Криминальные сенсации (Часть 1) - Гюнтер Продьоль

Значит, в качестве соучастника выступал хорошо знакомый с железнодорожным делом начальник станции! Вот она, желанная разгадка!

Начальника станции тут же арестовали. Простодушный, не обладавший особо живым умом пятидесятичетырехлетний Йозеф Андьял не понимал, что ожидало его впереди. Он думал, что его будут допрашивать как начальника станции, рядом с которой произошло крушение, надеялся даже, что заслужит похвалу, поскольку так быстро поднял по тревоге команды спасателей. Поэтому и не поверил своим ушам, когда полковник Фаркаш в резкой форме заявил ему, что только искреннее признание может спасти его от расстрела по приговору военно-полевого суда. Андьял, испуганно заикаясь, пробормотал:

— Признание? Военно-полевой суд? Да ради бога, в чем же я должен признаваться? Ведь я за всю свою жизнь не совершил ни одного неправедного поступка!

Полковник не добился ничего и тогда, когда, грозно закричав на начальника станции, потребовал от него не прикидываться глупее, чем тот был на самом деле. Не помогла и ложь Фаркаша, будто сообщник Андьяла Лейпник уже схвачен. Так же мало изменила поведение железнодорожника и очная ставка с владельцем деревенского трактира, который еще раз подтвердил, что Лейпник и начальник станции часто играли в его заведении в карты. Андьял не отрицал этого факта, однако упрямо добавлял при этом:

— Ну хорошо, господин комиссар, хоть я и играл с ним в карты, но мы так и не стали друзьями. Как это я мог быть его сообщником? Приведите его сюда, и пусть он сам подтвердит это.

Йозеф Андьял продолжал стоять на своем после многочасовых, продолжавшихся до полного физического изнеможения перекрестных допросов, во время которых полковник и трое других офицеров следственной группы сменяли друг друга. Наконец Андьяла перевели в Будапешт, в государственную тюрьму, в надежде, что одиночное заключение сделает его более сговорчивым. Однако наивный и недалекий начальник станции был непоколебим. Он упрямо продолжал утверждать, что не был соучастником преступления и что вообще не имел к нему никакого отношения.

Но тут всплыло такое, на что полковник Фаркаш уже и не надеялся, а начальнику станции не могло присниться и в страшном сне: в результате криминалистического анализа следов, оставленных на месте преступления, появилось косвенное доказательство того, что Андьял участвовал в покушении на скорый поезд № 10.

Дактилоскопическое исследование двух закрепленных на рельсе батареек от карманного фонарика обнаружило отпечатки пальцев, по всем необходимым для идентификации признакам точно совпадавшие с отпечатками пальцев, взятыми у начальника станции Йозефа Андьяла по его прибытии в государственную тюрьму.

Второе веское доказательство его вины дала проверка расписания движения поездов на этом участке в ночь катастрофы. Перед сошедшим с рельсов скорым поездом № 10 по расписанию в 23 часа 53 минуты по виадуку должен был пройти порожний товарный состав № 1358. Таким образом, ему предназначалось стать жертвой покушения. То, что на его месте оказался наполненный сотнями людей скорый поезд, без сомнения, было делом рук Андьяла. Как было записано им самим в журнале станции Торбадь, он по собственной инициативе с помощью стоп-сигнала задержал товарняк на станции и после катастрофы направил его по запасному пути.

Кто же теперь будет сомневаться в виновности начальника станции? Запись в станционном журнале бесспорно доказывала, что Андьял задержал товарный состав, чтобы дать возможность осуществить диверсию со скорым поездом. Его отпечатки пальцев на батарейках адской машины подтверждали то, что он установил взрывное устройство на виадуке, а игра в карты с Лейпником в трактире деревни Торбадь замыкала круг. Он был знаком с человеком, который оставил на месте преступления письменное свидетельство политических мотивов диверсии. Так была замкнута цепь доказательств, роковая для начальника станции Йозефа Андьяла.

Хотя премьер-министр Карольи с великой радостью воспринял сообщение полковника Фаркаша, он тем не менее стал настаивать, чтобы от начальника станции как можно скорее было получено признание, поскольку это даст возможность на открытом процессе в военно-полевом суде разоблачить его связи с коммунистами и предать гласности имена его "хозяев". Со всей настойчивостью он втолковывал полковнику:

— Этот жалкий начальник станции и гроша ломаного не стоит, если не скажет, кто за ним стоит. Мне нужны имена, он должен признаться, кто его купил и сколько он получил за свое участие. Если этот человек не расскажет обо всем публично и по собственной воле, мы осрамимся на весь свет. Вы это понимаете?

