Тупик - Владимир Савченко

Боже мой! И все, что было со мной, что есть и что будет: хорошее и плохое, слава, к которой стремился, и неприятности, которых избегал, путешествия и встречи, новые знания, радующие ум мысли, награды, достижения, потери… даже смерть моя — все это не „было“ и не „будет“, а просто есть. И смысл совсем иной имеет — такой, где я ни при чем, не из-за чего переживать.

Приговор вынесен — я только не знаю его. Или — уже знаю?..

…и то, что я сейчас лягу на диван с сигаретой в руке, и каждая струйка дыма от нее, каждый его синий завиток — все уже записано в четырехмерном мире, в мире без иллюзий… и без жизни? А если не закурю, не лягу?.. Да все равно: значит, записано, что, придя к этой мысли, буду сопротивляться ей.

Однозначная последовательность, включающая все. Ловушка, из которой не вырваться.

…выходит, записано, что „я“ — клочок материи под таким-то названием в таком-то месте, в такое-то время — приду к этой идее, к саморазрушительному Знанию Без Иллюзий?

Пришел. Что дальше? Все?

Какая злая шутка!..»

«Куда уж злее!..» Стасик сложил листки, спрятал в портфель. Он помнил то дерево на подъезде к даче Тураева — сухое, даже без коры. «И никто не спилил, — раздраженно подумал он. — Все газифицировались, дрова не нужны. Может, и жил бы еще академик».

Общее впечатление от прочитанного было и похоже, и непохоже на то, что оставили в его душе тезисы Тураева — Загурского. Сходство было в ледяном блеске мысли, заоблачной вершиной возвышающейся над обыденностью, над частными проблемами; а отличие в том, что в тезисах все выходило гладко, складно, непротиворечиво, вроде как в учебнике… а здесь у академика обнажилось противоречие. Противоречие трудное, страшное, логически неразрешенное им: он карабкался-карабкался на эту проблему-Эверест — и сорвался?..

Коломиец попытался собраться с мыслями. Ну ладно, драматический поиск истины («Это драма, драма идей» — как же, слышали мы это высказывание Эйнштейна; и про Зенона читали…); ну, похоже, что идея о геометрическом четырехмерном мире, в котором якобы мы обитаем, загнала почтенного ученого в тупик, в угол… так что же, он от огорчения и сомнений наложил на себя руки?! Так ведь нет, не наложил: не застрелился, не удавился, не отравился даже… просто умер. От размышлений на эту тему?! И те двое — Загурский и Хвощ тоже?!

«Гордая честность мышления — вроде той, что привела Джордано Бруно на костер, а Галилея в застенок. Будь благословенна, истина, к чему бы ты не вела! Только… истина ли? Или уверенность в своей правоте, возникшая от того, что не ошибался прежде в решении теоретических проблем, что вознесен, авторитетен и знает силу своего таланта? А у тех двоих — уверенность в правоте Тураева?.. Хм… оно верно, наука нынче для многих, как религия. Но не для таких же, как Загурский и Хвощ. Они не темные „верующие“, люди с головой! И выходит… пришли к тому же? К чему?!»

Мимо по аллее воспитательница вела стайку дошколят, остановила их у акации:

— Какой лист у акации, дети: простой или сложный?

— Сло-ожный, — пропели малявки старательным хором.

«Смотри, чему в детсадике учат! — поразился Стасик. — Так бы умер и не знал… — Он проводил детишек взглядом. — И эти вникают в строение деревьев. Смотрите, детки, а то один вон вникал-вникал… да уже и не один! — Он вздохнул. — Что же, дать на заключение еще одному специалисту?..»

Страшная картина представилась воображению Коломийца: он пересылает бумаги Тураева на отзыв одному видному специалисту в области физических теорий, другому, третьему, четвертому… и везде результат оказывается смерть эксперта. Не инсульт, так инфаркт, не инфаркт, так просто остановка сердца. Горы трупов, газеты пестрят некрологами. Интеллектуальный мор среди научной элиты, паника и всеобщие стенания!.. А кто-нибудь узнает (ведь узнают же!) об удивительном свойстве этих бумаг, переснимет тайком и начнет с корыстными целями подсовывать своим ученым коллегам — на предмет занятия освободившейся вакансии. «Действительно, влез в трясину», — Стасик вытер вспотевший лоб, посмотрел на зеленеющую окрест деревья.

«Нет, не в сухом том дереве сила — спилили бы его, академик все равно пришел бы к тем же выводам иным путем. Там логика, охват темы. Ведь не с Тураева оно началось, представление о предопределенности. Взять это — очень известное, раз и до меня дошло — утверждение Лапласа, что, если знать начальные координаты и скорости всех материальных частиц во вселенной, то можно по законам механики предсказать все последующие их положения, а тем самым и все события будущего. Или методы кибернетического прогнозирования, которые исходят из того, что будущее уже определено прошедшим и настоящим, мы только его не знаем. Или тезис философии: „Все взаимосвязано и взаимообусловлено…“ Тураев, собственно, только довел эти представления до последней крайности».

Коломиец поднялся, медленно зашагал вдоль набережной в глубь парка. «Так что же — прав он и „примкнувшие к нему“ Загурский и Хвощ: жизни нет, одна видимость, наперед заданная в четырехмерном пространстве геометрическая мертвечина? Да пошли они в таком разе со своей наукой!.. В конце концов, я и сам представитель науки — хоть и не столь шикарной, как физика или математика, но и без нее люди не обходятся: юриспруденция. Хм… так, может, потому я, юрист, и не приемлю выводы Тураева, что моя наука основана на понятии ответственности людей за свои поступки, а тем самым и свободы воли? Не все предопределено, человек выбирает варианты своего поведения — и ежели выберет не тот, что надо, может и срок получить… — Стась невесело усмехнулся. Вот-вот, у юристов пунктик „право и ответственность“, у физиков „логическая непротиворечивость“ или там „экспериментальное подтверждение“, у третьих что-то еще свое — и все говорим будто на разных языках, не можем проникнуть в единую суть всякого знания. Черт бы взял эту цивилизацию, цивилизацию-специализацию, где каждый знает и делает что-то свое — и никто толком не поймет другого!»

Содержимое портфеля омрачало рассудок, сам портфель отягощал руку Коломиец едва сдерживал великолепный порыв души: зашвырнуть его подальше в реку. «И делу конец, и покойников больше не будет. А иначе что я могу!.. Ну, разве что поступить на вечерний физфак университета: изучу все теории, проникнусь их духом — и лет через шесть доследую это дело. Или, проникнусь в суть, и сам отдам концы?..»

Глава вторая

Говорят: «Не будьте таким умным!» Это не знаю, но не будьте таким хорошим. Чрезмерная положительность жизни ведет к инфаркту.

К. Прутков-инженер. Мысль № 10