Тринадцать способов умереть - Валерий Рощин

Вскоре его начало знобить – поднялся сильный жар и сознание вновь, будто еще не сделав окончательного выбора между жизнью и смертью, то самую малость воспринимало действительность, то надолго покидало. Изредка появлялся один из «массажистов» и опять вливал в него очередную порцию снадобья.

Лишь очнувшись к вечеру, основательно пропотевший Скопцов почувствовал долгожданное облегчение. «Уж не на борту ли я грузинского корабля? – мучился он предположениями, провожая взглядом чужого матроса. – Грузинского языка не знаю, но что-то похожее, резкое… Да и внешность весьма подходящая».

Открылась овальная дверца и, оторвав его от размышлений, в крохотное помещение на кривеньких ножках ввалился вестовой, приносивший еду. Аккуратно поставив на маленький откидной столик тарелку и кружку, положив рядом алюминиевую кружку, молча исчез.

«Ни здрасти, ни пока, и ни кусочка хлеба. Хоть бы намекнули ироды – кто вы и какое сегодня число».

Местный камбуз деликатесами не баловал. Майор с устойчивым отвращением съел какие-то овощи под острым соусом и запил сие угощение несладким черным чаем.

Покончив с трапезой, с трудом привстал, уселся на жесткой лежанке. Голова закружилась, появилась сильная одышка. Посидев пару минут без движения, Скопцов пришел в себя и решил выглянуть из небольшой каюты. Однако слабость моментально напомнила о себе – сделав шаг, едва не упал – пришлось опереться рукой о стену и повременить с путешествием до овальной дверцы. Спокойно сидевший у стены на корточках часовой, вдруг вскочил и, выхватив из, висевших на ремне ножен штык-нож, стал выкрикивать непонятные команды.

– Ты поаккуратнее, могиканин, с ножами-то, – проворчал Максим, усаживаясь обратно на лежак.

Охранник выглянул за дверь, кого-то позвал. В это момент летчик успел рассмотреть, открывшийся перед взором узенький, длинный коридор, сплошь забитый кабелями, экоектрошкафами, висевшими на стенах электрощитками и перегороженный овальными переборками. Прямо у дверцы по правому борту белела короткая надпись, выведенная незнакомыми закругленными буквами, а под ней проступал старый, закрашенный текст на русском языке. Его Скопцов прочесть не успел, но само наличие подобных надписей подтвердило предположение: судно когда-то ходило под флагом единой страны, а после распада империи осталось в собственности отделившегося государства. На молдаван или украинцев моряки совершенно не походили.

Оставалась Грузия…

А спустя короткое время лицо майора помрачнело от неожиданной пришедшей мысли: вероятно, именно этот грузинский сторожевик шел наперерез российскому танкеру и именно его экипаж обстрелял из пулеметов вертолет. А вторая догадка и вовсе заставила побледнеть. Если его доставят на территорию Грузии, то либо убьют, либо запрячут так, что он уже никогда не сможет вернуться на родину – громкий скандал по поводу сбитого в нейтральных водах российского вертолета, грузинским властям не нужен. А он – майор Скопцов, по сути, является единственным свидетелем данного преступления.

Череда невеселых открытий заметно поубавила оптимизма и радости оттого, что остался жив. С корабля любой другой страны его могли незамедлительно передать первому же встречному российскому судну, не исключая и гражданское. В данном же случае, до возвращения старой посудины на базу спасенный авиатор на неопределенное время становился «добровольным» участником «круиза» или же попросту военнопленным. А дальше…

Что ожидало дальше, летчик не мог даже представить.

Прибежавший на крик часового офицер, импульсивной жестикуляцией объяснил: выходить за пределы отведенного пленнику помещения строжайше запрещено.

– Бах-бах! – выкрикнул он, злорадно улыбаясь и показывая то на свою здоровенную кобуру с итальянской «береттой», то на грудь пилота, то в направлении коридора…

– Доходчиво, – буркнул в ответ Макс и улегся на место.

Позже интерес моряков к «постояльцу» ослаб, и его почти не беспокоили. Изредка приходил какой-то полненький, круглолицый офицер – видимо, один из старших в команде и негромко разговаривал с часовым. Затем отрывисто и на ломаном русском задавал Скопцову вопросы о месте нахождения его аэродрома, о фамилии, звании, должности и… не дождавшись ответа, снова исчезал.

На следующий день майор окончательно оклемался. Не было ни озноба, ни температуры – недуг отступил; судьба окончательно смилостивилась, и серьезных осложнений от переохлаждения не последовало.

