно.

— То есть собираешься здесь «того»…

— А почему бы и нет? За бездыханное тело дочери губернатора вряд ли кто-то станет платить, правда?

— Будь уверена, в этом случае твои родители никогда тебя не увидят и не найдут. Ты обрекаешь их на вечные страдания. Они будут считать, что ты без вести пропала. Будут с этим жить, день ото дня. Будут ждать и надеяться на что-то. Годы, десятилетия… Знаешь, сколько таких историй? — спокойно выдаёт он, искусно манипулируя моими чувствами.

— Ты…

— Пей и ложись. Или буду закладывать колёса на корень языка. Опыт у меня есть. Лечил так свою собаку, — вкладывает в мою руку стакан с водой и кидает блистер на постель.

— С собакой меня сравниваешь? Серьёзно? — стискиваю челюсти от негодования и сжимаю стакан пальцами покрепче.

— Есть между вами что-то общее. Аляска тоже периодически бешенством страдала.

Ну гад!

— Да пошёл ты! — выплёскиваю на него содержимое стакана.

Фыркает и усмехается. Эмоций не распознать, лицо полностью закрыто балаклавой.

— Нет. Пожалуй подожду, пока спадёт температура, — проявив чудеса терпения и проигнорировав мою выходку, ставит бутылку на кровать, после чего принимается стаскивать с себя мокрую толстовку.

Футболка норовит отправиться вслед за ней. Цепляется за кофту и задирается, оголяя сухой, по спортивному сложенный живот.

Отвожу взгляд. Щёки отчего-то вспыхивают. Или это просто от высокой температуры так мне кажется.

— На улице дождь? — зачем-то вылетает из моего рта.

— Как видишь.

Пружины скрипят и проседают под его весом. Краем глаза отмечаю, что устроился у самого края. Прислонился спиной к стене, сложил перед собой руки.

Какого…

Правда, что ль, сидеть возле меня собирается?

***

Ненавижу болеть. Твоё тело становится таким слабым! Всё, чего хочется, — сомкнуть веки и отключиться. Провалиться в сон. Что я, собственно, и делаю.

В реальность возвращаюсь какое-то время спустя по той причине, что мне становится ещё хуже.

— Насть. Совсем плохо? — слышу сквозь странный дурман. — Насть…

Кто-то произносит моё имя. И что-то в этом «Насть» не даёт мне покоя.

Большая, широкая ладонь уверенно касается моего лба, трогает лицо. А мне даже просто распахнуть глаза не под силу. Отвратительно себя чувствую. Знобит. Лихорадит. Мысли путаются. Не понимаю, где нахожусь.

— Насть…

Что-то происходит.

Поморщившись, пытаюсь отвернуться, однако сделать это мне не позволяют. Зато на какое-то время оставляют в покое. До тех самых пор, пока рядом не раздаётся противный писк. Мерзкий, режущий по воспалённым перепонкам.

У меня, вроде как, забирают градусник. После чего до сознания доносится речь, изобилующая нецензурными словами.

Недовольно мычу, когда лишают тёплого одеяла. Ворочаюсь, оттого, что некомфортно.

— Выпей это. Две, — снова вынуждают проглотить таблетки. А вот воде я рада. Губы совсем иссохли.

Жадно пью, а потом вновь обессиленно опускаюсь головой на подушку. Поворачиваюсь на бок и поджимаю под себя ноги.

Холодно. Ищу пальцами одеяло и тяну его на себя.

— Опять укрылась? Не надо этого делать, — слышу всё тот же мужской голос. Недовольной, но будто обеспокоенный.

Папа? Нет. Тогда кто?

Не хочу искать в подсознании ответ на этот вопрос.

Пытаюсь обнять себя руками и в ту же секунду чувствую, как на лоб ложится нечто холодное. Какая-то ткань.

Странно, но это приятно. Потому что снаружи я мёрзну, а внутри по ощущениям вся горю.

— Насть…

Забываюсь тревожным, коротким сном. Коротким, потому что в какой-то момент я начинаю испытывать непреодолимое желание