Отступление от жизни. Записки ермоловца. Чечня 1996 год. - Олег Губенко

Начинается ночь…

В цехе огромные окна, и ни в одном из них нет стёкол. Как и прошлой ночью, подбирается холод, но казакам всё равно несколько теплее, чем прошлой ночью — мы в сравнительно закрытом помещении и, кажется, нет мороза — пространство затягивает густым туманом.

Нет худа без добра… Худо это то, что через выбитые взрывной волной окна туман тянется в помещение, но при этом есть и положительный момент: мы ещё посветлу заметили, что осколки стекла плотным ковром усеяли землю вокруг производственного здания на расстоянии не менее пятнадцати метров, и при возможном продвижении противника даже под покровом темноты хруст выдаст его.

Осмотрев помещение, находим значительное количество целого листового стекла, используем его полностью, подставляя эти листы к дверям в местах возможного продвижения противника.

Первая «шумовая» ловушка сработала около одиннадцати часов вечера. С грохотом стекло упало, выдав продвижение в этом направлении врага. Обрушиваем всю нашу огневую мощь, сосредоточенную в этой части цеха, не видя боевиков, на звук.

А дальше, на протяжении четырёх долгих часов, выматывающая тишина. На зрение надежды нет, туман стал ещё гуще, и лишь где-то вдалеке тусклыми пятнами проявляются сквозь водянистую тьму горящие факела взорванных газопроводов.

Полагаемся только на слух, прощупываем ночь, но уже вскоре усталость даёт о себе знать, начинает клонить ко сну.

Мы с Семёновым Сергеем работаем в паре, держим одно из направлений — два лестничных проёма, и стараемся как-то поддержать друг друга. Вскоре оба соглашаемся с тем, что от чрезмерного напряжения у нас проявляются слуховые галлюцинации. То я, то он начинаем слышать то, чего на самом деле нет, и от этого я злюсь на самого себя.

Подходит командир отделения Борис, не высовываясь в оконный проём (есть достоверная информация, что у «духов» хорошие импортные прицелы ночного видения), как и мы, прислушивается к чему-то.

— Ты ничего не слышишь? — спрашивает Боря у меня.

— Ничего…

— Вот и я не пойму, то ли почудилось, то ли вправду внизу стекло хрустнуло. Дай гранату, подстрахуемся.

Протягиваю ему Ф-1. Командир отделения бросает «лимонку» в окно, внизу слышен взрыв, звон вылетевших из окон остатков стекла. Боря уходит в другую часть цеха…

Кстати говоря, слух не подвёл его. На следующий день солдаты Внутренних войск, прибывшие для «зачистки» территории, нашли внизу два трупа, и долго удивлялись:

— Ну, вы даёте, даже оружие с них не сняли…

А мы просто этого не знали…

Время перевалило за полночь, голова совсем отяжелела. Начинаешь от усталости впадать в какой-то транс. Вроде бы и не спишь, но на мгновение проваливаешься в никуда, буквально «отлетаешь». Становится совсем невмоготу — мы пришли к состоянию, очень удобному для нападения противника. У них перед нами преимущество — хорошее знание расположения помещений в заводском корпусе, и наше вымотанное состояние.

Как и следовало ожидать, враг не дремал…

Семёнов и я, как, впрочем, и всё отделение, вышли из полусонного оцепенения около трёх часов ночи. Неожиданно для нас в другой части цеха взревели дуэтом длинной очереди ПК и РПК. Тут же «подпели» им два АК-74, а затем, все «стволы» нашего маленького отряда. В общую «симфонию» вплёлся взрыв РГД.

Каждый из казаков, державших на прицеле своё направление, бьёт в темноту. Наша пара нащупывает короткими очередями тёмные пятна дверных проёмов, ведущих на лестничные площадки. Мы не видим врага, мы воюем с фантомами…

У меня АКСУ — «сучка», самый бесполезный, как многие считают, автомат. Но там, в Грозном, я понял, что плохого оружия нет, и каждая модификация хороша в условиях именно своего боя. «Сучка» была незаменима в заводском цехе, там, где длинный «ствол» мешает при движении в тесном, загромождённом разным хламом помещении. Мой автомат был лёгким и удобным, а о прицельной стрельбе здесь не было и речи. Наши бойцы шутили и называли АКСУ самым плохим автоматом, но самым лучшим пистолетом.

Но вот она то, эта незаменимая «сучка» и заставила меня облиться холодным потом. Во время стрельбы она заклинила.

Первая мысль была — осечка, плохой патрон. Отстёгиваю «магазин», передёргиваю затвор, выкидывая патрон, снова пристёгиваю магазин, но автомат отказывается стрелять. И тогда я почувствовал, как заныло от холода между лопатками.

