Вихрь преисподней - Глеб Соколов

Не-Маркетинг заметался по комнате. Наверное, сходное ощущение он испытал бы, осознай вдруг, что оказался на вокзале в чужом городе, в чужой стране, без копейки денег, а поезд его – вон уходит, уже виден только последний вагон, и скорость – все больше, больше, и не догнать, никак не догнать!

Но в его положении все было не так плохо, как в случае с поездом. Он мог немедленно вернуться на карусели, в парк. Метро еще работало. Даже на такси тратиться – и то не придется.

Да, точно, он не может больше оставаться сейчас в этой комнате, когда где-то там остался и продолжает быть и шуметь деревьями Измайловский парк, и там что-то такое происходило с ним, – что, он даже и не понял, но что-то было, что-то очень важное, что-то после чего началось все это – эти знакомые незнакомцы и подростки. Там, в парке, в Измайловском парке была какая-то важная информация, там было что-то, там было какое-то странное ощущение, какой-то намек. Здесь, – он посмотрел по сторонам вокруг себя, на свою самую обыкновенную, самую ординарную московскую комнату, – здесь не было ничего, здесь было лишь четыре стены, тюрьма, которая наглухо скрывала от него любую информацию. Он подскочил к телевизору, судорожно надавил на кнопку, – телевизор не включился (видимо, штепсель был просто выдернут из розетки)...

Он принялся спешно собираться обратно в Измайловский парк.

Да, точно, все дело в информационных потоках. В Измайловском парке был какой-то давний, какой-то забытый информационный поток. В детстве, когда он был на каруселях, в его голову входила какая-то важная информация, какой-то длинный информационный поток, вереница из ноликов и единиц. Освежить ее, эту вереницу из ноликов и единиц, вспомнить можно только на каруселях Измайловского парка.

Вот он был уже вновь одет. Впрочем, вся процедура одевания заключалась единственно в том, что он опять повязал галстук и накинул пиджак. Больше ничего...

...Он приближался к преддверию Измайловского парка. Непонятно, почему до сих пор он не испытывал дикого страха от того, что ему предстояло выполнить: зайти темной ночью в парк. Здесь, на границе парка и остального города было, действительно, жутко. Фонари, которые тут и там горели у входа в парк, только усиливали атмосферу гибельного мрака, которая исходила от чащи деревьев, раскачавшихся под ударами сильного ветра.

Больше всего Не-Маркетинга в этот момент беспокоило не то, как он войдет в парк, а то, что кто-то может сейчас смотреть на него и думать: интересно, с какой же это целью может этот человек в коричневом костюме и галстуке двигаться в сторону темного ночного парка?!..

Напряжение в голове Не-Маркетинга нарастало. Он подходил к парку все ближе, ближе...

Вот он уже шел по парку. Было пустынно, но совсем не темно, впрочем, он шел по центральной аллее, и здесь было много фонарей. Но уже по сторонам этой центральной аллеи было черным-черно, густые заросли кустарников и ветви деревьев не пускали свет фонарей туда, где заканчивался асфальт.

Напряжение в голове Не-Маркетинга становилось все сильнее и сильнее. Теперь только один информационный поток входил в него с огромной скоростью, – он состоял уже не из нулей и единиц, а одних лишь жутких единиц страха. Но Не-Маркетинг держался, он понимал, что это только начало, только главная аллея, только совсем недалеко от входа в парк. Он не смог совладать с собой и обернулся: точно так же, как и когда он бежал из глубины парковой чащобы к выходу, теперь, когда он шел от входа в глубину парковой чащобы, позади высился ярко освещенный белый прямоугольник гостиничного корпуса. Там сейчас должны быть приехавшие на съемки телепередачи мальчишка-беспризорник, приемная дочь дальних родственников коллеги, что был сегодня одет в темно-синий пиджак и серые брюки – Маркетинга, там могли быть знакомый незнакомец и подросток, что ел возле станции метро горячую сосиску с булочкой, там могли быть и его родители.

Напряжение, напряжение нарастало, страх врывался в голову Не-Маркетинга мощным потоком, но он, тем не менее, не переставал двигаться вглубь парка. Он был здесь совершенно один. Никого не было ни впереди, ни по сторонам, ни (он обернулся) ни позади него. По крайней мере, он никого не видел. Ужасное лицо, которое он все ожидал увидеть, нигде не обнаруживало себя.

Он достаточно далеко зашел от входа, и вот уже фонари стали светить вокруг него как-то совсем уж тускло, да и стояли они здесь гораздо реже, чем на самой границе парка, – Не-Маркетинг едва успел отметить это неприятное обстоятельство, как впереди показались пустынные, безлюдные круги каруселей.

