Орел расправляет крылья - Роман Злотников

— Что ж, добро, славно девку выучил. Пусть теперь ее самый главный во всей стране умница — мой государев розмысл поспрошает. А мы с тобой еще чуток о наших делах потолкуем на воздухе. А то я что-то сомлел у тебя в горнице. Жарко топишь…

И Аким остался с ней наедине…

Аким сидел, не зная куда деваться. В голову не лез ни один толковый вопрос. Он вообще не осмеливался поднять на нее глаза. Наконец купеческая дочь, похоже поняв, что, если не взять дело в свои руки, они с господином государевым розмыслом так и просидят все это время, не обменявшись ни словом, тихо спросила:

— И о чем, господин мой государев розмысл, вы меня желали бы спросить?

При звуках ее волшебного голоса Аким вздрогнул, поперхнулся, а затем с натугой выдавил из себя:

— Кха… а… а зачем вы в Кремль приходили, сударыня?

— А я к иноку Чудова монастыря отцу Евлампию хожу греческим языком заниматься, — ничуть не удивившись вопросу, отозвалась она. — Каждую среду и субботу.

Аким едва не подпрыгнул на лавке. Так вот почему его засады не принесли никакого успеха! Он караулил всего-то три дня, а потом уехал в Тулу заниматься венецианцами. Но затем его сердце внезапно сжалось. Она возвращается поздно, а ночью на Москве…

— Одна ходите? — с ужасом выпалил он, наконец-то решаясь посмотреть на нее.

Девушка улыбнулась.

— С подружкой. И с охраной, батюшка четверых своих торговых стражников с нами посылает. Токмо охрана у кремлевских ворот ждет. Их внутрь не пускают.

Аким облегченно выдохнул. Ну это ладно… И вздрогнул. Сегодня ж среда!

— А… нонича опять пойдете? — с замирающим сердцем спросил он.

Девушка вздохнула.

— Ежели батюшка отпустит. Подружка прихворнула. А одну он меня боится отпускать… — Она бросила на Акима лукавый взгляд. — Разве что меня кто от кремлевских ворот до самого Чудова монастыря охранить сможет…

Когда они уже ехали обратно, на повороте к кремлевским воротам царь придержал коня и, дождавшись, пока Аким поравняется с ним, наклонился к молодому кузнецу и тихо спросил:

— О встрече-то хоть уговорился?

Аким, пребывающий в розовых мечтаниях, вздрогнул и, внезапно осознав, зачем на самом деле государь ездил к своему гостю Никодиму Аниканову, густо покраснел и еле слышно выдавил:

— Да…

— Вот и ладно, — добродушно усмехнулся государь и закончил: — А на свадьбу — позовешь!

4

«Высокоблагородным воеводам, каштелянам, старостам, державцам, властям земским и городским, а также бурмистрам, советникам, лавникам наших королевских городов и иным всем чинам в. к. Литовского объявляем, что некто Смотрицкий и Борецкий, как они сами себя называют, и некоторые другие из подданных нашего государства сговорившись с подданным турецкого государя, врага христианской веры и нашего, который, нарушив свою присягу, вновь идет на наше государство войной, и у этого же его подданного самозванца, якобы Константинопольского патриарха, который прислал от себя и своего турецкого государя в наши государства шпиона, именуемого митрополитом Киевским, прозываемым Гермоген, в помощь сказанному неприятелю, на гибель нашего государства, уничтожение и пренебрежение власти нашего королевского величества, дерзнули без воли, ведома, одобрения и позволения нашего принять от сего шпиона, поставленного на митрополичью кафедру, свое постановление на другие духовные должности русского вероисповедания. А это все сделано внушениями, советами, помощию, средствами, убеждениями и частными-тайными совещаниями некоторых из среды магистрата и некоторых виленских мещан, а также других наших подданных русской религии, которые часто посылали свои послания к этому обманщику. При большом стечении народа и попов виленских выправляли сказанного Смотрицкого на этот злой умысел, а потом рукоположенного псевдовладыкой, как бы данного от нашего имени и законно утвержденного владыку, ввели в г. Вильну, приняли его, частными складками доставили ему содержание, помогали ему пользоваться принадлежностями присвоенного им титула в церкви и др. местах, с великолепными церемониями и одеждами, ему не свойственными, подчинялись его правлению, приказаниям и теперь его содержат, помогают ему и во всем подражают.

