Записки репортера - Алексей Мельников

детей и их родителей. Без радующихся ранней милитаризации населения больших начальников. 9 мая был праздником не войны, а мира. Днём победы, а не карнавалом войны.

Увы, мы стали в войну рядиться. Сами – и наряжать в неё детей. Не только школьного, но и ясельного возраста. Такого массового движения карапузов в военных гимнастерках и пилотках, какое наблюдалось в минувший День победы, никогда не было. Никогда и нигде. Двух-трехлетние изображали солдат. Самых настоящих. Счастливые папы и мамы несли их на руках. Куда? К войне или к миру?

Пока их учат только войне. Причем в форме детских утренников, костюмированных карнавалов и шумных дискотек. Наверное, это сегодня считается патриотичным – изображать войну. В неё проникать и обживаться в оной, как у себя дома. Определять врагов. Уметь накапливать ненависть. И, если что, быть готовым излить эту ненависть на головы наших противников. А их, даже по прошествии многих десятков лет после Победы, опять не убывает.

Поэтому, видимо, милитаризация 9 Мая стала всё сильнее набирать темп. Празднование мира постепенно стало обрастать всё более милитаристскими атрибутами. Всё более срежисированными постановками. Всё глубже проникающими доводами в пользу ношения военного белья.

9 Мая надо разучиться маршировать, плясать и наряжаться. А научиться скорбеть и молиться. Прекратить обучать малышей воевать, а научить их миру. Снять с них эти лилипутские гимнастерки и пилотки. Облачить их в мирные сарафаны и шорты. Избавить день памяти о трагедии от элементов шоу. Дешёвого. И всё больше пропитанного пошлостью. Казённым кретинизмом.

9 мая становится всё более фальшивым и напомаженным. Это чувствуют все. Дети – не исключение. Театральность праздника проникает в самую сердцевину отмечаемой даты. Становится доминирующим мотивом. Смыслом. Целью. День Победы в войне должен стать Днём Победы над войной.

Улица Луначарского

О них в нынешние новоимперские времена прочно и, похоже, с облегчением забыли. Улица имени первого наркома просвещения –Луначарка – впрочем, в Калуге имеется. А вот облдрама с колоннами от Анатолия Васильевича – своего советского крёстного – по умолчанию отреклась. Хотя прежде именем главного пролетарского эстета охотно бравировала.

Калуга – «колыбель космонавтики». И этим обязана Циолковскому. Об этом знают все. Но Калуга ещё и – колыбель раннего русского марксизма. Благодаря угодившим сюда на рубеже XX века в изгнание (кого только в Калугу не изгоняли?!!) Богданову(Малиновскому), Луначарскому, Скворцову (Степанову). Об этом вспоминать у нас нынче не принято. Факт этот, по разумению местных начальников, в нынешние времена скорее компрометирует город, нежели его восхваляет. Поэтому его лучше забыть…

«Я думаю, – вспоминал Калугу 1899-1901 годов сосланный в неё Анатолий Луначарский, – что в то время в России немного было городов, где можно было отметить такой кружок сил марксистов». Во-первых, в старокупеческой Калуге проповедовал неистовый Александр Богданов (Малиновский) –  забытый русский гений, будущий соратник, а впоследствии оппонент Ильича, писатель, философ, врач. Сюда после многомесячной отсидки в Таганской тюрьме прибыл  бойкийна всевозможные языки и напитанный новейшими европейскими воззрениями 24-летний Анатолий Луначарский. Здесь же в рабочей среде уже изрядно пообтёрся еще один классик марксисткой пропаганды и будущий вождь одиозного Союза безбожников Иван Скворцов (Степанов).

«Мы жили в Калуге необыкновенно интенсивной умственной и политической жизнью, – продолжал вспоминать свою бурную марксистскую молодость Луначарский. -… яначал интенсивную пропаганду в кружках, собранных из учителей и учащейся молодёжи, а затем в организации рабочих Калужского железнодорожного депо».

