Дуэль с судьбой - Барбара Картленд

— Если спишь ты, значит, сплю и я. — Прижавшись щекой к щеке Ровены, маркиз продолжал: — Никогда не думал, что можно быть такой мягкой и нежной и в то же время так возбуждать меня, доводя почти до безумия. О, моя дорогая, сколько мне придется ждать, прежде чем мы сможем быть вместе?

— Вы не должны делать ничего такого, что могло бы вам повредить, — быстро произнесла Ровена, вспомнив о его недавнем состоянии. — Помните — вы будете еще какое-то время очень слабы. Берегите себя.

— Твоя любовь — самое чудодейственное лекарство, — рассмеялся маркиз.

— Это все… чудесно! Но любовь может утомить вас.

— Конечно же, утомит! — воскликнул маркиз. — Но это будет совсем другая усталость, которую, надеюсь, моя дорогая, ты найдешь весьма приятной.

Ровена не очень понимала, что он имеет в виду, но она была сейчас слишком счастлива, чтобы задавать вопросы.

Руки маркиза, сжимающие ее плечи, его губы рядом с ее губами — это было настоящим чудом, и Ровена не могла сейчас рассуждать здраво. Ей хотелось только, чтобы маркиз снова целовал ее, пробуждая в ней все эти чудесные чувства, которых она никогда не ожидала от себя, о существовании которых даже не подозревала.

Ровена со вздохом положила голову на плечо маркиза.

— Я хочу заботиться о вас, — призналась она. — Хотя вы окружены вниманием и заботой, мне кажется, что я нужна вам.

— Ты нужна мне, и на то есть тысяча разных причин, — сказал маркиз. — Больше всего я хочу сделать тебя своей, хочу, чтобы ты принадлежала лишь мне одному. Ты — часть меня, и невозможно думать о будущем, в котором тебя нет.

— Именно этого я хочу тоже… — призналась Ровена. — Но вы знали много красивых женщин. Уверена, что они были просто восхитительны. Предположим, через какое-то время я… надоем вам? Что будет тогда?

— Я уверен, что ты никогда мне не надоешь, — заверил ее маркиз. — Но что бы ни случилось, моя дорогая, я всегда буду заботиться о тебе, и ты никогда не пожалеешь о том, что подарила мне себя. — Поцеловав Ровену в лоб, маркиз продолжал: — А теперь, на случай, если твой отец вернется чуть раньше, мы должны обсудить наши планы. Я много думал об этом.

— О нас? — переспросила Ровена.

— Все мои мысли в последние несколько дней были только об этом. И мне кажется, Ровена, лучше всего будет сказать отцу, что я предложил тебе переехать в Лондон, чтобы стать там компаньонкой одной из моих родственниц.

Ровена вдруг застыла, словно скованная судорогой. Казалось, что тело ее, которое маркиз продолжал сжимать в своих объятиях, превратилось вдруг в камень. Затем она спросила голосом, который не узнавала сама;

— Что… что такое вы мне говорите?

— Я пытаюсь найти подходящее объяснение для твоего переезда в Лондон. Конечно, никакой родственницы не будет. У меня есть дом в Челси, чудесный маленький домик, и я подготовлю его к твоему приезду. Там будет двое слуг, чтобы исполнять все твои желания, и я обещаю тебе, что мы будем там восхитительно проводить время вместе всякий раз, как только я смогу вырваться.

Сделав над собой усилие, Ровена освободилась от объятий маркиза.

— Я… я по-прежнему… не понимаю, — срывающимся голосом произнесла она.

Маркиз посмотрел ей прямо в глаза, затем поднялся с дивана.

— Я не хотел обманывать тебя, — сказал он. — Я думал, ты все поняла.

— Я… я думала… — начала Ровена.

Пройдя через комнату, маркиз встал у окна, глядя на сад.

— Это оказалось труднее, чем я предполагал, — произнес он через несколько секунд. — Я забыл, как ты молода и невинна и в каком консервативном обществе мы живем.

По-прежнему сидя на диване, Ровена крепко сжала свои ставшие вдруг ледяными пальцы.

— Так вы… хотите сказать… что не любите меня?

— Нет, конечно же, нет, — воскликнул маркиз. — Клянусь, что люблю тебя, как никогда еще не любил ни одну женщину, но я не могу предложить тебе брак. Ты должна сама понять это, Ровена.

Маркиз говорил очень тихо, но Ровене показалось, что слова его эхом отражаются от стен небольшой комнаты.

Все тело девушки стало вдруг таким же холодным, как ее руки, а сердце словно сковало льдом.

— Тогда что же… что же вы хотите? — безжизненным голосом спросила она.

— Я прошу тебя быть со мной, потому что люблю тебя и думаю, что ты любишь меня. Мы можем быть счастливы вместе, очень, очень счастливы, Ровена!

Говоря это, он взглянул на девушку, но Ровена, опустив глаза, разглядывала свои сцепленные на коленях руки.