Затем, взбунтовав некоторых других из наших подданных, между казаками и другими людьми разных сословий, в разных местах отклоняют от должного повиновения, склоняют к таким же дурным намерениям и делам с тем, чтобы в случае объявления нашим врагам войны произвести бунт и тревогу и затем, чего Боже упаси, привлекши к себе других (врагов), Речь Посполитую подвергнуть величайшей опасности. Поэтому, заботясь о поддержании нашей королевской власти, хотим и приказываем, чтобы вы, любезно нам верные, разведали, где эти подозрительные люди находятся, и чтоб и они, и названный выше якобы митрополит Киевский, именуемый Гермоген, как шпионы и возмутители республики, не только не были вписываемы в города и местечки, вместе с их сотоварищами, но и чтобы были пойманы, посажены в темницы и по мере своей вины были наказаны, дабы этим загородить дорогу всем шпионам и изменникам Речи Посполитой и предупредить все их враждебные замыслы и уловки.

А чтобы этот наш универсал знали все, повелеваем городским чинам внести оный в свои акты и оповестить в известных местах, исполняя это по своей обязанности и ради нашей милости.

Писан в Варшаве дня 22 марта месяца, лета Господня 1620, царствования нашего польского 32 года.

Я отложил прочитанный документ и задумался. Неужто будет война с Речью Посполитой? Если честно, я не совсем точно угадал реакцию Сигизмунда III на интронизацию Гермогена в Киевские митрополиты. Сказать, что он пришел в бешенство, — ничего не сказать.

Будь он на моем месте, поляки давно бы перешли границу и сейчас были бы уже как минимум под Смоленском. А то и подходили бы к Москве. На мое счастье у них там полная и абсолютная демократия. Ну как у нас в славные девяностые при Борьке Алкоголике. И потому все попытки их весьма неглупого короля остановить распад государства этого гордого, сильного, честного и явно скрывающего в себе немалый потенциал народа наталкиваются на знаменитое шляхетское «veto». А кварцяное войско[12] у короля слишком мало, чтобы даже думать о войне со мной. К тому же Польша только-только выкарабкалась из крайне неудачной для себя войны со Швецией, за время которой потеряла всю Лифляндию и Ригу[13], и ввязываться в новую войну польская шляхта не шибко хотела. Так что, даже если он заручится поддержкой кого из магнатов, вряд ли собранные против меня силы превысят цифру в десять тысяч солдат. Конечно, Ходкевич громил шведов и куда меньшим числом, но затевать с такими силами наступательную войну… Ну не идиот же он? Или все-таки как раз таки идиот? Тем более что отношения с Польшей сейчас весьма натянутые…

В принципе, к войне я был более-менее готов. Сразу после Южной войны, опустошившей казну, я перестал так же часто, как и в период подготовки к ней, устраивать военные смотры и учения, снизив их периодичность до одного раза в два года. Но два года назад, когда наша «зарубежная церковная стажировка» развернулась вовсю и начала постепенно двигаться в сторону как раз разразившегося нынче скандала, снова перешел на ежегодные смотры. А этой зимой устроил аж два таковых. В начале и в конце зимы.

Это не прошло незамеченным. По стране снова поползли слухи, что царь-де воевать задумал. Народ гадал только — с кем. Шведы пока сидели тихо, поляки вроде как тоже. Отношения с османами также наладились. После смерти Ахмеда I и отстранения от власти его полоумного братца Мустафы новый султан Осман II подтвердил все ранее достигнутые договоренности. Впрочем, это было объяснимо. Идти воевать Русь ему было совершенно не с руки. Османы ведь не крымчаки. У них куда более устроенная армия — с пехотой, с артиллерией, с обозами, так что переться через причерноморские и приазовские степи они будут долго. И если даже выступят в поход весной, то с учетом времени на перевозку войск, на устроение передовых войсковых магазинов, на марш и так далее до первых русских крепостей основной части страны доберутся дай бог к концу лета, а то и к осени. А зимовать в чужой, враждебной стране с крайне недружелюбным населением и с чудовищно растянутыми собственными коммуникациями, да на которых еще будут резвиться казаки и подвластные мне кочевники… Что-то подобное попытался провернуть Наполеон. Его результат можно вывести как стандартный для таких условий. Да и османы уже пытались сунуться в Россию. Еще при Грозном царе[14]. Из почти стотысячного войска едва несколько тысяч назад вернулось. А ведь тогда у них еще были крымчаки, да и казанские и астраханские татары тогда тоже вроде как были еще не прочь перекинуться на сторону османов…