В ответ полковник щелкнул каблуками. На его тонких губах промелькнула надменная усмешка, которая выражала примерно следующее: "Если дело только за признанием, то уж я тебе его добуду".

Однако вслух он со сдержанным подобострастием государственного чиновника произнес:

— Ваше превосходительство, я сделаю все, что в моих силах. Он сломается под тяжестью улик. Это лишь вопрос времени.

Когда Фаркаш попрощался, еще раз щелкнув каблуками, и почти дошел до высокой двери огромного кабинета, премьер-министр окликнул его и цинично проговорил:

— Относительно того, что он "сломается", я не хотел бы понять вас слишком буквально, полковник. Подумайте о том, что этому человеку предстоит еще выступать на открытом процессе. Другой исход может оказаться для вас весьма неприятным…

Полчаса спустя начальник станции Йозеф Андьял был подвергнут полковником Фаркашем и его адъютантом обер-лейтенантом Ковачем усиленному перекрестному допросу. Около полуночи заспанного Андьяла отвели в расположенную в подвале комнату без окон, с голыми стенами. Меблировка ее состояла из простого стола, стула с кожаными ремнями для пристегивания к спинке и ножкам и двух рефлекторов, точно таких, которые, как известно было Андьялу, использовались для ночных ремонтных работ на путях.

До сих пор его допрашивали только в рабочем кабинете полковника. Новая обстановка возбудила в нем страх. Андьял с опаской сел на стул.

Полковник остался на заднем плане, допрос начал Ковач. Почти дружеским тоном он спросил:

— Ну что, Андьял, как насчет того, чтобы сказать теперь правду?

Начальник станции тряхнул головой и ответил усталым голосом:

— Но ведь я же вам сказал правду. Я не имею никакого отношения к этому преступлению. Поверьте мне наконец!

Словно он и ждал подобного ответа, обер-лейтенант повернулся к своему начальнику и полным иронии голосом сказал:

— Наш друг Андьял разговаривает так, будто он очень устал. Не добавить ли мне немного праздничного освещения, господин полковник, чтобы приободрить его?

— Да, включите-ка оба рефлектора, Ковач. Что-то здесь темновато. При ярком свете лучше говорится.

Ковач нагнулся, подсоединил силовой кабель, и в то же мгновение зажглись оба прожектора. Как фотограф, он направил свет на лицо начальника станции.

Чтобы укрыться от яркого света и невыносимого зноя, Андьял нагнулся вперед и оперся локтями на бедра. И тут обер-лейтенант сильно ударил его кулаком в лицо, попав по губам и носу, так что голова откинулась назад и из ноздрей потекла кровь. Ковач с издевкой крикнул железнодорожнику:

— Только не надо изображать усталость, мой милый, сиди прямо, чтобы мы видели, говоришь ли ты правду!

Андьял больше не осмеливался хоть немного наклонить голову. Сощурив глаза, он наблюдал за тем, как полковник разложил на столе фотографии его отпечатков пальцев и батарейки от карманного фонарика и выжидательно посмотрел на него. Начальник станции догадался, какие доводы собирались привести офицеры, и стал быстро говорить:

— После катастрофы я первым оказался на виадуке. Я увидел батарейки между рельсами и поднял их. Конечно, на них могут быть мои отпечатки пальцев. Но ведь я не приносил взрывчатку. Спросите у советника Швейнитцера, я ему рассказывал, что нашел остатки адской машины и трогал их. Так что все это лишь случайность, роковое стечение обстоятельств.

На какое-то мгновение в комнате воцарилась мертвая тишина, лишь тихо гудели прожекторы. Полковник кусал губы и вопросительно смотрел на своего адъютанта. Утверждение Андьяла полностью обесценивало как улику отпечатки пальцев.

Охваченный внезапной яростью, Ковач вдруг схватил железнодорожника за ворот кителя и стал трясти так, что тот несколько раз ударился головой о стену. При этом он кричал ему в лицо:

— Ты называешь это случайностью, свинья? А то, что ты задержал на станции порожний товарный состав, чтобы на воздух взлетел скорый поезд, — тоже случайность? И здесь ты невиновен? Так, что ли?

Ковач продолжал трясти его, но тут Андьял неожиданно взвился, вскочил со стула и в отчаянии завопил:

— Да вы с ума сошли! Я задержал товарный состав, потому что скорый поезд шел с опозданием на три минуты. Вы можете это проверить. Если бы скорый стал ожидать, пока товарняк пройдет виадук, то добавилось бы еще пять минут опоздания. На всех железных дорогах мира в таких случаях право преимущественного проезда всегда получает международный скорый поезд. Я невиновен. Уберите же наконец эти прожекторы!