Отвергнутая - Лаура Паркер

В мужчине, который стоял сейчас позади нее, не было и тени нерешительности. В его изяществе и легкости движений она не видела и следа слабости. Последнюю неделю она наблюдала за тем, как он двигается по дому. Он ходил, как человек, совершенно уверенный в том, что в силах справиться со всем, что встретится на его пути. Филадельфия подозревала, что, если он полюбит, ему не сможет помешать неодобрение отца или даже нежелание дамы ответить на его чувство. Ибо как может женщина отказываться от такого мужчины, если он ее любит? Возможно, такая женщина существует, быть может, даже есть жена, ожидающая, когда ее муж вернется из Северного полушария.

Филадельфия отвела глаза, потому что мысль, что он любит другую женщину, оказалась мучительной, хотя это было совершенно нелепо. Он непохож на нее, они люди из разных миров, разных культур. Какое ей дело до того, кто любит его, а кого он. Ей это совершенно безразлично. Она с ревностью думала о любой счастливой женщине только потому, что ее собственная жизнь разрушилась.

В ее жизни не будет никакого счастья, пока она не найдет ответы на вопросы, почему погиб ее отец, кто погубил его и как она сможет отомстить за отца.

Эдуардо уголком глаза следил за выражением ее лица в зеркале, делая вид, что разглядывает ожерелье. Ему доставляло удовольствие, что он оказался предметом ее внимания. Большей частью она обращалась с ним так, словно он не мужчина, а какой-нибудь старенький клерк или банкир, с которым она вынуждена иметь дело. А на самом деле под ее холодной внешностью скрывается женщина из плоти и крови. Теперь, когда она вот так одета, отрицать это невозможно. Он мучительно ощутил это, чувствуя, как напрягся его член.

Чтобы избавиться от этого неудобства, он хотел сосредоточить все свое внимание на ожерелье, но обнаружил, что смотрит только на глубокий вырез ее платья, на ее груди и что напряжение в брюках увеличивается.

— А вдруг я потеряю это ожерелье или его украдут?

Эдуардо моргнул раз, потом другой. Она обратилась к нему, задала вопрос, на который нужно ответить, а он не знает, о чем она спросила.

Филадельфия обернулась, чтобы посмотреть на него, и ошибочно восприняла его хмурый взгляд как ответ на ее вопрос.

— Я не собираюсь оказаться небрежной, но, если вы не доверяете мне ваши драгоценности, лучше заберите их.

Когда она потянулась, чтобы расстегнуть замочек ожерелья, он взял ее за пальцы.

— Я безусловно доверяю вам, сеньорита, и вашему уму. Что бы вы сделали для сохранности такого ожерелья?

— Заказала бы дубликат, — поспешно отозвалась она и отдернула свои пальцы от его волнующего прикосновения. Может ли кто-нибудь излучать такой жар? Она не помнила, чтобы прикосновения отца были такими горячими, а руки Гарри вообще всегда были холодными.

— Я так и сделал. — Он полез во внутренний карман и вынул точно такое же ожерелье. Замочек зацепился за краешек письма, и оно выскользнуло из кармана и упало на пол.

Филадельфия нагнулась, чтобы поднять его, но Эдуардо оказался проворнее и схватил письмо раньше, чем она дотянулась до него, однако она успела заметить на конверте адрес — «Новый Орлеан». Эдуардо выпрямился с улыбкой, которая впервые не отражалась в его глазах, и поспешно сунул письмо обратно в карман. Филадельфия ощутила внутреннюю дрожь — он не хотел, чтобы она видела это письмо.

Одно из писем, которые держал в руке ее отец в момент самоубийства, было из Нового Орлеана. Является ли это простым совпадением, что сеньор Таварес пишет кому-то в Новый Орлеан, или он ведет какую-то двойную игру? Он нанял ее, чтобы она помогла ему продать его драгоценности, а она, в свою очередь, собиралась использовать его в своих целях, но при этом никогда не должна забывать, что он иностранец и доверять ему нельзя.

Эдуардо заметил ее внезапное смятение, но не понял его причины и внимательно смотрел на нее, держа в руке второе ожерелье.

— Это дубликат. Я думаю, что подлинное ожерелье будет в большей сохранности у меня, пока оно не понадобится для демонстрации его в Нью-Йорке.

Филадельфия вся напряглась.

— Понятно. И какое из них вы собираетесь продавать, сеньор?

Вот оно что. Она все еще думает, что он может оказаться мошенником, шарлатаном.

— Вы все еще не доверяете мне, — мягко заметил он.

— Вы даете мне для этого кое-какие поводы, — отозвалась она. — Я увидела, что вы написали другу. У вас много знакомых в Новом Орлеане?

Улыбка застыла на лице Эдуардо. Она видела адрес. Филадельфия умна и очень быстро соображает. Он не должен забывать об этом, если не хочет, чтобы она копалась в его прошлом.

— Кое-кто. А у вас?

— Тоже, — ответила она столь же уклончиво.

— Возможно, мы когда-нибудь сможем рассказать друг другу о наших тамошних друзьях. Может оказаться, что у нас есть там общие знакомые.

Говорил он очень любезно, но она почувствовала в его ответе раздражение. Она никого не знала в Новом Орлеане, но пусть думает, что у нее есть там друзья. Если он захочет вызнать у нее подробности, то может как-то проговориться ей на пользу.

— Как вы уладили дела с вашими родственниками? — спросил он, чтобы отвлечь ее от разговора о письме.

— Я написала родственникам моей матери в Сент-Луис, что собираюсь навестить дальних родственников отца, живущих в Нью-Йорке.

— У вас есть родственники в Нью-Йорке?

— Да, но они этого не знают.

Он одобрительно кивнул.

— А что вы сказали вашему адвокату?

— Примерно то же самое. Я буду регулярно связываться с ним по почте.

— Значит, вы совершенно отгородились от вашей жизни как Филадельфия Хант?

Этот вопрос ее обеспокоил.

— Думаю, что да.

— Вы уже ощущаете себя мадемуазелью Ронсар?

— Нет конечно. — Она посмотрела на железнодорожный билет. — Вы встретите меня в Нью-Йорке?

— Нет, но вы не беспокойтесь. С вами будет человек, на которого вполне можно положиться, и ему можно полностью доверять.

Она озадаченно посмотрела на него.

— Кто он? Как я узнаю его?

— Вам нечего волноваться, мадемуазель Ронсар. Он узнает вас!

Филадельфия посмотрела в окно вагона и сильно удивилась, увидев в нем свое отражение. Хотя прошла уже неделя, она все еще не привыкла к темноволосой женщине, которая смотрела на нее. Она приблизила лицо к своему отражению, боясь, что одна бровь темнее другой. Филадельфия все еще не овладела мастерством грима. Слишком много румян делали ее похожей на продажную женщину. Слабая тушь на ее светлых ресницах выдавала, что у нее крашеные волосы. Внимательно осмотрев свое лицо, она вновь вздохнула и села.