Это было жуткое состояние страха, сознание наполнилось ужасом от собственной беспомощности, а ведь противник был где-то совсем рядом, и я понимаю, что от меня сейчас зависит и своя судьба, и судьба Семёнова.

Лихорадочно выдёргиваю «магазин», выкидываю ещё один патрон. Ситуация повторяется. Перекатываюсь к Серёге, говорю ему:

— Ничего не пойму, у меня автомат «клинит».

В руках дрожь… Начинаю «выщёлкивать» патроны из «магазина» в шапку, проверяю их на ощупь — всё, вроде бы, в порядке.

Может быть, в этой пачке все патроны с тайным дефектом?

Ставлю автомат на предохранитель, меняю «рожок», загоняю патрон в патронник, и чудо свершилось — «сучка» начала стрелять.

Короткая передышка, у нас два легко раненых — командир отделения и пулемётчик ПК. Перевязываем их, курим, пряча папиросы в рукав бушлата.

Принимаем решение с короткими промежутками, экономя патроны, простреливать каждый своё направление, чтобы избежать подобных неожиданностей. Ситуация осложняется тем, что боезапас у нас не ахти какой, а связь отсутствует совсем.

Ставлю автомат на режим одиночного огня, делаю несколько выстрелов. Всё в порядке…

Ближе к утру, когда я уже окончательно успокоился, «сучка», упрямо замолчав, вновь ввела меня в транс. Думал ли я тогда о смерти, и боялся ли её?

Сложно ответить… Страшно было, в первую очередь, пропасть так нелепо, по чистой случайности, страшно было и то, что автомат — первый друг бойца на войне, вдруг делает какую-то невероятную глупость, и ты становишься её заложником. Такого страха я не испытал даже в первом бою…

Там просто некогда было бояться…

Тогда ситуация развивалась в стремительной последовательности, не давая опомниться, и отодвигая чувства и ощущения на второй план, здесь же я оказался один на один с проблемой, окружённый ночной темнотой, смешанной с густым туманом, который надёжно прятал противника, делая шанс его внезапного появления очень высоким.

И только при дневном свете я смог разобраться в капризности АКСУ. Почти всё оружие в батальоне было старое, и на моём автомате флажок предохранителя был ослабленным. При стрельбе, от встряски, он выскакивал из гнезда и становился между «одиночным» и «автоматическим» огнём. И именно в таких моментах «сучка» замолкала, ввергая меня в трепет.

Второй случай проявления у меня страха произошёл в этот же день.

Когда уже окончательно рассвело, к нам прибыло подкрепление — остальные два отделения нашего взвода. Покинув цех, мы поднялись в кирпичную, шириной не более трёх метров, надстройку на крыше здания. Отсюда бойцы другого взвода, скоротавшие здесь ночь, вели огонь по огневым точкам противника, расположенным в других строениях. Встречают нас радушно:

— Ну, вы молодцы, крепко долбились ночью…

Надстройку обстреливают боевики, пули цокают, впиваясь в кирпич.

Один из казаков, присев, хватается за голову.

— Снайпер…

Пуля лишь рассекла кожу на макушке, могло быть и хуже…

Слышим команду:

— Меняйте позиции почаще!

Происходит комичная ситуация. В кирпичной надстройке маленькие узкие окна, и казак, которого задел снайпер, вёл огонь из одного такого окошка. Услышав приказ, он, согнувшись, перебегает дальше, но тут же на освободившееся место плюхнул РПК высокого роста пулемётчик.

— Ты что делаешь! — кричат ему бойцы. — Снайпер пристрелял эту точку!

Вот так вот и поменяли позиции…

Засекаем место, откуда снайпер бьёт. Наш огонь малоэффективен, надо что-то предпринимать. И тут кто-то подаёт идею:

— Надо его «граником» накрыть, тогда уж наверняка будет.

Бойцы смотрят на меня. Понимаю, что надо действовать.

Беру свою «шайтан-трубу», накручиваю пороховой заряд — готовлю РПГ-7 к выстрелу. Всё это происходит как-то автоматически, без мыслей и эмоций, но когда я, вскинув гранатомёт на плечо, рванулся из надстройки наружу (стрелять внутри было нельзя — слишком малое расстояние от стены до стены), сердце оторвалось от моей груди и, бешено колотясь, летело где-то вне меня. Вокруг было безграничное пространство, огромное небо — и больше ничего, один лишь только я.

Более беззащитного состояния представить невозможно, и в этой ситуации кажется, что все «стволы», стреляющие по нам, ловят сейчас в прицел только меня.

Бегу, что есть духу, кровля похожа на большое футбольное поле, и вот, падая на колено, ловлю в прицел «башню», на которой засел снайпер, нажимаю курок, и бегу обратно. Тут же из надстройки выбегает Витька Юрченко, гранатомётчик нашего взвода, и проделывает те же действия, что и я.