Дурное влияние - Уильям Сатклифф

Наверху загорается свет. Скорее всего, это комната Карла, хотя, может, и чья-то еще. Странно как-то — прятаться у соседского дома, ничего не предпринимая.

— Так мы идем или нет? — спрашивает Олли.

Это не вызов, это просто вопрос, но я не хочу быть трусом, который согласен на поражение.

— Наверное.

— Тогда пошли.

— Учти, только вместе.

— Ясное дело.

Если бы в мире существовал рекорд по самой медленной ходьбе от калитки до входной двери, мы бы точно его побили. То и дело мы останавливаемся и переглядываемся, словно вот-вот смоемся, но нет. И даже когда мы добираемся до самой двери, проходит еще целая вечность, прежде чем один из нас решается позвонить. Даже просто дотронуться до кнопки звонка, так и не нажав на нее, оказывается делом непосильным. Каждому из нас приходится сделать по нескольку попыток, прежде чем я, наконец, давлю по-настоящему. Но и после этого мы в любой миг готовы сорваться с места.

Там целая куча замков, которые звякают и скрежещут, прежде чем дверь распахивается. Но это не Карл. Это женщина. Его мама. На самом деле абсолютно нормально, что дверь открывает она, ведь это ее дом, но для нас с Олли ее появление — настоящий сюрприз, и я тут же начинаю жалеть о том, что мы здесь.

Лицо ее накрашено как для вечеринки, которая была много дней назад. На ней черные легинсы и белая футболка мешком с огромными буквами «ОТДЫХАЙ» во всю грудь. Обычно люди не обращают внимания, кто во что одет. Ну, конечно, кроме случаев, когда в одежде что-то не так, — тогда это бросается в глаза само собой. С одеждой у мамы Карла определенно что-то не так. Да и со всем остальным тоже. Как будто от шеи вверх она собирается в люди, а от шеи вниз остается дома.

На голове у нее пышный начес, но с одной стороны волосы примяты — наверное, спала на этом боку. Она глядит куда-то поверх наших голов, и до нее не сразу доходит, что надо бы глянуть пониже. Когда же она нас все-таки замечает, то всматривается в наши лица так, словно не может сообразить, должна она знать, кто мы такие, или нет. Есть что-то странное в ее медлительности, в стеклянной неподвижности глаз — как у человека, который прикидывается мертвым.

Хорошо бы пуститься наутек, но путь к отступлению отрезан. И я говорю:

— Мы друзья Карла.

— Друзья Карла?

Всего два слова, но она произносит их с удивлением, точно они совершенно не вяжутся друг с другом.

— Мы пришли… в гости. В смысле, узнать, дома ли он.

— В гости к Карлу?

И тут до нее доходит. Лицо моментально преображается. Она взмахивает руками и широко улыбается во весь свой напомаженный рот:

— Ой, ну конечно! Заходите, заходите. Как мило. Как мило. Входите же. Входите. Не стесняйтесь.

Она ведет нас по коридору в гостиную. Дом точь-в-точь как наш. И размеры комнат, и расположение дверей и окон. Я мог бы найти здесь дорогу даже с завязанными глазами. Ведь это мог быть и мой дом. Если бы не какое-то странное ощущение. С той самой секунды, как мы вошли, я чувствую, что здесь что-то не так.

Уже не первый месяц, как они переехали, но дом выглядит, будто в него вселились только вчера. Из мебели лишь бархатистый синий диван да телевизор на большой картонной коробке посреди комнаты. Сверху на телике — жестянка тушеной фасоли с торчащей из нее ложкой. В углу груда стульев, сложенных друг на друга, половина — ножками вверх. Стены абсолютно голые, за исключением старых обоев с выцветшими прямоугольниками, по которым легко определить, где висели полки у предыдущих хозяев. Единственный источник света — голая лампочка над телевизором, слишком яркая, чтобы смотреть на нее, и все равно в комнате серо и мрачно. На улице еще светло, но шторы задернуты наглухо и провисают посередке, и сквозь бреши проглядывают кусочки неба.

С запахом в доме тоже что-то непонятное. Что-то тошнотно-сладковатое. И еще здесь очень жарко. Ненормально жарко. Слышно даже, как шипят батареи.

Мама Карла вдруг начинает суетиться, словно наше появление в доме — нечто из ряда вон выходящее.

— Может, вы… хотите лимонад? — предлагает она. — Апельсиновый?

Последний раз я пил лимонад лет сто назад, но все равно соглашаюсь. Такой ответ кажется сейчас наиболее безопасным. Олли тоже соглашается.

— Отлично. Лимонад. Два лимонада.

Она исчезает на кухне, и мы наблюдаем, как она поочередно открывает и закрывает дверцы шкафчиков: сначала медленно, затем все быстрее, хлопая ими, проверяя каждый по два, а то и по три раза, скороговоркой бормоча себе под нос: «Лимонадлимонадлимонадлимонад».