Социал-демократия в губернии пошла бурными всходами, увенчавшимися совсем уже невероятным побегом – примыканием к реформаторам одного из крупнейших местныхпромышленных магнатов, Дмитрия Гончарова, владельца Полотняно-Заводской бумажной фабрики, предводителя уездного дворянства, аристократа и большого эстета.  И, тем не менее, внедрившего у себя на фабрике в пику многим крупным заводчикам большинство нововведений социал-демократического толка:8-часовой рабочий день, участие рабочих в прибылях (скажем так, прообраз народных предприятий) и то, что нынче в компаниях преподносят, как «социальный пакет».

Обо всём этом, повторяем, на родине первых шагов русского провинциального марксизма теперь не вспоминают. О том, скажем, что зачатки социальных реформ в русском капитализме появились в стариннейших гончаровских владениях, помнивших и Пушкина, и Екатерину, и Петра. Два с половиной века исправно снабжавших Россию парусиной и бумагой и только сегодня по неведанным никому причинам объявивших о своём банкротстве.

Век с небольшим Полотняно-заводская фабрика напротив кипела. Дмитрий Гончаров жил нововведениями. Луначарский перебрался из Калуги к нему. Рьяно проповедовал уловки прибавочной стоимости, борьбу с капиталом, читал Пушкина и Шекспира, набирал очки неукротимого трибуна реформ и пролетарского проповедника. «Конец моего пребывания в Калуге я проводил действительно в каком-то кипении, – писал впоследствии Луначарский, – и нисколько не удивлялся, когда товарищи, недавно посетившие Калугу, рассказывали мне, что память обо мне там до сих пор не заглохла». Увы, Анатолий Васильевич, заглохла…

Имя Луначарского окружено множеством штампов. Сегодня, главным образом, нелицеприятных. (А кто из ленинской когорты может сегодня похвастаться другим?)«Краснобай и баламут» – самые безобидные из них. Как писатель и философ – явно слаб. Как управленец – изощрённей. Как оратор – гениален. Острый ум. Багаж знаний. Отличное владение массой языков. Советский барин. Зодчий пролетарской культуры. Любитель славы. Плаксивый и капризный. Готовый помочь и одновременно боящийся просящих.

«Он лоснится от самодовольства, – делился о нём впечатлениями Корней Чуковский. -Услужить кому-нибудь, сделать одолжение – для него ничего приятнее! Он мерещится себе как некое всесильное благостное существо, источающее на всех благодать. Страшно любит свою подпись, так и тянется к бумаге, как бы подписать… Публика прет к нему в двери, к ужасу его сварливой служанки, которая громко бушует при каждом новом звонке. Тут же бегает его сынок Тотоша, избалованный хорошенький крикун, и министериабельно-простая мадам Луначарская – все это хаотично, добродушно, наивно, как в водевиле».

Годы спустя, «водевиль» с Луначарским закончится. Анатолий Васильевич умрёт скоропостижно во французском Ментоне, сын Тотоша – старший лейтенант Анатолий Луначарский – падёт смертью храбрых в Великой Отечественной войне, память о первом наркоме просвещения просуществует ещё несколько десятков лет и постепенно сойдёт на нет.

Двунациональный русский

Похоже, в России живут два русских народа. Одного – меньше, второго – больше. Первые – скорее европейцы, вторые – ни то, ни се: ни к Европе не притулились, ни к Азии. Застряли где-то посередине. Первых не надо путать с «элитой». Равно как и вторых не стоит отождествлять с так называемыми "простыми" людьми. И в тех русских и в этих полно как представителей рафинированной интеллигенции, так и абсолютно нерафинированного пролетариата.

Главный водораздел "русский-русский" проходит не по признаку элитности или отсутствия таковой, а в более ментальной плоскости. Можно сказать – в самой ментальной из всех плоскостей, а именно: в плоскости – это один народ, а это совершенно другой. Хотя – тоже, живущий в России и говорящий на чистом русском языке. Короче, в России нынче сосуществует, как минимум, два народа.

Многие считают, что Россия – европейская страна и должна иметь европейский вектор развития. В более-менее осмысленной  полемике практически все сходятся на её "европейскости", но