Журнал «Вокруг Света» №08 за 1982 год - Вокруг Света

Во время второй мировой войны фарерские рыбаки прорывались сквозь морскую блокаду гитлеровцев и доставляли в Великобританию свежую рыбу. Много рыбаков погибло от фашистских снарядов и торпед, архипелаг лишился трети рыболовецкого флота.

Маленькие смэки и сейчас можно увидеть в порту Торсхавна, хотя, конечно, нынешние рыбаки выходят в море в основном на траулерах и сейнерах. И главный продукт экспорта теперь не вяленая рыба, а свежемороженое тресковое филе, гренландские креветки и сельдяная мука.

...Ранним утром я встретился с Пером Магнуссеном в порту. Мощные волны мерно накатывались на причалы и с шумом разбивались о плиты. Мелкая холодная морось, словно повисшая в воздухе, окутала горы и скалы молочной пеленой.

— Вы разве пойдете сегодня в море? — спросил я Пера, увидев, что его товарищи перебрались на стоявшую у пристани маленькую шхуну. Два рыбака, открыв деревянный люк на корме, возились с двигателем, а остальные вытаскивали из крохотной рубки на палубу какие-то приспособления для лова. Даже здесь, в гавани, пришвартованную шхуну волны подбрасывали так, что я только дивился: как это рыбаки на палубе удерживаются на ногах?

— С вечера не собирались,— ответил, помолчав, Магнуссен.— Погода действительно скверная. Но ночью на сейнере пришли ребята. Говорят, у Сандоя появилась треска. Надо идти, рыба ждать не будет. Да и хозяин велел выходить. Ведь шхуна-то не наша. Мы ее арендуем. А если будем уповать на погоду да гадать на рыбьей чешуе, вся наша аренда прогорит. Ну, до свидания! Если все будет удачно, к вечеру вернемся. Приходите встречать!

— Удачи вам! — пожелал я Перу.

Он прыгнул с причала на раскачивавшуюся шхуну. Взвыл двигатель. Судно отвернуло от пристани и, зарываясь носом в волны, пошло к выходу из «Тресковой гавани».

Названые братья

Вечером я зашел в библиотеку за Янусом Далем, и мы отправились в порт. У причала уже стояла шхуна, на которой Пер и его товарищи утром ушли в море.

По свинцовой глади бухты лишь изредка пробегала мелкая рябь. О шторме, с которого начался этот день, напоминал только дождь, он нудно сеялся весь день, не переставая ни на час. Надоедливая влага оседала на одежде, тонкими быстрыми струйками сбегала с плащей на землю, тяжелыми каплями сочилась с бочек, сложенных высокими штабелями. В бочках была соленая треска.

— Опоздали! Посмотрите — в порту никого нет! — сказал я, глядя на опустевшие причалы.

— Удивительное дело! Что-нибудь стряслось. Обычно в это время здесь как в муравейнике. Все при деле — кто разгружает улов, кто готовит судно к выходу в море,— недоумевал Янус.

Пер с товарищами сгружали с судна длинные пластмассовые ящики, полные трески, и переносили в кузов грузовичка.

— Я смотрю, вас можно поздравить с удачей,— сказал я Перу.

— Спасибо, улов действительно неплохой. Нам повезло в самый последний момент,— ответил Магнуссен, с удовлетворением поглядывая на сложенные ящики.

— Пер, что здесь происходит? Куда подевались остальные? — вмешался Янус.

— Мы поехали. До завтра! — крикнули рыбаки, разместив в кузове ящики. Грузовик тронулся с места.

— Ты разве не знаешь? — удивился Пер.— Прыгайте на шхуну, угостим вас кофе. Ерген, что там у тебя, готово? Я приглашаю гостей.

— Валяй! — донеслось из рубки. Мы с Янусом перебрались на шхуну и, пройдя вдоль левого борта, протиснулись в рубку, половину которой занимали штурвальное колесо и массивный нактоуз. Здесь же стояли крохотный стол и несколько низких табуреток. Очевидно, рубка служила одновременно и камбузом и столовой. В углу на тумбе, в жестяном ящике, стоял примус. Ерген — высокий, широкоплечий парень в толстом шерстяном свитере и потертых джинсах, заправленных в резиновые сапоги,— варил кофе. Мы с трудом разместились за столиком. Ерген подал нам по большой чашке крепкого черного кофе. Пер нарезал хлеб, поставил на стол банку со сливочным маслом.

— Что у вас происходит? — повторил Янус.

— Дела серьезные. Только мы пришли вечером в порт, ребята сразу сообщили новость: хозяева опять повышают цены на горючее и увеличивают арендную плату.

— Я-то думал!..— махнул рукой Янус.— Этой новостью меня не удивишь. Сейчас все только и дорожает. Ничего не поделаешь...

