Красная пелена - Башир Керруми

Возможно, мне удастся поступить на учебу, используя свой футбольный талант?

Но на следующий день, когда настал час моего благословенного отдыха, я с удивлением обнаружил, что созерцание кассирши больше не доставляет мне никакого удовольствия. Я просто пил свой кофе с молоком, но не испытывал к девушке никаких чувств.

Наверное, дело было в том, что, стоило мне задуматься о ней, как в голову лезли самые печальные мысли. Вот почему я стал ее избегать. Из отвлеченного прекрасного образа она превратилась в живую женщину. Она мне нравилась, но я понимал, что нас с ней разделяет слишком много непреодолимых барьеров.

Я прожил в Голландии уже несколько месяцев – четыре или пять, я уж и сам точно не помнил. Но в моем положении ничего не изменилось. Зарабатывал я сущие гроши. Питался плохо. Много работал. И ничему не учился. Все эти мысли подталкивали меня к тому, что необходимо разработать какой-то план, который приведет меня к поставленной цели. Получить образование.

В тот же вечер я отправился в комнату отдыха, расположенную в подвальном этаже общежития. Там стояли столы и скамейки, лежали наборы настольных игр. В комнате уже находились двое мужчин: один постарше, лет сорока – сорока пяти, а второй помоложе – ему могло быть лет двадцать пять. Тот, что постарше, сидел в дальнем углу, положив руки на стол; молодой чуть поодаль играл в настольный футбол. Они вели какой-то странный диалог. Молодой на чем свет стоит костерил старшего, а тот время от времени вяло отбрехивался:

– Отстань, я тебе ничего не сделал.

Очень быстро я понял, в чем дело. Молодой считал себя вправе оскорблять старшего, единственный грех которого заключался в том, что он был гомосексуалистом. Меня это так возмутило, что я не раздумывая решил встать на его защиту. Сев за стол метрах в двух от молодого, я окинул его суровым взглядом, ни слова не говоря, вынул из кармана свой выкидной нож и принялся небрежно поигрывать им. Парень тут же сообразил, что я не одобряю его поведения. Он моментально замолчал, опустил глаза в пол и вышел из комнаты.

Эта сценка напомнила мне стычки, в которых мне приходилось участвовать в Оране, когда требовалось защитить ребенка, женщину или старика.

Мужчина поблагодарил меня и спросил, не хочу ли я выпить с ним кофе. Он достал термос и пластиковые стаканчики, наполнил их и протянул мне один со словами:

– Молодой человек, вы напомнили мне ребят из моего родного города. У нас в Касабланке не принято ни за что ни про что нападать на других людей. У нас бы этого мерзавца живо проучили.

Я сел за стол напротив него. Он казался мне одновременно жизнерадостным и немного робким. Чуть помолчав, он поинтересовался, зачем я ношу с собой нож.

– А вы представьте себе, что у вас с собой тоже был бы нож. И вы положили бы его рядом с собой на стол. Как вы думаете, он осмелился бы поливать вас грязью?

– Понимаю, – ответил он. – Пожалуй, вы правы. Но я не смею носить с собой оружие. Наверное, я трус.

– При чем тут трусость? – не согласился я. – Это вопрос жизни и смерти! Особенно в таких местах, как это!

Он недоверчиво покачал головой и, решив сменить тему, спросил меня, чем я занимаюсь. Я не стал скрывать, что недоволен своим положением.

– Мы тут живем, как в гетто. А я ненавижу гетто! Мне кажется, единственный шанс вырваться отсюда – это пойти куда-нибудь учиться.

Мой собеседник одобрительно кивнул. Похоже, он проникся ко мне искренним сочувствием. Несколько секунд он сидел, разглядывая свои положенные на стол руки. Может быть, это его личный способ бороться с мыслями о жизни взаперти, мелькнуло у меня.

Я уже собрался проститься с ним, когда он вдруг снова заговорил. Его интересовало, кем я хочу стать. Я не вполне понимал, зачем ему это, и ответил довольно обтекаемо:

– Да я много чем увлекаюсь. Люблю математику, языки, биологию… Еще механику и все, что связано с электричеством…

Он поднял голову и торжественно произнес:

– Я, Абдерахмен, даю тебе слово сделать все, чтобы ты поступил учиться. У меня два родных брата в Бельгии и три двоюродных во Франции. Я напишу всем. Мы найдем выход.

Глава 10

Наступила зима 1976 года.

Сказано – сделано, гласит пословица. Так и произошло. Несколько недель спустя Абдерахмен сообщил, что один из его двоюродных братьев, живущий в Бретани, готов принять меня и оказать посильную помощь.

Так я отправился в Ренн. Город оказался для меня настоящим благословенным приютом. Наконец-то я перестал ощущать, что окружающие пялятся на меня как на неизвестное науке животное. Прохожие на улицах глядели или дружелюбно, или равнодушно, но никогда – с враждебностью.

