Пастырь добрый - Попова Александровна

— Я вижу, в невиновности своего приятеля ты вовсе не сомневаешься, — заметил Керн осторожно; Курт усмехнулся.

— Вальтер, я уже сказал вам, что я думаю. Однако же, согласитесь, чрезмерно много нестыковок в этом деле. Я намерен посетить «Кревинкель» этим вечером и побеседовать с теми, кто присутствовал там вечером вчерашним; если наличие этой таинственной неизвестной блондинки подтвердится — это яснее ясного будет говорить о том, что Финка попросту подставили.

— Зачем?

— Не знаю, — ответил Курт тут же и, не дожидаясь дальнейших вопросов, продолжил: — Не знаю, кто. Не знаю, зачем было убивать Кристину Шток. Но тот, кто сделал это — не безумец, подобные личности такого не устраивают. Они убивают просто, не заботясь о своем прикрытии в виде ложного подозреваемого — им либо наплевать на ведущиеся розыски, либо нужна слава. Они начинают подставлять кого-либо лишь в том случае, когда устают и намереваются «завязать», однако — это не наш случай: жертва первая. Надеюсь, последняя — быть может, девочка просто увидела что-то, что не должна была видеть; это самое логичное, что можно допустить.

— Ты сказал, что намерен идти в старые кварталы? — уточнил Керн тихо, и он вздохнул.

— Ведь я говорил вам — в этом деле придется общаться с такими свидетелями, которые не живут в двух улицах от Друденхауса… Вальтер, придется. Мне придется туда идти, и — я прошу вас — без какого-либо прикрытия с вашей стороны; никаких агентов, никакой слежки, никаких попыток держать меня под контролем: любого чужого там увидят и расколют в буквальном смысле сразу же.

— Да? — за внезапным озлоблением начальника Курт видел смятение, тревогу, которую тот пытался скрыть своей излишней суровостью. — Что же твою блондинку никто не расколол, если она там и впрямь была и если, как ты говоришь, ее там никто и никогда не видел?

— Потому что она женщина, — пожал плечами он, не обращая внимания на ожесточение Керна. — Если в таком месте появляется женщина и ведет себя должным образом (а именно так она себя и вела — id est[15], занималась тем, для чего там женщины и нужны) — никто не тронет ее. А личности вроде наших агентов, у которых на лице написано «добропорядочный горожанин», рискуют нарваться на вот такой вот нож. Ведь нет же у нас агентуры среди обитателей неблагополучных кварталов, верно?

— Увы, — развел руками обер-инквизитор, и Курт подытожил:

— Будут.

Керн поднял к нему взгляд медленно, непонимающе нахмурясь, и в голосе его прозвучала настороженность:

— Не понял.

— Если я докажу, что Финк невиновен, — пояснил Курт все так же тихо и неспешно, — он будет мне благодарен. Очень благодарен. Я буду человеком, который спас ему жизнь — без преувеличения. И не воспользоваться подобной благодарностью, Вальтер, будет попросту грешно…

— Мыслишь ты в верной линии, — одобрил тот сумрачно, — однако для начала неплохо было бы вернуться в Друденхаус живым из твоего похода, в чем одном я испытываю глубочайшие сомнения.

— Бросьте, Вальтер; на инквизитора руку не поднимут. Как и все, они знают, что за последние тридцать с лишним лет…

— … ни одного покушения на следователя Конгрегации не осталось не раскрытым и не наказанным, — почти грубо оборвал его Керн. — Ты мне, будь любезен, не рассказывай то, что наши агенты распространяют в народе.

— Но ведь это правда.

— Хочешь, чтобы стало ложью?

— Или мы расследуем дело, или нет, — отрезал он решительно, и на сей раз Керн не возмутился нарушением субординации, лишь вздохнув. — А если да — мы делаем это так, как я сказал, Вальтер, и другого пути нет. Сегодня вечером я иду в «Кревинкель». Финк назовет мне тех, кто был с ним тогда, и я побеседую с ними… по крайней мере, я попытаюсь.

— А если не захочет «сдавать своих»?

— Перед угрозой четвертования? — скептически уточнил Курт. — Куда он денется.

— Перед угрозой мести своих? — возразил обер-инквизитор столь же недоверчиво. — Ты ведь знаешь, что он может сказать.

— Меня же на ножи подымут.

К сопротивлению Финка он был готов; Курт и не надеялся, что по первой же просьбе услышит с десяток имен — бывший приятель свято блюл законы своего мира, не понять которые, если уж говорить честно, было нельзя.

— А что с тобой сделают магистратские, парень, как ты полагаешь? — возразил ему Ланц — возразил тихо, спокойно, без угрозы в голосе, с улыбкой, от которой, однако же, становилось почти ощутимо холодно в их с Райзе рабочей комнате, где проходила беседа.