А еще через некоторое время надсадно работавшие дизели вдруг изменили тон, сбавили обороты; качка почти прекратилась. Вскоре за вертолетчиком пришли и, швырнув его помятую, но высушенную летную форму, жестами приказали одеваться. Облачившись в комбинезон, ботинки и куртку, он вышел в коридор и в окружении троих вооруженных автоматами провожатых поплелся по узким коридорам сторожевика. Помогая подняться по вертикальному трапу, охранники вытолкнули слегка прихрамывающего пассажира на палубу.

«Наконец-то наплавались… Берег!» – вглядываясь в цепочки огней, вздохнул он солоноватую свежесть холодного ночного воздуха.

Внезапно сбоку послышался шум, беспорядочный топот тяжелых ботинок. Максим обернулся – четверо матросов поднимали на палубу что-то тяжелое, похожее на длинный мешок. Вглядевшись внимательнее, пилот ощутил подступивший к горлу ком – длинным мешком было тело его бортача. Глова Палыча безжизненно качалась, глухо стукалась о металлические ступени; мертвенно-бледное лицо как-то враз осунулось, стало почти неузнаваемым.

Матросы подтащили мертвого техника к леерам, приподняли и стали раскачивать…

Не отдавая себе отчета, позабыв обо всем, Скопцов рванулся к ним, но тут же получил сильный удар прикладом в грудь.

В глазах снова потемнело, поплыло…

Он почувствовал ледяной холод палубы, почему-то резко надавившей на левую щеку; ночь с тревожной неизвестностью бесследно растворились; а сознанием вновь завладел образ милой Александры…

– Я что-то не узнаю тебя, – едва сдерживая раздражение, говорила Анастасия по дороге домой из клуба, – ты взрослая девушка и должна как-то объяснять свои поступки!

Опустив голову и чуть надув губки, Саша шла рядом, не желая разговаривать.

– Ну, тебе может и безразлично! Но пойми, наконец – нельзя так обращаться с людьми, коих ты абсолютно не знаешь! Я уважаю этого человека и дорожу его отношением ко мне. Как теперь прикажешь смотреть ему в глаза?

Та упорно продолжала молчать.

– В таком случае, – не выдержала Настя и прибегла к крайней мере: – на правах старшей сестры я запрещу тебе появляться на дискотеках! Посидишь дома – меньше будет позора.

– Как это – запретишь!? – испугалась младшая сестра, – я, кажется, действительно взрослый человек.

– Была бы взрослой – не вела бы себя, точно ребенок! А запрещу очень просто – подойду к патрулю, который вечно торчит на входе, и попрошу не пускать. Меня все знают, и не один офицер не откажет в таком пустяке…

Молодая женщина не на шутку завелась, впервые – несколько минут назад, обнаружив потерянность человека, никогда бы не позволившему себе обойтись с кем-то таким же образом.

Да, о Максиме она знала многое. Житие в небольшом военном гарнизоне гарантировало знание обо всех и обо всем – никуда от расползающихся подобно тараканам слухов было не деться. Но Анастасия располагала информацией о нем куда большей, нежели болтливые женушки офицеров, вечно собиравшиеся в стайки возле магазинов, парикмахерской, детского садика и прочих очагов местного соцкультбыта. Эта информация, как говориться, «была из первых рук»… Он частенько заглядывал в метеослужбу – проконсультироваться и ознакомиться перед вылетом с прогнозом погоды на маршруте; или задерживался у нее, дожидаясь благоприятных условий на аэродроме назначения. При посторонних разговаривали о пустяках, обменивались новостями; оставаясь наедине, делились чем-то сокровенным. Одним словом отношения меж ними давно сложились доверительные, дружеские…

Конечно же, ее угроза – от начала и до конца являлась надуманной – Сашеньку она любила всем сердцем, и ни к какому патрулю не пошла бы. Да и вряд ли кто-либо из офицеров осмелился бы воспрепятствовать проходу в клуб грациозной и привлекательной девушки – подобную сценку смешно было даже представить… Но юное создание оставалось еще столь наивным, что ни на миг не усомнилось в серьезности посула родственницы.

– Хорошо, я объясню… – чуть не плача, прошептала она.

«Нет, тут что-то не то! – недоумевала Анастасия, беря ее под руку, – никогда не поверю, что Макс мог кого-то обидеть, да и в поведении Александры я подобных фортелей не припомню!..»

Войдя в подъезд пятиэтажного дома, они медленно поднимались по лестнице.

– Неделю назад я сама хотела его пригласить на танец. Подошла, а он… Он… – Саша остановилась на ступенях и закрыла лицо ладонями, – теперь извинительные жесты ни к чему. Не нравлюсь – не надо…