Навеки Элис - Лайза Дженова

«Ну что, папа, ты счастлив? У меня твоя мерзкая ДНК. Ты убьешь всех нас. Каково это — чувствовать, что убил свою семью?»

Постороннему человеку рыдания Элис показались бы естественными, учитывая окружающую обстановку: на кладбище опускается вечер, она стоит у могил родителей и сестры под жутковатым черным буком. Но для Джона это стало полной неожиданностью. После смерти отца в феврале она не проронила ни слезинки, а время залечило раны от потери матери и сестры.

Джон не успокаивал Элис — просто обнял и прижал к себе. Она понимала, что кладбище закроется с минуты на минуту. Понимала, что наверняка заставила нервничать мужа. Что никакие слезы не очистят ее больной мозг. Она уткнулась лицом в шерстяное пальто Джона и рыдала, пока не обессилела.

Джон взял ее лицо в ладони и поцеловал в уголки глаз.

— Эли, ты в порядке?

«Нет, Джон, не в порядке. У меня болезнь Альцгеймера».

Ей даже показалось, что она произнесла это вслух, однако слова остались заперты в ее мозгу — но не из-за каких-то бляшек и клубков. Она просто не могла их выговорить.

Элис представила свое имя на надгробии рядом с могилой сестры. Лучше бы ей умереть, чем потерять рассудок. Она подняла голову и посмотрела в глаза Джона. Он терпеливо ждал ответа. Как сказать ему о своей болезни? Он любил ее ум. Разве он сможет любить ее такой? Она перевела взгляд на памятник Энн.

— Просто у меня был плохой день.

Она бы умерла, но не призналась.

Элис хотела убить себя. Спонтанные мысли о самоубийстве приходили внезапно и одолевали, заставляя забыть обо всем, загоняя в угол. Но она не хотела умирать. Она по-прежнему уважаемый профессор психологии Гарвардского университета. Она еще может читать, писать и использовать ванную по назначению. У нее еще есть время. И она должна рассказать обо всем Джону.

Она сидела на диване, обхватив колени, и у нее было такое чувство, что ее вот-вот вырвет. Джон замер на краешке кресла с подголовником.

— Кто тебе это сказал? — спросил он.

— Доктор Дэвис, невролог из Массачусетского главного госпиталя.

— Невролог. Когда?

— Десять дней назад.

Он отвернулся и стал крутить на пальце обручальное кольцо, будто рассматривая картину на стене. Элис задержала дыхание и ждала, когда он снова на нее посмотрит. Может быть, он уже никогда не будет смотреть на нее как прежде. Она сильнее сжала руками колени.

— Он ошибся, Эли.

— Не ошибся.

— С тобой ничего такого не происходит.

— Нет, происходит. Я стала забывать разные вещи.

— Каждый что-то забывает. Я всегда забываю, куда положил очки. Этот твой доктор тоже скажет, что у меня Альцгеймер?

— То, что происходит со мной, ненормально. Это не просто проблема с очками.

— Хорошо, ты стала забывчивой, но у тебя менопауза, ты испытываешь стресс, смерть отца, вероятно, всколыхнула те чувства, которые ты испытала, потеряв маму и Энн. У тебя, наверное, депрессия.

— Нет у меня никакой депрессии.

— Откуда ты знаешь? Ты клиницист? Тебе надо было поговорить с твоим врачом, а не с этим неврологом.

— Я говорила.

— Расскажи, что именно она сказала.

— Она не считает, что это менопауза или депрессия. На самом деле у нее не было объяснения. Она думала, что я не высыпаюсь, и хотела подождать и встретиться со мной через два месяца.

— Видишь, ты просто не бережешь себя.

— Она не невролог, Джон. Я прекрасно высыпаюсь. И это было в ноябре. Это было два месяца назад, и лучше не стало. Стало хуже.

Элис просила мужа поверить в то, во что сама не хотела верить месяцами. Начала она со случая, о котором он уже знал.

— Помнишь, я не поехала в Чикаго?

— Это могло случиться и со мной, и с любым из наших знакомых. У нас сумасшедший график.

— У нас всегда был сумасшедший график, но я никогда не забывала сесть на самолет. Я не просто забыла, когда мой рейс, я абсолютно забыла о конференции, на подготовку к которой потратила весь день.

Он ждал. У нее были тайны, о которых он не знал.

— Я забываю слова. Я напрочь забыла тему лекции, пока шла от кабинета к аудитории. В полдень я не могу понять значение слов, которые утром вписала в свой ежедневник.

Она читала его мысли.

«Переутомление. Стресс. Страхи. Нормально, нормально, нормально».