Не-Маркетинг остановился. Он понял, что просто не в силах идти дальше. Да что там «не в силах идти дальше»! При виде пустынных каруселей его охватил такой панический ужас, что он едва тут же не кинулся наутек. Не-Маркетингу стало ясно, что именно сейчас должно произойти нечто ужасное: весь сегодняшний вечер подводил его именно к тому, что должно произойти именно сейчас. Он медленно, цепенея от страха, обернулся – никого нигде не было видно, фонари, мрачные черные заросли по сторонам, давно уже закрытые кафе-стекляшки, неподвижное чертово колесо (Чёртово!.. Даже колесо здесь было – чёртово!). Подул ветер, и деревья зашумели. Не-Маркетинг все же пошел в сторону каруселей.

Он катался здесь в детстве. Впрочем, на этих ли самых карусельках он катался в детстве, и стояли ли те карусельки его детства именно здесь?.. Он ничего уже не помнил, все стерлось в памяти, это было так давно, и все с тех пор могло перемениться.

Не-Маркетинг вошел в какую-то маленькую калиточку и оказался возле самых каруселей, – небольшая площадка, на которой они располагались, со всех сторон была окружена низеньким заборчиком. Опять подул ветер, и опять зашумели деревья. Окошко маленькой крашеной будки с вывеской «КАССА» было наглухо закрыто фанерным щитком. Не-Маркетинг подошел к каруселям и сел на дощатый помост, над которым застыли разноцветные лошадки. Не-Маркетинг заплакал. Он озирался по сторонам, нелепым образом стесняясь, что кто-нибудь увидит его плачущим, и ревел все сильнее и сильнее. Дул резкий, холодный ветер, совсем не обычный для летней ночи, шумели деревья.

В какой-то момент, размазывая по лицу слезы, Не-Маркетинг выхватил из кармана лист бумаги со страничкой чата, распечатанной из Интернета. Ему было непросто читать, слезы застилали ему глаза, но он попытался разобрать смысл скакавших и расплывавшихся строк...

На страничке было написано:

«Лысый Бобик сказал: Не замечали ли вы по фильмам, да, прежде всего по фильмам, а еще – по музыкальным клипам, что такое, казалось бы, веселое и жизнеутверждающее явление, как карусели, часто возникает там с каким-то достаточно странным, очень печальным смыслом – смыслом разочарования, неудачи, неблагополучия?

Агнесса отвечает Лысому Бобику: А не пошел бы ты, Лысый Бобик, куда подальше?! Не портил бы ты всему честному народу настроение! Причем тут карусели, неблагополучие, разочарования, неудачи, неблагополучие?»

«Что за бред? – подумал Не-Маркетинг. – Что за Лысый Бобик? Что за Агнесса? Мир сошел с ума? В этом Интернете – одна ахинея. Как можно всерьез публиковать и читать такое?!»

«Повешусь, обязательно повешусь! – подумал дальше Не-Маркетинг. – А я-то думал, как это все происходит!.. – Вот оно, оказывается, как... Приходит миг и необходимость самоубийства становится совершенно очевидной. Мне сейчас даже не плохо, и не очень плохо. Мне никак, эмоций уже нет никаких. Повеситься, конечно, в таком состоянии обязательно придется. Тут не может быть никаких других вариантов. Обязательно повешусь!» – всерьез додумал Не-Маркетинг.

Сейчас, понял Не-Маркетинг, что-то обязательно произойдет. Впрочем, ему уже было на все наплевать. Он уже не очень-то и боялся. Ему даже было любопытно.

Он вновь принялся осматри ваться по сторонам и вновь никого нигде не увидел. Тогда Не-Маркетинг прошел через калиточку и отправился вглубь парка, прочь от каруселей. Опять Не-Маркетингу стало страшно.

За каруселями начиналась темная, дремучая часть парка. Какое-то время Не-Маркетинг двигался во все уменьшавшемся свете фонарей, который струился по парку со стороны каруселей. Но вот настал момент, когда свет каруселей оставил его, и вокруг стало совершенно темно. Впрочем нет, на его счастье ночное небо было достаточно ясным: от звезд, от луны тоже было немного светло. Теперь Не-Маркетингу стало уже не просто страшно, а жутко... Вдруг!.. Ох!.. Он замер и чуть не скончался от разрыва сердца: какой-то зверь пулей промчался через чащу метрах в пяти от него. Что это было? Собака?..

Некоторое время Не-Маркетинг стоял без движения, потом опять двинулся по темной дорожке все дальше, вглубь парка. Он не был уверен, что двигается в правильном направлении, но надеялся в конце-концов набрести на то кафе, где сегодня он оказался запертым в полном одиночестве и где чуть раньше увидел ужасное лицо с глубоко запавшими глазами. Может, это и был самоубийца? Господи, а не он ли сам был там, с другой стороны окна?!