Мечт@ - В. Виджани

Не в силах оторваться от света, исходящего от изображения, я стояла, не замечая ничего вокруг.

– Les Russes arrivent à obtenir cela d’une manière organique bien que… / У русских это получается органично… хотя… – произнесли над моим ухом.

Рядом со мной любовались картиной два француза – высокий старик с орлиным носом, изможденный излишней худобой, и второй – моложавый светловолосый крепыш в нелепом кургузом костюмчике, усыпанном перхотью.

– Ça commence seulement à arriver! Notez – ça commence / Стало получаться! Заметьте, стало, – высокомерно процедил молодой.

– Ils apprennent en Europe, c’est pourquoi leur niveau devient… / Они учатся в Европе, поэтому их уровень становится…

Последняя фраза меня возмутила. Не удержавшись, я заметила:

– Excusez-moi! Que se passerait-il à la culture européenne sans émigration russe? / Что было бы с европейской культурой, если бы не русская эмиграция?

– Pardonnez-moi! Vous dites? / Что, простите? – Старик в изумлении уставился на меня, подняв лохматые брови.

– La culture russe ne perdrait rien, mais vous perdriez Sérébriakova, Chagall, Diaghilev… La liste est sans fi n… / Русская культура не потеряла бы ничего, но вы потеряли бы Серебрякову, Шагала, Дягилева… перечислять можно бесконечно… – Я насмешливо подмигнула брюзге.

– Pourquoi défendez-vous les Russes? / Почему вы защищаете русских? – удивился кургузый.

Мне захотелось выставить их из зала, немедленно, сейчас же. Топнуть ногой и заставить покинуть страну. Скрестив руки на груди, я издевательски улыбнулась:

– Parce que je suis Russe et fière de l’être / Потому что я русская и горжусь этим.

– La Russe? / Русская? – хором переспросили изумленные французы.

Мысленно воздав благодарность бабушке, стоически корпевшей над моим произношением, я вернулась к «Весне», тут же забыв о неприятных соседях.

Поразительно, как много открытий можно сделать за один вечер. Рядом с настоящим искусством ты словно проживаешь сразу несколько жизней, позабыв про свою. Своеобразная игра. Окно, очерченное багетом, символы, цвет, энергетика и волнение, бегущее мурашками по коже. Я так увлеклась, что позабыла о времени и реальности.

В одном из залов галереи, оформленном под зимний сад, я обнаружила своего «Кинематического Ангела». Возле полотна переминался с ноги на ногу молодой человек в светлой кофте с капюшоном; он что-то приговаривал себе под нос, тихо посмеиваясь. Едва я подошла к полотну, незнакомец заговорил со мной, пряча лицо под низко надвинутым капюшоном:

– Вы молодец! Просто и экспрессивно проехали тяжелой техникой по американскому конструктивизму. Восприятие, пожалуй, немного усложняет расстроение фигуры, а так…

– Ошибаетесь! И не думала никого переезжать, просто хотелось напомнить технократам, что есть жизнь… Птица, которую выпускает из рук мой Ангел, – это и есть символ живого, ну, а наложение друг на друга изображений дает ощущение движения вверх. Тут как раз все просто.

Кажется, я испортила ему настроение. Он помолчал, а потом, резко повернувшись ко мне всем корпусом, выгнул шею так, будто она была из пластилина. Под капюшоном зияли непроницаемые очки, похожие на две черные дыры, остальную часть лица скрывал толстый слой серо-белого грима. От неожиданности я отпрянула.

– Правда, динамика не всегда хороша. Иногда человеку нужен покой. Созерцание упорядочивает мысли. Появляется чистота суждений и… – начала я, но странный парень недовольно перебил меня:

– Ну да, конечно… созерцание, вечный поиск… отказ от рамок и в конце концов обратное превращение человека в обезьяну. Вам нравится либерализм? – Мой собеседник вернулся к обсуждению «Ангела».

– Либерализм тут определенно ни при чем. – Мне стало смешно. – Мне может нравиться или не нравиться все что угодно, однако во все века человек ищет согласие с собой, а значит, гармонию с окружающим миром… А вы, я смотрю, сторонник дарвинизма?

Он пожал плечами, вероятно обидевшись, а затем на цыпочках вышел в соседнее помещение.

– Ничего так, – произнесла миловидная девушка, кивнув на «Ангела».

Я улыбнулась ей в ответ и прошла в следующий зал.

У меня возник запоздалый вопрос к странному посетителю, но его нигде не было.

Сделав еще один круг по галерее, я наконец обнаружила своего-чужого «Велеса», подписанного моей фамилией. Это действительно был реверс изображения, которое я хорошо помнила. В искаженном кубическом пространстве метался человек с крыльями языческого змея. Кисти рук заменяли перепончатые лапы с острыми когтями. На каждом когте висели химеры в виде различных предметов. Постепенно в голове прояснилось. Всплыли картинки подготовки к работе: подбор материала, эскизы, наброски… даже вспомнился некий логический ряд. Бесспорно, это была моя работа, мои мысли и моя техника. Кроме того, внизу стояла моя подпись. Сомнений быть не могло. Но когда я ее написала? Как она оказалась в другой стране?

Подойдя к смотрителю зала, пожилой аккуратной женщине, я попросила пригласить устроителя или, на худой конец, администратора. Через минуту прибежал неопрятный мужчина с козлиной бородкой и уставился на меня, часто моргая и подергиваясь. Я коротко поведала ему историю «Велеса». Однако он ничего не понял – это было видно по испуганному бегающему взгляду и количеству встречных вопросов. Ничего не добившись, я извинилась и ретировалась в зал с инсталляциями.

Пространственные композиции в некотором роде моя слабость. В студенческие времена меня, впрочем как и многих моих сокурсников, снедала страсть научиться организовывать трехмерные пространства. Любой человек, разглядывая плоское изображение, стремится представить его объемным. Но представление – это всего лишь иллюзия, и тайна, заключенная в плоскости, так и останется тайной.

В зале было по-прежнему многолюдно, и по-прежнему увидеть что-либо было затруднительно. Передо мной сновали незнакомые постные лица, слышались обрывки суждений, язвительные замечания и шарканье дорогих подошв по начищенному до блеска паркету. Почти как в Интернете. Сравнение вызвало усмешку. Жизнь есть энергия, а вокруг простиралась мертвая зона привычек и условностей.

Конец ознакомительного фрагмента.