Айронкестль - Жозеф Рони-старший

Но присутствие одного выносило с кротостью. При появлении Гертона лесной житель поднимал тяжелую голову, и в зрачках его вспыхивал огонек. Он миролюбиво смотрел на это бледное лицо, на светлые волосы, на эти руки, утишавшие его боль и кормившие его. Несмотря на постоянные вспышки страха и недоверия, жесты Айронкестля от повторения становились привычными, и эта спасительная привычка внушала в его присутствии чувство безопасности. Горилла верила ему, и каждый жест этого человека действовал успокаивающим образом. Животное знало, что на свете жил кто-то, от кого оно ежедневно получало пищу, источник жизни. Постоянно возобновляясь, эти впечатления становились глубже, сознательнее. Между несходными духовными мирами происходило смутное взаимодействие.

Вскоре приход Айронкестля стал радостью. В его присутствии животное, чувствуя себя в безопасности, подпускало к себе и других. Но как только он удалялся, начинало дико ворчать…

Коренастых приручить оказалось невозможно. Необузданная вражда светилась в глубине их зрачков. Их непроницаемые лица или оставались странно неподвижными, или в них, как молния, сверкало убийственное отвращение. Они принимали уход и пищу без тени благодарности. Их недоверие сказывалось в бесконечных обнюхиваниях и ощупываниях, которым они подвергали всякую приносимую им пищу. Одна только Мюриэль, казалось, не возбуждала их ненависти. Они смотрели на нее неотрывно, и по временам какое-то загадочное выражение пробегало по их отвисшим губам.

Чувствовалось, что они постоянно настороже. Глаза их впитывали в себя все образы, слух улавливал малейшее колебание.

После приключения со львами их бдительность еще более усилилась. Однажды утром Курам сказал:

— Их племя очень близко. Оно с ними говорит.

— Разве ты слышал голоса? — спросил Айронкестль.

— Нет, господин, не голоса, а знаки — на траве, на земле, на листьях и на воде…

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, господин, потому что трава срезана с промежутками или же сплелась; потому что на земле проведены борозды; потому что листья подняты или сорваны так, как не делают животные, а на воде плавают перевитые ветки. Я все вижу, господин!

— А ты не знаешь, что это значит?

— Нет, господин! Я не знаю их знаков, но они думают только о том, как бы сделать нам зло. И те, кого мы взяли, становятся опасными для нас. Нужно их убить или пытать.

— Зачем их пытать?

— Чтобы они раскрыли свои тайны.

Айронкестль и его товарищи слушали с изумлением.

— Но что они могут сделать?

— Они могут помочь расставить для нас ловушки.

— Нужно только лучше следить за ними и связать их.

— Не знаю, господин. Даже связанные, они сумеют помочь своим.

— А если их пытать, они заговорят?

— Может быть, и заговорят… Один из них не так мужествен, как другие. Почему не попробовать? — простодушно спросил Курам. — А потом убить.

Белые не ответили, сознавая всю разность миросозерцания.

— Следует прислушиваться к мнению Курама, — задумчиво вымолвил Айронкестль, когда их проводник замолчал и удалился.

— Это очень смышленый в своем роде человек.

— Несомненно! — процедил Гютри. — Но что же нам делать? Его совет, в сущности, единственный разумный. Нужно бы их попытать, а затем убить.

— Вы не сделаете этого, Гютри! — с ужасом воскликнула Мюриэль.

— Нет, я этого не сделаю, но это следовало бы сделать, хотя бы только ради вас, Мюриэль. Это дьявольские гады, готовые на всякое злодеяние, преступный сброд, и вы можете быть уверены, что они-то не замедлили бы изжарить и скушать нас.

— Напрасная трата слов. Убивать их мы не станем, пытать тоже, — вмешался Айронкестль. — Кроме того, они и не смогли бы нам ничего рассказать… Как бы мы их поняли?

— Курам, может быть, понимает.

— Нет, он может только угадывать. А этого недостаточно.

— Вы правы, — сказал Филипп. — Мы их не уничтожим. Но что же с ними делать? Оставлять их здесь опасно.

— Ответ в вашем же вопросе. Освободить их, что ли?

— А нельзя ли, соединив нашу хитрость с хитростью негров, перехитрить их?

Айронкестль поднял брови и пристально посмотрел на Филиппа.

— Если говорят земля и вода, трава и листья, разве нельзя исказить эти знаки?

— Об этом я и сам думал, — сказал Айронкестль. — Вероятно, это можно бы сделать. Притом так просто завязывать им глаза во время перехода или же обертывать голову. Ночью их можно держать в палатке…

— Нужно бы еще заткнуть им глотку и уши.

— Им будет очень тяжело! — вздохнула Мюриэль.

— Это ненадолго. Курам утверждает, что они не покидают леса дальше, чем на день пути. Ведь этот лес не бесконечен.

— Позовем Курама, — сказал сэр Джордж.

Курам выслушал молча план белых.

— Хорошо! — ответил он. — Курам будет зорко смотреть, и товарищи тоже… Но хитрость Коренастых неисчерпаема. И всегда нужно опасаться побега. Вот что я только что нашел.

Он показал пучок фиговых листьев, связанных стебельками травы; у некоторых были оторваны края, другие продырявлены симметрично.

— Один из пленников уронил этот знак у кустарника… И это заставляет призадуматься. Почему бы их не убить? — вздыхал Курам, поднимая руки к лицу.

Надзор усилился. Весь день пленных держали с закрытыми лицами. Ночью в их палатке ставили стражу, а выпуская погулять, спутывали ноги. Но, невзирая на все предосторожности, они были предметом постоянного беспокойства.

Сквозь маску бесстрастия Айронкестль, Филипп и Мюриэль стали улавливать мелькавшее в глазах коварство, в легком содрогании рта или ресниц читать их ненависть и их надежды. Когда их лишили возможности шпионить в продолжение целого дня, они стали проявлять бешеную злобу. Вся их поза выражала скрытую угрозу, а самый несдержанный из них бормотал какие-то слова, в которых легко было угадать ругательства…

Но затем, казалось, они покорились своей участи. При свете костров, на бивуаке, они сидели неподвижно, погруженные в тайные думы.

— Ну, — спросил однажды вечером Филипп Курама, — они все еще говорят со своими?

— Говорят, — серьезно ответил Курам. — Они слушают и отвечают.

— Но каким образом?

— Они слушают в вое шакалов, леопардов, гиен, в крике ворон… А отвечают посредством земли.

— А разве вы не стираете их знаков?

— Стираем, господин, но не все, так как мы не все знаем. Коренастые хитрее нас!

Была очаровательная ночь. Легкий ветерок дул с земли к озеру. Костры пылали ярким пламенем. Из чащи леса доносился ропот жизни. Филипп смотрел на созвездие Южного Креста, трепетно отражающееся в воде… На минуту рядом с ним очутилась Мюриэль. Окутанная красным светом и голубым сумраком, она скользнула, как видение. Он сладостно и по временам мучительно вдыхал ее присутствие; она пробуждала в нем все, что есть таинственного в сердце мужчины. Вскоре ночь стала такой волшебной, что Филипп почувствовал, что никогда ее не забудет.