Время одиночек - Артём Каменистый

Последние слова Сеул произнёс с плохо скрываемой неохотой. Ещё бы — пока он говорит, их с Дербитто вряд ли станут резать. Зайцы в любом случае выслушают свою жертву. Эх… жить-то охота — хоть вечно тут стой и, растягивая каждое слово, рассказывай обо всех следственных мероприятиях.

Эльалиен молчал. Молчал долго — минут пять, наверное. Хотя, наверняка меньше — в такой ситуации каждое мгновение кажется вечностью. Сейчас в голове зайца зреет приговор парочке людишек.

Заговорил он внезапно, резко, заставив Сеула и Дербитто вздрогнуть:

— Значит, вы не приведёте убийцу до заката?

Дербитто, покосившись на Сеула, рискнул ответить:

— Господин Эльалиен, мы приложим все силы, чтобы поймать этого мерзавца. Но обещать Вам, что притащим его до заката, мы не можем. Город огромен, перетрясти его за один день невозможно. Но мы подняли всех, и камня на камне не оставим от Столицы, но его разыщем.

— Не утруждайтесь — убийцы в городе уже нет.

— Что?!

Заяц, не обращая на Дербитто внимания, обернулся к Сеулу:

— Повторите мне ещё раз последние слова Элморена.

Дознаватель ответил без запинки:

— «Хэеллен, отродье, ты». Трактирщик за каждую букву не ручается — умирающий говорил невнятно, он потерял много крови, да и яд от стрел действовал вовсю. И кроме трактирщика это никто не слышал — он единственный свидетель этих слов. И вообще, возможно, врёт — мы не можем быть уверены в нём полностью.

— Скажите мне, Сеул — дальнейшими поисками убийцы руководить будете тоже вы?

— Если ничего не изменится, то я.

«Если удастся живым выползти из вашего гнойного зайчатника, то я».

— Мы будем этим довольны — нас устроит ваша кандидатура. Найдите убийцу.

— Приложу все силы! Господин Эльалиен, Вы уверены, что убийца уже покинул Столицу? Если да, то может у Вас есть ещё какая-либо информация, которая поможет нам задержать его?

— Если я сказал, что его в городе нет, значит его в городе нет, — резко, почти брезгливо, заявил заяц.

— Хорошо. Мы немедленно начнём поиски за городом. Мы поднимем все силы гражданских властей, армию, и привлечём си… извините — магов.

— Уймитесь: убийца всего лишь один, и не надо против него собирать целую армию. И магов не надо. Езжайте домой, оба, и соберитесь для дороги. И соберите ещё кого-нибудь покрепче, из вашей управы. Потом отправляйтесь к восточным воротам. Там вас будет ждать наш друг Иллиций. Он поведёт вас за город, по следу убийцы. Догоните убийцу и приведите его ко мне. Или принесите его тело. Всё, я больше вас не держу. Идите.

Сеул переглянулся с Дербитто — оба благоразумно промолчали. Хотелось бы, конечно, задать зайцу парочку вопросов, ну да ладно, не стоит наглеть — живыми выпустили, уже неплохо. В зал вошла та же парочка, что провожала их от входа, недвусмысленно приглашая убираться.

Уже в спину донеслись последние слова Эльалиена:

— И передайте вашему префекту, что дом Леса не забудет оскорбление, нанесённое Лесу в его городе, и если его не смоет кровь убийцы, то придётся найти для этого другую кровь.

Всё же заяц мерзкий зверь.

Глава 4

Накхи жили в степи испокон веков. Разумеется, они в этом краю были не первыми — до них здесь обитали другие народы. Но не осталось от тех народов ничего кроме курганов и черепков на месте стоянок. Племенная память пронесла сквозь века рассказы о походе в эти края и войнах с хозяевами этих земель. И по этим рассказам, хозяева эти ничем не отличались от накхов — такие же кочевники.

Жизнь кочевника проста — вся его жизнь движение. Не может кочевье оставаться на одном месте слишком долго — скотина быстро выбьет всю траву в округе, и придётся перегонять стада дальше, на новые пастбища. Степь велика, но хороших пастбищ не так уж и много. Животным нужна вода, нужна сочная, высокая трава, и местность нужна поровнее, без крутых оврагов или каменных россыпей.

Перегоны между пастбищами ведут по кратчайшему пути, если он, разумеется, удобен — своеобразные степные дороги. На таких дорогах кочевья не задерживаются — нельзя здесь долго стоять, иначе не останется травы для тех, кто может пройти здесь завтра. Дефицит пастбищ и этика переходов между ними поневоле обособляет одно племя от другого — все кочевники постоянно находятся в состоянии войны со своими соседями. Иначе нельзя — пустишь чужака на свои угодья, тот выбьет траву на перегоне, или займёт пастбище вне оговорённой очереди, и те, кто туда заявятся, не найдут корм для стада.

В районах, где плотность удобных пастбищ максимальна, на пересечении перегонов между ними неизбежно возникали постоянные становища. Это ещё не города — это нечто среднее между кочевьем и стационарным поселением. Часть народа живёт здесь постоянно, но большая часть так и кочует, наведываясь сюда время от времени. Здесь обязательно есть хоть маленькая, но крепость — защищать перекрёсток. Здесь оседают самые искусные мастера — кузнецу для работы нужна нормальная кузница, а не войлочная юрта, которую туда-сюда таскают. Здесь есть земледелие. Здесь есть зачаток рынка — проходящие кочевья выторговывают изделия ремесленников, овощи и зерно. Отсюда нити торговли протягиваются и к побережью, к товарам, недоступным в степи — соль, копчёная и сушёная морская рыба, красное вино, ткани, лекарства, украшения и многое другое.

Если в кочевьях нетерпимо относятся к чужакам, то в становищах зачастую всё иначе — с чужаками привыкли торговать, так почему бы не позволить и жить таким рядом, если это полезно накхам? Вот и оседали в становище странные люди: авантюристы всех мастей, беглецы, что-то натворившие на побережье, или просто безобидные искатели нового, явившиеся непонятно откуда.

Пусть ты даже с неба упал — если ты полезен накхам, ты сможешь жить с ними в становище.

Отец Тима упал с неба и всю свою жизнь Тим провёл здесь, в становище. Ну, если совсем быть честным, то не всю — всё же с дедом пришлось покочевать немало. С ним Тим много где побывал, и во многих передрягах. Дед суров и опытен, и внука таким же хотел сделать. Первого сумчатого медведя Тим убил в двенадцать лет. Сам убил, без посторонней помощи — палкой с петлёй и коротким копьём. Первого человека Тим убил в пятнадцать. Правда, убил не сам, но его стрелу дед торжествующе вырезал из пробитого сердца конокрада. Хотя стрел таких в трупе было несколько, но всё же стрела Тима угодила удачнее всех других.

Сегодня дед Тима, Ришак, вёл суд. Суд над чёрным человеком. И то, что чёрный человек был уже мёртв, от судебного разбирательства его не освобождало — порядок есть порядок. Жив ты или мёртв — за деяния свои ответить обязан. Убийство «не воинов» тяжкий грех, а то, что молодёжь сама нашла себе приключения, никого не волновало — чёрный человек пришёл без приглашения на землю накхов, и убил детей, не будучи врагом накхов. Дети были на своей земле, а, значит, сделав его дичью, были в своём праве — ведь пришелец не гость. Если дичь стала охотником — дичь виновна. Будь он простым оламекским головорезом, обошлись бы без суда — с оламеками война, судить оламека, это всё равно, что судить дикую собаку за скушанного зайчонка.