Реальность сердца - Татьяна Апраксина

— Где сейчас Далорн, вы не знаете.

— Нет, господин герцог, — ответил Бернар. — Если вас интересуют подробности ареста герцога Алларэ…

— Все это мне расскажет мэтр Длинные Уши, — отмахнулся Гоэллон. — Это и еще многое другое. Сейчас меня более всего интересуют Бориан и Керо. Бернар долго и дотошно, едва ли не дословно повторяя рассказ конопатого гвардейца, описывал все, что произошло в Скоре; за это время Саннио успел сходить в свой кабинет за письмами девицы Къела. В день получения он, поразмыслив, оставил оригиналы у себя, а Гоэллону отправил копии; оказалось, можно было и вовсе не стараться. Дядя взял их, не прерывая рассказ капитана охраны, прочитал несколько раз, аккуратно свернул и отодвинул от себя.

— Изумительно, — второй раз за день сказал Руи. — Ладно, господа, мне пора навестить его величество, я и так неприлично задержался и это не останется без внимания. Учитывая все то, что я узнал, и некоторые другие события… Есть шансы, что в следующий раз мы увидимся в Шенноре. Надеюсь, Саннио, вы еще помните рецепт потайных чернил.

— Вы шутите? — опешил юноша. Герцог поднялся из-за стола, посмотрел на племянника с высоты своего роста, от души потянулся, заложив руки за голову. Саннио что-то очень не понравилось в этом знакомом наизусть движении, которое он мог бы повторить по памяти. Не понравился ему и задумчивый пристальный взгляд, которым дядя по очереди смерил его и Бернара.

— Вероятно, шучу. Скоро увидим. Вы свободны, господа. Бернар поднялся, резко оттолкнув тяжелое кресло. Ножки, увенчанные металлическими лапами, скрежетнули так, словно на полу и вовсе не было ковра, а сам он был каменным. Герцог склонил голову к плечу, молча внимая этой сцене. Саннио застыл у своего кресла, разглядывая обоих. Что-то происходило прямо у него под носом, а он ничего не понимал.

— Перемените повязку, господин герцог, — сказал уже от двери капитан охраны; наследник изумленно сглотнул. Совет был разумный; полотняная тряпица на ладони Гоэллона-старшего насквозь пропиталась кровью. Удивительно было другое: на памяти юноши Бернар Кадоль еще никогда так себя не вел. Если то с Саннио он иногда держал себя вовсе не как почтительный вассал, а почти так же строго, как дядя, еще можно было понять: он действовал по приказу герцога; юноша знал это и подчинялся его распоряжениям насчет уроков фехтования и верховой езды, то вот это представление выходило за рамки всякого разумения. Еще интереснее было то, что герцог Гоэллон не оборвал капитана охраны, ведущего себя совершенно недолжным образом. Саннио посмотрел на дядю, возвращения которого так долго и страстно желал. На мгновение ему показалось, что на фоне сияющего летним светом окна застыл не живой человек, а портрет, причем — написанный старательно, но без души. В семейной галерее на втором этаже таких было лишь несколько; в остальных было куда больше жизни, чем в человеке, стоявшем рядом с Саннио. Усталость? Нет, не только. Арест друга, смерть бывшей любовницы, пропавший воспитанник и невесть что — с девицей Къела, самоубийство первого министра, с которым в конце зимы герцог, кажется, сблизился. Все это сразу после победоносной северной кампании, которая, кажется, стоила герцогу слишком дорого. Саннио не сказал бы, что дядя постарел, нет; скорее, он стал выглядеть моложе, хоть и заметно осунулся, а может быть, именно поэтому. Не чувствовалось в нем и того запредельного напряжения, когда, кажется, любая случайность заставит треснуть слишком сильно согнутый клинок, которое ощущалось в герцоге Алларэ в последний день бунта… Что-то совсем иное — так, наверное, стрела приглядывается к цели, пока лучник готовится к выстрелу. Обдумать свои наблюдения юноша не успел.

— Когда вы меня так разглядываете, я подозреваю, что Шенноры мне избежать не удастся, а вы это точно знаете и стремитесь наглядеться напоследок. Идите, счастье мое, идите…

— Куда тебя понесло?

— Мне жарко!

— Пять минут назад тебе было холодно.

— Для простуды это вполне естественно. А вот твоя ворчливость…

— Вполне естественна для преступника перед короной, разбойника и убийцы, — улыбнулся Эмиль.

— Первый раз узнаю о подобном признаке преступной натуры, — Керо откинула полу плаща и села, откинув с досок колючее остро пахнущее сено. — О таком я еще не слыхала!

— Ты о многом не слыхала.

— Вы удивительно любезны, господин Далорн!

— А вы удивительно самонадеянны, госпожа Къела!

— Эмиль, хватит! Ты невыносим…

— Да, я такой, — спаситель перевернулся на спину и вытащил из охапки стена стебелек душицы, засунул в рот. Керо посмотрела на него и невольно улыбнулась. Алларец, беспечно раскинувшийся на сеновале, внушал уверенность в том, что рано или поздно все кончится хорошо. Хотя пока что об этом можно было лишь молиться; молиться и верить в то, что Эмиль все-таки сумеет вытащить ее из этой гнусной истории, самой гнусной в ее недолгой жизни… Увидев за окном своей комнаты знакомого по Собре светловолосого человека, осторожно барабанившего пальцами по решетке, Керо испытала огромное облегчение. Она больше не одна в ставшем чужим и враждебным замке Бру, вот — господин Далорн, знакомый Руи, и то, что он висит на подоконнике, может означать лишь одно: алларский юноша пришел ей на выручку. Керо подбежала к окну.

— Сейчас придут четверо, не пугайтесь, это мои люди. Идите с ними.

— Хорошо, — кивнула Керо. Четверку вошедших в комнату действительно легко было принять за солдат, которыми командовал Элибо. На них были те же бело-лиловые мундиры и оружие они, кажется, отобрали у гвардейцев, охранявших замок Бру. Поверх мундиров — мокрые плащи. Снаружи уже несколько часов бушевала дикая гроза, от которой Керо хотелось запрятаться под кровать. Торжество стихии ее всегда пугало. Ни в родном графстве, ни в столице таких гроз она еще не видала, а в Брулене им никто не удивлялся и не боялся, конечно.

Тот, что пониже и пошире, подал Керо сверток. Она развернула такой же плащ из неотбеленного льна, что были на вошедших, и обнаружила там рубаху, штаны и форменную куртку бруленского гвардейца.

— Переоденьтесь, и быстро. Керо повернулась к четверке спиной и решительно скинула платье. Ее мало волновало, будут ли пришедшие мужчины подглядывать, но она не хотела видеть их лица. Мундир пришелся по росту, но был вдвое шире, чем надо. Приземистый гость, вздыхая, затянул пояс и завязки так, чтобы мундир не слишком уж болтался, потом подал девушке здоровенные кожаные башмаки.

— Там тряпок набито, — объяснил он. — Давайте, надевайте, а то по туфелькам вас отличат. Тряпок в башмаки насовали от души, Керо вовсе не была сказочной принцессой с ножкой как у ребенка, и пришлось поджимать пальцы: подгонять обувь времени не было. Керо наскоро переплела косу так, чтобы ни одна прядь не падала на лоб и щеки, накинула плащ, опустила капюшон.