Она выглядела такой юной, почти ребенком, и маркиз произнес самым нежным голосом, на какой только был способен:

— Я должен был объяснить тебе сначала, что в мире, в котором живу я, любовь и брак — разные вещи. Я знаю, что ты чувствуешь сейчас, Ровена, и прошу простить меня за то, что я невольно обидел тебя. Я не хотел этого делать.

Ровена молчала и все так же сидела неподвижно.

— Ты видела мое родословное древо и знаешь, с каким почтением я отношусь к своим предкам. Я с рождения облечен высоким доверием — долгом, если хочешь, продолжать в веках имя своей семьи. Когда речь идет о браке, чувства ни при чем. Это вопрос о чистоте благородной крови, которую надо скрестить с другой столь же благородной кровью, о том, чтобы ставить семью превыше всего и быть верным своему наследию.

Остановившись перед Ровеной, маркиз продолжал:

— Я хочу, чтобы ты поняла, дорогая: то, что я чувствую к тебе, стоит совершенно отдельно от того, что я должен чувствовать к своей жене, когда она у меня будет. Честно говоря, я не собираюсь жениться еще много лет, а когда женюсь, это будет брак по расчету — брак, направленный на продолжение рода.

Маркиз сел рядом с Ровеной. Он даже не коснулся ее, но по телу девушки пробежала дрожь. Она не сводила глаз с собственных рук.

— И все это время, — продолжал маркиз, — мы можем быть счастливы вместе. Я осыплю тебя подарками, Ровена, ты никогда больше не будешь нуждаться. Ты будешь моей во всем, кроме имени, и я верю, что, раз мы любим друг друга, это не будет для тебя так уж важно. Для нас будет иметь значение только наша любовь.

— Любовь… запретная и грешная! — Ровена говорила почти неслышно, но маркиз различал каждое слово.

— Кто имеет право судить, что праведно, а что грешно? — воскликнул маркиз. — То, что мы чувствуем друг к другу, всегда будет прекрасно и совершенно.

Говоря это, он накрыл рукой ладонь Ровены, почувствовал, как она холодна и как задрожала девушка от его прикосновения.

— Ты любишь меня, — продолжал маркиз. — Ты любишь меня так, как никогда еще никого не любила. Я — первый мужчина, который поцеловал тебя, и ты моя — моя целиком и полностью. Постарайся понять, Ровена, что я готов дать тебе все на свете, все, что ты хочешь, и мы познаем счастье, которое дается лишь немногим, самым удачливым.

— Но это будет… неправильно.

— Это не может быть неправильным — ведь никто не пострадает в результате. Я уже объяснил тебе, что ни твой отец, ни брат, ни сестры не узнают, что ты посылаешь им деньги, которые получаешь в Лондоне вовсе не за работу. Они смогут позволить себе такую жизнь, какой никогда не знали раньше.

— Если они узнают, что я… солгала им… что они, по-вашему, подумают? — с горечью спросила она.

— Но ведь они ничего не узнают, — убеждал девушку маркиз. — Мы оба умные люди и сумеем позаботиться о том, чтобы вокруг нас не возникло сплетен. Никто не узнает — я обещаю тебе.

— Но ведь я буду знать. И мне будет стыдно взглянуть в глаза собственной семье.

Говоря это, Ровена освободила руку и встала. Она отошла от дивана и, остановившись перед камином, набрала в легкие побольше воздуху, собираясь с силами, чтобы снова заговорить, а потом произнесла медленно и отчетливо:

— Я люблю вас. Думаю, я всегда буду любить вас… но я не могу… сделать то, что вы… мне предлагаете.

— Но почему? — не сдавался маркиз. — Почему ты должна отказывать себе и мне в том, чего мы оба так жаждем. Этого жаждут не только наши тела, Ровена, но наши сердца и наши души. — Он горячо продолжал, не сводя глаз с лица Ровены: — Ты позволяешь условностям лишить себя счастья, закрываешь глаза на то, что такая любовь, как наша, встречается очень редко и только однажды в жизни. Ты говоришь, что любишь меня, и я верю тебе. Я же люблю тебя так, что не могу думать ни о чем другом. Я знаю, что ты хочешь меня. Я не могу без тебя жить. Неужели ты сможешь отказать мне лишь потому, что я не собираюсь надеть на твой пальчик обручальное колечко?

— Да, смогу! — твердо произнесла Ровена. — Зато я не могу теперь поверить в то, что значу для вас нечто большее, чем просто мимолетную забаву, прихоть, которая умрет так же быстро, как появилась на свет. Это не любовь, милорд. Не настоящая любовь!

— Ты говоришь ерунду о вещах, о которых не имеешь ни малейшего понятия, — воскликнул маркиз, начиная терять терпение. — Я действительно люблю тебя, Ровена. Люблю всем сердцем. И то, что я не могу жениться на тебе, вовсе не означает, что я не готов посвятить тебе всю свою жизнь — совсем наоборот. Так почему же ты просишь большего?