ХАРАКТЕРЫ И РОЛИ - Елена Левенталь

Оно должно быть очевидно другим людям и может отпугивать их. Ведь каждый боится несвободы. Кто захочет, чтобы его использовали, порабощали или манипулировали им? Так у эпилептоидов появляется огромная проблема, прямо–таки проклятие этого характера — желание неограниченной власти и стремление окружающих избежать ее.

Чтобы предотвратить отход потенциальных рабов и подданных, эпилептоиду приходится отступать в тень и там надевать на себя, обезображенного желанием власти, особую маску. Она прочно прирастает к его коже, к его истинному лицу.

И вот уже эта маска крутит нами, обманывает нас, вводит в заблуждение, делает нас беспомощными перед замыслами и интригой эпилептоида.

Она создает в глазах окружающих образ человека вроде бы внимательного, готового на уступки, готового разделить с нами влияние, власть, престол. Гениальная маска почти полностью скрывает от нас истинные мотивации и создает иллюзию готовности к диалогу и, может быть, даже компромиссу.

Ганушкин считал, что эпилептоидная маска состоит из смеси «угодливости, слащавости и верноподданничества». Как обманывает нас эта игра, как ее слова обволакивают нас!

«Друг мой, маменька, брат мой, Петенька», — говорит Иудушка Головлев. И даже мы, посторонние и потому немного равнодушные наблюдатели, не можем сразу отгадать, понять, что за уменьшительно–ласкательными суффиксами прячется грубое «желание власти».

За обволакивающей, усыпляющей бдительность манерой общения скрыта сильнейшая нервная система, способная выжидать в течение долгого времени того момента, когда наконец можно будет сбросить маску, стать самим собой и показать миру свое истинное лицо», — лицо человека, который больше всего на свете любит власть над людьми.

Страсть к манипуляции. А пока вдет игра, жестокость и безжалостность скрыты за мягкими чертами эпилептоид–ной маски, и ее обладатель с наслаждением манипулирует окружающими, жонглирует человеческими эмоциями и судьбами.

«Интрига выше таланта, из ничего она делает что–то», — говорил Ежи Лец. В руках эпилептоида интрига превращается в искусство, талант, гениальное злодейство, когда все окружающие опутаны невидимой паутиной.

Какое, должно быть, наслаждение испытывает эпи–лептоид, видя беспомощность других людей, их отчаяние, подчас гибель, и чувствуя себя режиссером, в руках которого сосредоточена истинная власть. Не в руках королей и их министров, а именно в его руках. Яго, образ такого великого манипулятора, вводит нас в мир человека, жаждущего власти, но не наделенного ею.

Сталин, выходя с постановки «Отелло», мечтательно произнес: «А этот… Яго… — талантливый организатор».

Эпилептоид — мастер интриги. Он искусно стравливает представителей различных партий и групп, загребает жар чужими руками, умело использует «шестерок».

Лакомое блюдо на этом пиршестве — прием под названием «поджог Рейхстага». Эпилептоид сам наносит удар по жертве, приписывает авторство другому и уже на его голову обрушивает всю мощь «справедливого возмездия».

Гитлер организовал поджог Рейхстага, обвинил в нем левых и начал их «легализованный» разгром. Сталин, убрав Кирова как реального претендента на власть, обвинил в убийстве «невидимых врагов» и развернул параноидальную компанию против своего народа.

Эпилептоиды мелкого, семейного масштаба используют этот прием, например, для разрыва отношений с системами поддержки своей жены, для создания социальной изоляции своего партнера.

И вот под грузом вздорных обвинений разорваны отношения с тещей и родственниками, перестают бывать в доме друзья детства, и единственным другом и благодетелем супруги остается муж–эпилептоид.

Эпилептоиды считают, что прием «поджог Рейхстага» эффективен, надежен, проверен десятилетиями и способствует еще большему укреплению их власти.

Моральные дефекты. Мир, населенный несовершенными и низкими людьми, заслуживает недоброжелательного и настороженного отношения. Удобно расположившись на этой идеологической платформе, эпилептоид щедро изливает на мир свою легко возникающую раздражительность, безудержный гнев, свои дисфории, представляющие, по выражению Ганушкина, «смешение гнева, тоски и страха», а также многочисленные моральные дефекты.