Финк понурился, неловко заерзав на табурете напротив тяжелого высокого стола, где восседал, вцепившись в колени пальцами, и отвел взгляд. Курт вздохнул, усевшись на край столешницы напротив.

— Вернер, послушай-ка меня, — произнес он наставительно, и бывший приятель приподнял голову, глядя на своего заступника с тоской. — Я хочу помочь тебе. Я почти убедил свое начальство в твоей невиновности; но для подтверждения ее нужны не просто мои к тебе добрые чувства по старой памяти и не лишь твои слова, а слова других — тех, кто видел все то, о чем ты мне говорил. Иначе все сказанное останется пустым звуком, я ничего не смогу доказать, а итог — ты возвращаешься в магистратскую тюрьму, после чего пред всем честным народом тебя торжественно четвертуют.

Финк вскинул голову, глядя на него жестко и вместе с тем просяще. «Ты обещал», — напомнил болезненный взгляд; Курт чуть заметно кивнул, понизив голос до вкрадчивости:

— Тебе этого очень хочется?

Ланц скосился на него с подозрением, однако, смолчал; Финк нервно передернул плечами.

— Это все равно случится, если я назову хоть одно имя, — возразил он уже не столь уверенно.

— Я ведь так или иначе пойду туда, — терпеливо пояснил Курт. — Все равно буду говорить с ними; и я, разумеется, попытаюсь выяснить самостоятельно, кто был с тобой в тот вечер. Но пойми — это потеря времени; которого, Финк, у тебя и без того мало.

Тот не ответил, продолжая сидеть, стиснув пальцами колени и снова глядя в пол; стоящий у окна Ланц подошел ближе.

— Сейчас, парень, — добавил он четко, — это все, что тебе нужно, сейчас только это и существенно в твоей жизни. Лишняя минута сложится к часу, а лишний час — это риск того, что под напором буйствующих родственников Вальтер Керн сдастся и выбросит тебя из Друденхауса в толпу. Ты это понимаешь, нет?

— Я не могу, — уже вовсе без какой-либо убежденности пробормотал Финк; Курт поднял руку, призывая всех к тишине.

— Финк, я знаю, что случилось, — сострадающе произнес он. — Когда ты был у магистратских, ты испугался — по-настоящему испугался, потому что ты точно знал, чем тебе это грозило. Тогда ты, уверен, был готов на все, и, задай я тот же вопрос там, у той камеры — ты ответил бы, могу поспорить с тобой на что угодно. Сейчас, здесь, ты расслабился и уверился в том, что, коли уж твоей судьбой занялся я — тебе уже ничто не грозит; но это не так. Ты это понимаешь, хотя и не хочешь об этом думать. Ничего не изменилось; он, — Курт кивнул на сослуживца, — прав: ты тянешь время, отнимая его из своей жизни. И ты по-прежнему на волосок от смерти, просто волос этот чуть толще. Несмотря на то, что я говорю с тобой, Финк, это — допрос; понимаешь это? Любой отказ от ответа при подозрении, что ты скрываешь нечто важное для дела, будет поводом… К тому же, Финк, если мое начальство поймет, что мое присутствие плохо сказывается на расследовании, меня отстранят. Знаешь, что это значит? Что говорить с тобою будут другие и по-другому.

— Получается — я сам себя в угол загнал? — удрученно пробормотал тот. — Бекер, я… то есть, Курт… — он скосил взгляд на Ланца у окна, сдавленно поправившись: — В смысле — майстер инквизитор…

— Финк, погоди, — теперь уже мягче возразил Курт, — погоди. Не нервничай. Обращаться ко мне можешь как угодно, как тебе удобнее, это не главное, и на это всем здесь плевать. Здесь тебе не городская тюрьма, и мы не магистратские дознаватели, видимое соблюдение подобных правил в этом месте не имеет значения. Это первое. Второе, что ты должен понять — тебе здесь зла не желают. Ты же не думаешь, что все эти вопросы я задаю ради собственного удовольствия или чтобы найти, на кого бы все свалить? Я пытаюсь тебе помочь — ты сам попросил помощи, помнишь?

— Черт меня потянул за язык.

— Ну, — с дружественной улыбкой возразил Курт, — я бы сказал, что тебе эта мысль пришла из совсем другого источника; если б тебе Бог не дал мозгов обратиться ко мне, сейчас на площади Кельна уже вовсю стучали бы молотки на постройке помоста. Для казни невиновного человека. Из-за того, что ты меня позвал, явилась возможность найти и покарать ублюдка, который сотворил всю эту мерзость. Понимаю, что тебе на это наплевать, но именно это же дает и возможность попросту спасти тебе жизнь.