— Я не приготовила пудинг на Рождество, потому что не смогла. Я не смогла вспомнить ни строчки из рецепта. Он просто стерся из памяти, а ведь я готовила этот десерт без рецепта еще с тех пор, как была девчонкой.

Она представляла неопровержимые доказательства против самой себя. Для суда было бы достаточно. Но Джон любил ее.

— Я стояла напротив «Найни» на Гарвард-сквер и не имела ни малейшего представления, в какой стороне мой дом. Не могла понять, где нахожусь.

— Когда это было?

— В сентябре.

Она пробила стену молчания, но не решимость Джона доказать ей, что она здорова.

— И это не все. Я с ужасом думаю о том, что забыла о чем-то и даже не заметила этого.

У Джона изменилось выражение лица, как будто он обнаружил на своих пленках РНК нечто, потенциально имеющее значение, что-то вроде пятен в тесте Роршаха.[18]

— Жена Дэна, — сказал он, больше обращаясь к себе, чем к Элис.

— О чем ты?

Стена дала трещину. Она видела это. Сейчас он все поймет, и от его убежденности не останется и следа.

— Мне надо кое-что почитать, а потом я хочу поговорить с твоим неврологом.

Не глядя на Элис, он встал и пошел в свой кабинет. Она сидела на диване одна, обхватив руками колени, и чувствовала, что ее вот-вот вырвет.

Февраль 2004 года

Пятница:

Принять утренние лекарства V

Собрание факультета, 9.00, комната 545 V

Ответить на е-мейл V

Класс «Мотивации и эмоции», 13.00, Научный центр, аудитория «Б» (лекция «Гомеостаз и манипуляции») V

Встреча с консультантом-генетиком (информация у Джона)

Принять вечерние лекарства

Консультант по генетике Стефани Аарон принимала пациентов отделения нарушений памяти Массачусетского главного госпиталя. У нее были изогнутые дугой брови, от чего лицо казалось очень открытым, и черные волосы до плеч. Она приветствовала их теплой улыбкой.

— Итак, расскажите, почему вы здесь, — начала Стефани.

— Недавно моей жене сказали, что у нее болезнь Альцгеймера, и мы бы хотели, чтобы ее обследовали на предмет мутации генов ААР, PS1 и PS2.

Джон сделал свою домашнюю работу. Последние недели он провел, с головой закопавшись в книги по молекулярной этиологии Альцгеймера. Блуждающие протеины, порождаемые этими тремя генами, известны как виновники ранней болезни Альцгеймера.

— Элис, расскажите, чего вы ждете от этих тестов? — спросила Стефани.

— Ну, по-моему, это разумный способ подтвердить мой диагноз. Конечно, есть еще биопсия мозга и аутопсия.

— Вы считаете, что ваш диагноз может быть ошибочным?

— Мы думаем, что это очень даже возможно, — сказал Джон.

— Хорошо, давайте сначала рассмотрим, что будет означать для вас отрицательный ответ. Эти мутации генов проникающие. Если обследование даст положительный результат на мутации АРР, PS1 и PS2, я скажу, что это надежное подтверждение вашего диагноза. Но если мы получим отрицательный ответ, все будет сложнее. Мы не сможем уверенно интерпретировать, что это означает. У примерно пятидесяти процентов людей с ранним Альцгеймером нет мутации этих трех генов. Но это не говорит о том, что у них нет этой болезни или что их болезнь не носит генетический характер. Дело в том, что нам пока неизвестно, в каком гене происходит мутация.

— Разве это не десять процентов у людей ее возраста? — спросил Джек.

— Для этой группы процент немного снижен, это правда. Но если результат обследования будет негативным, мы, к сожалению, не сможем уверенно сказать, что у нее нет этой болезни. Есть вероятность, что Элис просто принадлежит к меньшему проценту больных ранним Альцгеймером, у которых мутация проходит в еще не установленном гене.

Это казалось более чем правдоподобно, если прибавить еще и мнение доктора Дэвиса. Элис знала, что Джон все понимает, но он предпочитал интерпретировать это как «у Элис нет Альцгеймера, наша жизнь не разрушена», тогда как Стефани придерживалась противоположного мнения.

— Элис, вы понимаете, что это значит? — спросила она.

Вопрос задел Элис, хотя в такой ситуации он был вполне логичен. Перед ее мысленным взором мелькнул подтекст этого разговора в будущем. Достаточно ли она соображает, чтобы понять суть сказанного? Не слишком ли поврежден ее мозг и расстроено сознание, чтобы осознать информацию? К ней всегда относились с большим уважением. Если ее духовная сила постепенно обернется душевным недугом, что придет на смену уважению? Жалость? Снисходительность? Неловкость?