Нива жизни Терентия Мальцева - Луиза Гладышева

Работой полевода интересуются в наркомате земледелия, знают о нем в Центральном Комитете партии. Весна тридцать девятого года. Терентия Семеновича вызывают в Москву, к секретарю ЦК партии товарищу Андрееву.

— Давайте знакомиться, Терентий Семенович, — вышел из-за стола Андрей Андреевич. — Сколько вам лет? Да мы одних годочков, — засмеялся. — А у вас ни одного седого волоса нет. Взгляните-ка у меня! — наклонил сильно поседевшую голову. Потом выпрямился, прошел по кабинету. Остановившись перед гостем, снова засмеялся. — Да вы садитесь, разговор у нас долгий и серьезный.

Развертывая перед Мальцевым программу развития зернового хозяйства страны, Андреев особенно выделял улучшение земледелия на востоке, советовался, можно ли расширять озимые посевы.

— Можно-то можно, — соглашался Мальцев. — Мужики у нас завсегда сеяли рожь под зиму, на случай недорода пшеницы. Худо-бедно, а рожь все равно вырастет. Хоть и невелики урожаи, а не без хлеба. Сеять опять же не весной и поспевает рано, с уборкой управляться легче.

Он понимал заботу партии и правительства о расширении посевов в Сибири. На западе все больше сгущались тучи, международная обстановка накалялась. Нужно быть готовыми ко всему, нужно быть с хлебом.

— Просьба большая, Терентий Семенович, — сказал, прощаясь, Андреев. — Поживите в Москве несколько дней. Комнатка для вас есть в общежитии. И каждый день пишите, что, по вашему мнению, надо делать в первую очередь. Важно это. Материалы готовим для доклада на XVIII партконференции.

Общежитие, где Терентию Семеновичу отвели комнатку, находилось неподалеку от зоопарка, ему хотелось сходить туда, посмотреть на диковинных зверей. Решил, что, как закончит писать, устроит экскурсию. Писал же до самого отъезда, забыв про зоопарк. Мысли, которыми делился в небольших статьях, опубликованных ранее в журналах «Колхозник», «Колхозное опытничество», «Яровизация», «Колхозный бригадир», в газете «Челябинский рабочий», теперь приобретали обобщенную форму и масштабность, выводы и наблюдения подтверждались практическими результатами.

…В январе тысяча девятьсот сорок первого года в газете «Социалистическое земледелие» Мальцев писал:

«Мое искреннее желание — показать подлинную силу советской передовой науки, чтобы ее достижениями можно было любоваться на необозримых полях наших колхозов».

…Минула последняя предвоенная весна. На фронт из села Мальцево, как и из других сел, ушли почти все мужчины. Терентий Семенович и Татьяна Ипполитовна проводили старшего сына Константина. Исполнилось Косте девятнадцать, закончил десятилетку и собирался учиться на агронома. Но вместо хлебного поля выпало ему поле брани. Письма от Кости приходили редко. Возвращаясь вечерами домой, Терентий Семенович с немым вопросом вскидывал на жену синие глаза. И по обострившимся скулам, по темным запавшим глазам без слов понимал, что нет весточки от Костюши. Шершавой потрескавшейся ладонью гладил вздрагивающие плечи жены:

— Крепись, Татьяна Ипполитовна, крепись, мать!

Она крепилась и ни разу не проронила слезу при детях и муже. Только стала молчаливее прежнего. Младшие — годовалая Лидушка и трехлетняя Валюшка да присматривающая за ними Аннушка только и видели мать поздно вечером, когда приходила она из бригады. Старшие Саввушка и Васятка, сделав уроки, бежали на поле помочь матери. Татьяна Ипполитовна узнавала их издали, вдруг сердцем угадывала: «С письмом бегут». И замирала вся.

— Читай, Саввушка, читай! — женщины окружают ребят плотным кольцом, садятся в полосе на примятую траву, слушают:

«На сегодня обстановка самая тяжелая и напряженная, какую когда-либо переживала Россия, облегчения не предвидится. Наоборот, настоящая война впереди. Это будет война, когда Красная Армия от обороны перейдет в наступление. Так что на нашу долю выпадет львиная доля войны, которую мы должны перенести. И кто может знать, придется или нет мне встречать двадцать пятую годовщину Октября, придется или нет когда-нибудь бывать на родине, встретиться с вами?..»

Срывающимся от волнения то высоким мальчишеским, то глухим до хрипоты голосом младшего брательника разговаривает с родными Костя.

Неслышно, без всхлипов и причитаний плачут женщины, солеными горошинами падают слезы на заветренные потрескавшиеся руки. Всем он сейчас любимый сын и брат, верный защитник, и нет дороже известия, что жив, что не пропустит врага к Москве.

Отдельно пишет Костя для Саввушки. Брат читает письма по многу раз, носит в школу и на ферму, где помогает колхозницам; на ночь кладет под подушку.

…«Жизнь, Савва, это сложная вещь. Нам с ней по существу еще не приходилось встречаться. Когда тебе придется встретиться с жизнью один на один, тогда ты поймешь и узнаешь очень многое, что можно делать и чего нельзя… Где бы ты ни был, мысль о родителях нужно носить всегда глубоко в своем сердце и с этой мыслью тебе будет легче переносить все тяготы и трудности, которые будут встречаться в жизни… Ты должен знать, что в труде единственное утешение человека. Только в труде рождаются замечательные люди… Скоро, Савва, я отправлюсь на фронт защищать нашу с тобой Родину. Прощай, мой дорогой брат. Желаю тебе счастливой жизни, желаю уважать и любить папу, маму, своих братьев и сестер. Твой старший брат К. Мальцев».

Савва младше на четыре года. Но война уравняла братьев в понимании долга перед Отечеством. Подростки, почти дети, рано взрослели, оставаясь за старших в доме и в поле. Только матери знали, как мало им лет.

Письма с фронта приходили не часто. Бои, госпиталь, снова бои… Старая добрая бабушка Капитолина, дальняя-предальняя родственница, прибившаяся к семье Мальцевых, все глаза проглядела, ожидаючи почтальоншу. Едва показавшись в глубине проулка, та махнула рукой.

— Отдала почту в конторе хозяину! — и пошла с обтрепанной черной сумкой через плечо к следующему дому.

— Господи, пронеси беду! Господи, сохрани и спаси! — бабка Капитолина сухими губами шептала молитву. Не видела, как вышел из конторы Терентий Семенович, направился к дому, остановился в замешательстве и круто повернул за околицу. Он шел все быстрее, потом побежал и, когда кончилось дыхание, упал в придорожную траву. Сил не было, чтобы подняться, но нужны были силы, чтобы жить. Там, в конторе, на людях он не распечатал письмо, в бестелесной тонкости казенного конверта сразу почуяв непоправимую беду.

«Тростянец, Тростянец… Нет больше старшего сына, нет любимого Кости. Что же ты делаешь, проклятая война?

Наберись мужества, отец! Убитый сын говорит тебе, слышишь? Убитый сын требует мужества!»