Авиационные террористы - Александр Александрович Тамоников

Не зная, что еще добавить, он замолчал. У него было гладко выбритое лицо и шея, похожая на кое-как ощипанную курицу. «Плохо видит, – догадался Алим. – Дряхлый, песок сыплется, а все равно считает меня человеком второго сорта».

– Я живу в Ньюарке, – небрежно произнес он. – У меня жена американка.

– О! – приятно удивился старик. – Есть дети?

– Двое. Ждем третьего.

– Поздравляю. Можно взглянуть?

Алим понял, старик ждет, что ему покажут пару семейных снимков, которые эти чокнутые американцы повсюду таскают с собой.

– Бумажник оставил в чемодане, – соврал он. – Жаль. Моя Дина – настоящая красавица. Завяжет рубаху узлом, наденет шорты – глаз не оторвать.

– Когда-то моя жена тоже носила шорты. – Джим Рональдс захихикал, видимо представив свою старушенцию в столь легкомысленном наряде. – Но это в прошлом. Вот… – Он сунул под нос Алиму раскрытый бумажник с прозрачным окошком, в которое был вставлен снимок целого семейства, улыбчиво скалящегося в объектив. Пришлось покивать головой и показать большой палец. – Я был в Кабуле у старшего сына, – доверительно произнес старик, щелкая желтым ногтем по фотокарточке. – Он служит там. Теперь лечу навестить младшего. У него бизнес в Джабуре.

«У вас, американцев, везде бизнес», – подумал Алим с ненавистью, а вслух спросил:

– Понравился Кабул?

– О да. Красивый город. И мир. Это так здорово, когда мир, не правда ли?

– Конечно, – улыбнулся Алим, а про себя решил, что, если следующая акция будет проводиться против Америки, он примет в ней участие с особенным удовольствием. – Соединенные Штаты очень помогли нам.

– Это наш долг, – произнес старик.

Алим отдал пустую чашку стюардессе, сослался на головную боль и притворился спящим. Иначе он за себя не ручался. Так и подмывало впиться пальцами в неаккуратно выбритый кадык соседа и сдавить изо всех сил, чтобы не слышать больше глупой болтовни. «Велик Аллах, – подумал он, – но зачем он создал этот чванливый, бесполезный народ?»

И задремал, не ожидая ответа на свой вопрос.

Джабур Алима оглушил, ослепил и утомил, словно он долго катался на карусели под громкую музыку, безуспешно пытаясь уцепиться взглядом за окружающие детали. Повсюду сновали люди всех рас и возрастов, смеялись, ругались, спорили, торговались и просто делились впечатлениями. Среди них выделялись деловитые японские туристы, задавшиеся целью запечатлеть на фотоаппараты все, что попадало в объектив, хмельные россияне, самодовольные янки и бледные скандинавы, одетые так, словно прогуливались у себя во дворе.

Алим наспех перекусил в уличном кафе, запил жареную рыбу пепси-колой и позвонил по телефону, чтобы сообщить о своем прибытии и назначить место встречи. На виллу, захваченную группой Али Карими, его доставил неразговорчивый соотечественник по имени Махмуд.

– Вот, значит, где вы устроились? – протянул Алим, разглядывая виллу.

– Ты знаешь афгани? – удивился Махмуд.

– Конечно. Я ведь афганец, – с достоинством ответил Алим.

– А не похож. Выглядишь как американец.

– Конспирация.

Алиму вовсе не хотелось рассказывать свою биографию, тем более что проживание в Соединенных Штатах не могло служить ему хорошей рекомендацией. Боевики – народ неуравновешенный, могут заподозрить в измене. Нужны ли неприятности человеку, который через несколько дней будет купаться в роскоши?

– Пришлось убрать двоих, – поведал Махмуд, когда они шли к дому. – У хозяина дома была в гостях проститутка. Она спала. Наверное, много выпила или приняла наркотики.

– Мир будет чище, – заметил Алим, невольно вспоминая, как задушил наглую американку. – Современное общество катится в пропасть. Проститутки, геи, наркоманы. Ничего, мы наведем порядок. Талибан не станет терпеть всю эту мерзость.

Махмуд промолчал. Судьба мира его мало заботила. Он любил конкретные, ясные, близкие цели.

– Я с гостем, – войдя в дом, громко ответил он.

Из-за стены выглянул еще один парень и сделал приглашающий взмах головой. Войдя в большую гостиную, Алим увидел девушку необыкновенной красоты и двух мужчин, сидящих по обе стороны от нее и не поднявшихся при его появлении.

– Я – Алим Карани, – представился Алим. – Ваши лица знакомы мне по фотографиям, но предлагаю все же познакомиться.

Он поочередно обменялся рукопожатиями с мрачноватым Бабуром, интеллигентным Рустамом, черноокой Рахимой и наконец с самим Али, который оказался мужчиной лет тридцати – тридцати пяти, с угрюмым взглядом и тихим голосом, маскирующим взрывную натуру.

Они собрались в просторном холле с телевизором и баром, к которым никто не притронулся, потому что программа «Аль-Джазира» здесь не транслировалась, а к спиртному все относились отрицательно. Запрет на алкоголь появился еще в конце мединского периода, когда кожаные бурдюки с вином разрезались, а их содержимое выливалось на землю. В законах говорилось, что проклят будет не только сам пьяница, но также производящие и продающие алкоголь, что молитвы-намазы выпившего не будут приниматься Аллахом Всевышним в течение сорока дней с момента употребления. Возможно, кое-кто из присутствующих и выпивал тайком, но никогда бы не позволил сделать это на виду у правоверных, так что ограничились прохладительными напитками, позаимствованными в холодильнике.

Махмуд, Бабур и Рустам устроились на одном диване, Рахима и Алим сидели в креслах, разделенные журнальным столиком, а главарь банды оседлал стул, развернутый к собравшимся спинкой. Скорее всего, эта поза была перенята у какого-нибудь киногероя, но, надо признаться, она Али очень шла. Широкоплечий, узкобедрый, со сведенными на переносице бровями, он был очень привлекателен и обладал тем, что, как помнил Алим, называлось на Западе харизмой. Нетрудно было заметить, что единственная представительница женского пола смотрит на него сияющими влюбленными глазами. Алиму это не понравилось. Во-первых, он почувствовал себя уязвленным. Во-вторых, точно такие же чувства должны были испытывать остальные мужчины. Присутствие женщины, да еще красивой, создавало в коллективе напряженную обстановку.

– Итак, – произнес Алим, значительно обводя взглядом собравшихся. – Я прибыл, чтобы вместе с вами выполнить возложенную на нас миссию… великую миссию. После этого мир уже никогда не будет таким, как прежде.

Получилось высокопарно, но, с другой стороны, как еще разговаривать с идущими на подвиг людьми? Им нужны ободряющие слова. Они хотят слышать, что их ценят, что ими восхищаются.

Осознавая это, Алим совсем позабыл, что жаждет того же самого и что Мохаммад Джамхад точно таким же образом удовлетворяет его честолюбие, разговаривая с ним как с ребенком.

– Весь исламский мир будет гордиться нами, – продолжал он, заученно повторяя