В моем новом жилище витали странные запахи – невнятная смесь мочи, мясного рагу и духов. Поначалу меня замутило от этого коктейля, и прошло не меньше получаса, пока я не принюхался и не перестал его замечать.

Месье и мадам Фарес, люди простые и скромные, приняли меня очень ласково. Они жили в коттеджном поселке. Она отличалась веселым нравом и словоохотливостью, он вел себя более сдержанно; всякий раз, когда мы встречались с ним взглядом, мне делалось немного не по себе. Они напомнили мне семейные пары, с которыми я иногда сталкивался в Оране, – такие супруги сами себе навязывают такое количество всяких табу и запретов, что едва ли не каждое произнесенное в их присутствии слово кажется непристойным.

Как-то вечером, за ужином, я решился немного разрядить гнетущую атмосферу и поведал о своих приключениях в Роттердаме, стараясь придать рассказу юмористический оттенок. Она смеялась с удовольствием, и даже он пару раз улыбнулся. В общем и целом я понял, что не такие уж они зануды.

На следующее утро мадам Фарес перехватила меня по пути в ванную.

– Горячей воды у нас нет, – сказала она, – но, если ты хочешь принять ванну, я могу нагреть тебе воды.

– Что вы, спасибо! Я привык мыться холодной водой.

Но она так настаивала, что я согласился.

Когда она принесла обещанную воду, я чуть в обморок не грохнулся. На ней был надет прозрачный халат, не скрывавший ровным счетом ничего… Я смотрел на изгибы ее тела, не в силах отвести взгляд.

– Я тебе нравлюсь? – спросила она.

– Вы очень красивая, – вежливо ответил я. – Вашему мужу крупно повезло, что у него такая жена.

– Мой муж в пять утра ушел на работу. Кроме нас с тобой дома никого нет. Только ты и я.

Она взяла меня за руку и повела в спальню. Я стоял перед ней столбом, не представляя, что должен делать, и тогда она заявила:

– Ни о чем не беспокойся. У меня есть свои причины так поступать. Мой муж болен. Он больше не способен любить женщину. Вот почему я так несчастна. И потом, ты мне нравишься. Я хочу тебя.

Она положила руки мне на плечи, прижалась ко мне всем телом и впилась своими губами в мои. После ее слов я понял, что мне не в чем себя винить, и отдался сладостным ощущениям. Мы долго ласкали друг друга и перепробовали все возможные позы. Каждый из нас словно старался доставить другому как можно больше наслаждения. Это были незабываемые минуты; они придали мне моральных сил. Я чувствовал себя непобедимым.

В памяти всплыли отрадные воспоминания. Мне было четырнадцать, когда одна из соседок, старше меня примерно вдвое, открыла для меня мир чувственной любви.

За завтраком я признался:

– Я уже много месяцев не был с женщиной. А те редкие встречи, что выпадали мне в последнее время… С тем же успехом можно заниматься любовью с надувной куклой… После такой любви охватывает такая тоска, что хочется исчезнуть. А с тобой я чувствую себя сильным и полным жизни.

Она улыбнулась и опустила глаза.

Несмотря ни на что, меня не отпускала одна настойчивая мысль. Мне хотелось узнать, чем же таким болен ее муж. Собравшись с духом, я сказал:

– Я хочу задать тебе один вопрос. Если он покажется тебе нескромным, не отвечай. Что это за болезнь, которая не дает твоему мужу любить тебя?

Она издала протяжный вздох и посмотрела мне прямо в глаза. Ее взгляд, секунду назад веселый и радостный, стал печальным и суровым. Она как будто постарела на пять лет.

– Очень трудно объяснить, что произошло у нас с мужем. Об одном тебя прошу: не суди меня слишком строго.

– Не волнуйся, я стараюсь вообще никого не осуждать. На мой взгляд, что бы ни случилось с человеком, все идет ему на пользу, дает ему новый опыт. Я никогда не был ханжой. Меня воспитали в уважении к свободе человека, и я считаю, что свобода выше религии. Когда у меня все хорошо, я верю в Бога просто из чувства благодарности. А когда все плохо, я вообще ни во что не верю.

Она немного успокоилась, черты ее лица разгладились. Когда она заговорила, голос ее звучал серьезно и печально:

– Мой муж ничем не болен. Но он гомосексуалист. Мы с ним знакомы с детства, жили по соседству. И он мой самый лучший друг. Мы с ним ровесники. Подружились, когда нам было года по четыре… Мы никогда ничего не скрывали друг от друга. Когда мы подросли, он признался мне, что его тянет к мальчикам. С тех пор мы стали с ним еще ближе, словно брат и сестра.