Распутин наш. 1917 - Сергей Александрович Васильев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Спасибо, Аня…
– Удивительно, но меня больше не раздражает, когда вы так меня называете.
– Значит, моё предложение принято?
– Требовать ответа так скоро неприлично. Даме полагается подумать… К тому же, вы обещали несколько предложений. Хотелось бы узнать все.
Григорий придвинул ближе свои записи, пробежал глазами по ним, кусая губу, прислушиваясь к внутреннему голосу – прозвенит ли тревожный звоночек, безошибочно предупреждавший его о риске фатальной ошибки. “Встроенная сигнализация” молчала. Ну что ж, была-не-была!..
– Мне понадобится помощь, – Распутин согнал с лица улыбку и поднял глаза, стараясь выглядеть максимально убедительно и даже сурово. – Из-за собственной глупости и неподготовленности во время бестолковой драки с немцами я получил обидную травму. Для восстановления физической формы мне необходимо время, а его у меня нет. Клиент сегодня уезжает из Стокгольма… Мой первоначальный план летит к чёрту и надо срочно изобретать новый.
Губы Анны сомкнулись в узкую ниточку, черты лица стали рельефными, как у мраморного изваяния, и вся она подобралась, как хищник, почуявший добычу.
– Что это за клиент и какая требуется помощь?
– Некто Томпсон, один из директоров Федеральной резервной системы – банка банков Америки – главного заказчика мировой войны и переворота в России.
– Я ничего не знаю про такую организацию.
– Про неё мало кто знает, она совсем не публичная. Её руководители не дают интервью и не выступают с заявлениями, предполагают, что обладают абсолютным инкогнито и поэтому ведут себя беспечно и самонадеянно. Пока! И вот этим “пока” я и хотел воспользоваться, навестить мистера Томпсона и сделать предложение, от которого он не сможет отказаться…
– Вы хотели его убить?
– Это ничего не даст. Он мне нужен, как источник конфиденциальной информации…
– Могу ли я её получить вместо вас?
– Нет…Вы физически не справитесь с двумя-тремя мужчинами, так, чтобы они остались в живых и могли давать показания, не сможете провести экспресс-допрос с нужным результатом… А подбираться к Томпсону исподволь нет времени. Не успеем. Как говорится, “умерла-так-умерла”, и давайте сейчас не будем об этом. Поздно…Мы пойдём другим путём. В Стокгольме остаётся доверенное лицо ФРС – местный банкир Улоф Ашберг. Но разговор с ним будет другим и должен состоять из цифр, фамилий и дат, которые я просто не помню… Вот, – Распутин провел ладонью по исписанным листкам бумаги, – второй день мучаюсь, восстанавливаю по крупицам, и ничего не получается.
– Тут я точно не помощник.
– Ошибаетесь, Аня… Мне нужно вспомнить многочисленные мелкие детали. Они сидят в моей голове, но достать нужное самостоятельно не получается. Требуется ваша помощь. Это и есть моё следующее предложение.
Распутин запнулся, не зная, как продолжить разговор. Никакого заранее заготовленного плана у него не было, а говорить требовалось просто, доходчиво и убедительно. Может сослаться на что-то мистическое? Нет, это значит – обмануть! Григорий поморщился, понимая, что не может и не хочет врать даже во благо. С Анной нужно говорить прямо и честно, опуская лишь непроверяемые детали, подтвердить которые всё равно будет нечем, да и незачем.
– В мозге человека есть участок, состоящий из 30 миллионов нейронов, называется гиппокамп и отвечает за наши эмоции, за переход кратковременной памяти в долговременную. Еще одной важной задачей гиппокампа является забывание. Именно в этом отделе мозга информация получает статус важной и тогда сохраняется, или неважной и забывается, но не стирается, а переносится в отдельную кладовую. Изъять оттуда сведения очень трудно, но можно.
Распутин старался говорить тихо, медленно, чётко, давая возможность переварить сказанное, видя, что глаза умудрённой женщины светятся красным запрещающим светом.
– Есть такая штуковина, как регрессивный гипноз. Этот мощный инструмент воздействия на человеческое подсознание отпирает “хранилища” памяти, выдавая нужную информацию. Надо только погрузить человека в глубокий гипнотический транс и правильно сформулировать вопросы. Я владею техникой гипноза, умею спрашивать, но не могу загипнотизировать себя сам. Даже если это получится – не смогу выйти из транса. Поэтому мне нужна ваша помощь.
Анна не пыталась скрыть свою озадаченность. Организовывать и проводить дерзкие разведывательные операции, выманивать секретные сведения из противника или наоборот – аккуратно вкладывать в его голову нужную дезинформацию – понятно и привычно. Но копаться в голове соратника, пусть даже по его просьбе…
– Насколько важна эта информация? – спросила она осторожно, но в словах её слышался другой вопрос – “Есть ли другие варианты?”.
Распутин не выдержал, глядя на её вытаращенные глаза, улыбнулся и покачал головой.
– Секретные анонимные счета в шведских и американских банках, депозиты до востребования и векселя на предъявителя, полученные и отправленные денежные переводы, фамилии, досье, письма, расписки – вся бухгалтерия коррупции Российской империи и финансовая подноготная готовящегося государственного переворота. Её правильное использование позволит предотвратить катастрофу, сползание Отечества в хаос, и остановить войну в Европе. Ключевой вопрос, отпирающий замок подсознания – “Фризенхаузен, архив Дальберга, финансовая картотека”. Ты согласна?
Пока Распутин говорил, волны недоверия в глазах Анны сменялись охотничьим блеском секретного агента, почуявшего запах стратегической информации.
– Всё сказанное мне кажется диковинным и неправдоподобным. Но я верю вам, Григорий, и готова попробовать. Что и как я должна делать?
* * *Распутин открыл глаза и сразу зажмурился. Северное зимнее солнце, колобком катящееся по самым вершинам окрестных елей, светило в центр плюгавого окошка и больно слепило глаза. Полдень… А начинали сеанс ещё до полуночи. “Сколько же времени я провёл в спячке?” – успел удивиться он, прислушиваясь к новому внутреннему состоянию. Ушла ноющая, тупая боль в сердце, неустанно преследовавшая его с того самого дня, когда залп НУРСов с НАТОвского вертолета прервал жизнь его душеньки-Душенки.[13] Сколько лет прошло с тех пор, а она не уходила, оставалась внутри, периодически всплывая вместе с обрывками образов и отдельными фразами, словно осколок в теле, беспокоящий при каждом неловком движении. Как он ни пытался её прогнать, она коварно возвращалась, сочилась, словно хмельное вино из прохудившихся мехов, дурманила голову и требовала пищи, внимания, энергии… “Почему я?” – кричал он бессонными ночами. “Ты сильный. У таких большой потенциал донора,” – отвечала боль. Григорий смирился, привык