— Значит, не поделаешь?! Значит, сидеть сложа руки? — прервал его Ерген.— А вот хозяева руки не складывают. Знай себе повышают цены на все, что только денег стоит. И еще толкуют о кризисе. А за этот кризис расплачиваемся мы!

— Что, и у вас цены растут? Как и в Дании? — спросил я.

— Еще бы! В чем, в чем, а в этом мы от материка не отстаем. Иногда наши хозяева идут даже «впереди прогресса», с позволения сказать. Почти все продовольственные товары завозят сюда с континента. Эту торговлю ведут оптовики, а уж они-то цены устанавливают, как им заблагорассудится. Главное им — выгода,— со злостью сказал Пер.

— В общем, мы вечером собрались на причале, потолковали,— Ерген припечатал к столу кулак,— и решили начать забастовку.

— Бастует весь порт? — спросил я.

— Конечно! Мы убедились, что на произвол хозяев надо отвечать только коллективными действиями. Иначе любые выступления бесполезны. Нас поддержали и портовые рабочие, и моряки с торговых судов. Это ведь дело, так сказать, «семейное». От того, как мы работаем, зависит и их заработок.

— Главное — что забастовка будет проводиться не только у нас, в Торсхавне,— добавил Пер.— Замрут порты и в Клаксвуйке и в Фуглафьордуре. Я вам скажу, добиться этого было очень нелегко. Мы с Ергеном три года назад вступили в коммунистическую партию. Нам тогда было по двадцать. Естественно, что нам поручили работу среди молодежи. Ведь в Торсхавне почти половина рыбаков — молодые ребята в возрасте до двадцати пяти лет. И им приходится хуже всех. Тех, кто работает на судах по найму, хозяева — что бы ни случилось — увольняют в первую очередь. Платят мало. Да еще говорят: дескать, помалкивай, а то вообще получишь «волчий билет». При таких мизерных заработках молодые только и думают, как бы побыстрее продать лодку — если она, конечно, у тебя своя — да уехать на континент.

— А там, как известно, своих безработных хватает,— подхватывает Ерген.

Они с Пером то и дело перебивают друг друга, не теряя, впрочем, нить разговора. Интонации у них абсолютно одинаковые, голоса схожие, басистые. Если на время закрыть глаза, может показаться, что говорит один и тот же человек.

— Сейчас, правда, на архипелаге ситуация меняется,— это слова Пера.— Молодежь, не без нашей помощи, начинает понимать, что в конечном итоге будущее островов зависит от ее труда. Надо самим отстаивать свои права, чтобы жить и работать на родной земле, а не скитаться по материку в поисках куска хлеба.

— Молодежь ныне становится у нас серьезной силой,— подхватывает Ерген.— Уверен: хозяевам придется с нами считаться. Вот взять хотя бы недавний случай. С китобойца в Клаксвуйке владелец уволил трех молодых матросов — решил сэкономить на их зарплате. Мол, команда судна и так немаленькая, как-нибудь управится. Но не тут-то было. Мы провели забастовку солидарности — и в Торсхавне и в Клаксвуйке — и добились своего. Когда два дня простояли все рыболовецкие суда, а на консервный завод не поступило ни одного килограмма рыбы, хозяину пришлось восстановить ребят на работе.

— Вот и завтра будем бастовать,— говорят чуть ли не дуэтом Пер и Ерген.— Мы убедились: главное — уверенность в своих силах и сплоченность. Если мы выступаем все вместе, действуем сообща — хозяевам не устоять!

Когда мы с Янусом в светлых сумерках сходили с судна, я задержался и спросил у Пера:

— Извините, вы с Ергеном, наверное, братья?

— Почему вы так решили? — удивился Пер.

— Похожи и внешне и голосами. И говорите все время словно дуэтом.

— Нет, не братья,— рассмеялся Пер.— Я — Магнуссен, а он — Кнудсен.

Пер помолчал и сказал:

— А впрочем, вы правы. Мы братья. Братья по классу...

На другой конец города — через ночной Торсхавн — мы с Янусом шли вдвоем. Пер и Ерген остались в порту. Они решили переночевать на судне. Рано утром названые братья должны были выйти в стачечный пикет...

«Жители этого забытого уголка очень кротки, честны и гостеприимны,— писал почти сто лет назад «Вокруг света».— Окружающая природа невольно отразилась на характере, сделав их флегматичными, молчаливыми и склонными к мечтательности...»

Нелепо, конечно, спорить с давним автором. Меняются люди на Фарерах, меняется климат, меняется техника рыбной ловли, лишь очертания островов остаются неизменными. Какая может быть полемика? И все же в этой дискуссии через время я обязан поставить свою точку. Хотя бы из уважения к моим фарерским знакомым Перу, Ергену и Янусу.

«Честны... гостеприимны...» — все верно. «Склонны к мечтательности...» — пожалуй, и это есть. Но назови их «кроткими» и «молчаливыми» — они сильно удивятся.