То и дело она останавливается и оглядывается на нас, как бы извиняясь.

— Уверена, он где-то был. Я же точно его покупала.

По мере того как она перерывает шкафы, передвигая туда-сюда разные банки, жестянки и бутылки, заглядывая в одни и те же места по нескольку раз, прическа ее становится все всклокоченнее, а лицо — все краснее.

— Может, мы просто соку попьем? — предлагаю я.

Она смотрит на меня так, будто я вломился к ней в дом без всякого предупреждения, но внезапно лицо ее вновь светлеет.

— Да, точно, сок. Сок-сок-сок. Сок у нас есть.

Она открывает холодильник, совершенно пустой. Лоток с маргарином да банка майонеза — вот и все. Она стоит, уставившись внутрь, точно пораженная этой пустотой. Точно ее обокрали.

— Или воды, — говорит Олли. — Просто воды.

— Воды! — восклицает она. — Воды-воды-воды. Вода у нас есть.

Она протягивает нам дешевые граненые стаканы, еще мокрые снаружи и липковатые на ощупь. Ни одному из нас не хочется пить, но она смотрит с такой надеждой, что приходится подчиниться.

— Очень вкусно, — благодарит Олли, стараясь быть вежливым.

Это он о воде. Ничего глупее Олли в жизни не говорил, и если б я не был так ошарашен, то наверняка обделался бы от смеха. Но сейчас я даже не улыбаюсь. Просто стараюсь запомнить получше — на будущее.

— Как вас зовут? — спрашивает она.

— Меня — Бен.

Она делает пару шагов ко мне, протягивает руку и дважды поглаживает мою щеку тыльной стороной пальцев, словно я ее кошка или бойфренд.

— Приятно познакомиться, Бен. А тебя?

— Олли, — отвечает Олли, отступая на шаг назад.

Но она подходит к нему вплотную и похлопывает по макушке:

— Какие чудные волосы. Это у тебя от мамы или от папы?

— Э-э… думаю, от мамы.

— Должно быть, она очень красивая.

Олли пожимает плечами и морщит нос.

— А я свои слишком часто красила. — Она запускает пальцы в прическу, будто выдирает пух из ковра. — Теперь они уже никогда не будут как раньше.

Она вздыхает, словно ей становится скучно, но вдруг приходит в возбуждение от новой идеи:

— Позвать Карла?

Не сто́ит, хочется сказать мне. Или придумать что-нибудь смешное, чтобы дом перестал казаться таким жутким, но я не решаюсь и молча киваю.

К лестнице она и не думает идти, а просто задирает голову и громко кричит в потолок:

— КАРЛ! КАРЛ!

Затем склоняет голову набок и вздергивает брови. Мы все ждем ответа, но ничего не происходит.

— СПУСКАЙСЯ СЮДА, КАРЛ! — кричит она. — К ТЕБЕ ДРУЗЬЯ ПРИШЛИ!

Ответа по-прежнему нет, но слышен глухой удар и быстрый звук шагов.

— Значит, вы… — Она замолкает, явно придумывая, что бы сказать дальше. — Э-э, в одном отряде с Карлом?

— Отряде?

— Вы ведь его друзья по отряду? Он все время жалуется, что все остальные мальчишки там… полудурки или что-то вроде того, но вы оба кажетесь вполне милыми ребятами.

— Мы… мы просто соседи, — говорю я.

И тут в дверях появляется Карл. Он замечает нас, и лицо его каменеет. Видно, что он вне себя от злости, только это не злость нормального человека. Это что-то совсем другое.

— Что вам здесь нужно?

Он говорит почти шепотом, но лучше бы он орал. Было бы не так страшно.

— Просто решили заглянуть в гости. — Голос у меня заметно дрожит.

— Я же сказал — не приходить сюда.

— Карл! — вмешивается его мама.

Но тут со стороны двери раздается скрежет ключа в замке. Мама Карла дергается и застывает, как от удара током. А затем вертит головой, словно она у нее на шарнирах, смотрит на беспорядок на кухне, срывается с места и начинает лихорадочно споласкивать стаканы и распихивать все обратно по шкафам.

— В сад, — приказывает Карл. — Быстро.

Мы даже не успеваем сообразить, что происходит, а он уже выталкивает нас через заднюю дверь.

И вот мы снаружи. Карл старается не смотреть на нас. Я не знаю, злится он, или ему стыдно, или он расстроен, или еще чего. Но впервые он выглядит растерянным. Одного взгляда на его позу достаточно, чтобы понять: драться с нами он не собирается.

Зря мы все-таки сюда пришли.

Трава достает нам до колен. Судя по разросшейся растительности, когда-то сад был нормальным, но все это в прошлом. В дальнем углу — поникшее старое дерево. Карл идет к нему, старательно пряча лицо. Начинает подбирать с земли подгнившие яблоки и с силой швыряет их об забор. Но после нескольких шлепков прекращает и просто стоит.