«Мы сильны тем, что нас не удерживают никакие соображения морального порядка», — говорил Гитлер, в характере которого четко прослеживалась эпилептоидная составляющая.

Моральные дефекты эпилептоидов проявляются в неспособности уважения к человеческой личности, в отсутствии чувства благодарности, легкости использования других людей в своих целях, которых они затем без сожаления выбрасывают из своей жизни.

Мстительность. Легко возникающая зависть, неспособность принять хотя бы незначительное ущемление собственных прав со стороны других, непереносимость неповиновения, отказ признать за другим человеком право в выборе жизненного пути, властность — все эти черты порождает мстительность.

Если эпилептоид приблизит к себе кого–нибудь из этого несовершенного мира, то отныне его избранник должен безраздельно принадлежать только ему. Он не согласен разделить власть над этим человеком с кем–либо еще: друзьями, детьми, хобби. Его власть должна быть абсолютной.

Но если его подданный не захочет больше выносить бремени рабства и постарается выйти из–под власти эпи–лептоида, он неизбежно столкнется с яростным протестом.

Ведь для эпилептоида невыносима сама мысль о выходе из–под его власти, что толкает его на изощренную мстительность, доходящую до преступления.

Любое противодействие безудержному желанию властвовать порождает мстительность, часто принимающую характер сверхценной идеи и полностью овладевающую поведением и мыслями эпилептоида.

Подобная приверженность идее мести, которую эпилептоид может вынашивать в течение многих дней и месяцев, связана с его ригидным мышлением, трудностью переключения, а также с непомерным эгоцентризмом, неприязнью и ненавистью ко всему, что умаляет его значимость и создает препятствия для достижения власти.

«Циклы жестокости». Важной особенностью эмоциональной жизни эпилептоида являются так называемые циклы жестокости, связанные с особенностями его аффекта.

Его постоянная раздражительность, легко возникающее чувство гнева, внутреннее напряжение, от которого он не может освободиться, делают его похожим на паровой котел, давление в котором растет до некоторой критической точки, когда происходит взрыв.

Ошибочно думать, что этот взрыв обусловлен какой–либо реальной причиной. Близкие люди хорошо знают эту грозную схему. Она включает фазу нарастания напряжения, которая сменяется фазой взрыва. Затем поведение эпилептоида меняется, следует фаза раскаяния, после чего наступает примирение с недавней жертвой и фаза «медового месяца».

Однако обманчиво думать, что инцидент исчерпан. Цикл вновь повторяется. Вновь наступает стадия нарастания напряжения, когда эпилептоид становится всем недовольным, он цепляется к каждой мелочи и изводит окружающих своими ничем не обоснованными придирками. В этот период снижается его функционирование на работе и в семье.

Внутреннее напряжение все нарастает, все более увеличивается количество негативных высказываний в адрес окружающих, и, наконец, какая–то ничтожная капля переполняет чашу, за которой, к изумлению окружающих, следует взрыв.

Он может выражаться в оскорблениях и жестоких побоях, причем возможна полная потеря контроля и нанесение окружающим серьезных увечий. Аффект может принимать форму скандала, беспричинного и безобразного. Хотя эпилептоид никогда не освобождается от внутреннего напряжения полностью, все–таки частично это происходит при взрыве, после чего наступает фаза раскаяния.

МЫШЛЕНИЕ

Особенностями мышления эпилептоида являются невысокий интеллект, отсутствие гибкости, трудность переключения, замедленность мыслительных процессов, легкость образования сверхценных идей.

Психика его достаточно неповоротлива, ригидна. Она словно вырублена из грубого полена неумелой рукой. Эпилептоид не может воспринять многообразие, многозначность, улавливать полутона и оттенки.

Он легко прилипает к какой–либо идее, которая полностью овладевает его разумом и становится необратимой. Его негибкие установки невозможно переменить, перефокусировать. Само содержание идеи движется вокруг мечты о власти.

Безумные экологические проекты, реализующие власть над беспомощной природой; мировое господство, каким его видит воинствующий ислам; идея ревности, связанная с нестерпимой мыслью о выходе из–под контроля его сексуального могущества — вот примеры сверх–ценных эпилептоидных идей.

Повод для сверхценной идеи совершенно несоизмерим с той последовательностью и страстью, с которой эпилептоид ей отдается. Она полностью овладевает его сознанием, становится необратимой и часто подчиняет себе все его поведенческие реакции.