Судьба по имени Ариэль - Валерий Ярушин

В отличии от многих ВИА, «Ариэль» имел много интересных особенностей. Кроме долголетней стабильности состава, четверо из шести писали песни для своей группы — это редкость. С годами ансамбль превратился в музыкальный театр четырех солистов, причем в сольных песнях каждый солист имел яркую индивидуальность, а в хоровом звучании — единое целое. К тому же, у каждого из солирующих в руках был инструмент, которым он владел очень профессионально — в этом тоже — уникальность! Конечно, все это достигалось огромной практикой, количеством концертов, которое по современным меркам было просто фантастическим!

Наконец — первые зарубежные гастроли: ГДР, Чехословакия и Польша. Два месяца по социалистической Европе нам «подарил» Госконцерт. Конечно, мы понимали, что это не такие уж солидные концерты, все по линии дружбы, но лиха беда — начало! Единственной проблемой в кадрах у нас была кандидатура звукорежиссера, они менялись, как перчатки. Пришел из армии Слепухин. Но соло-гитарист нас уже был, и Валера согласился на «звукача». И вот здесь я дал «слабинку», как мне кажется в своей твердой позиции руководителя. Все и не оспаривали, что за пультом должен был сидеть профессионал. Начали оформлять Слепухина. Но у того с документами случились какие-то неполадки, и вопрос стал ребром. В «атаку» пошел Гуров. Он всех стал убеждать, что его жена Нина имеет прекрасный слух(!), поэтому может смикшировать, а услуги паяльщика он возьмет на себя… Все предательски замолчали, но я, не желая лишних конфликтов, согласился. Моя мягкотелость потом мне обойдется очень дорого…

Не скажу, что концерты в Германии проходили с восторгом, но нас слушали с удивлением. По заказу Госконцерта я сделал аранжировку немецкой песни «Тот день», которую сам спел на немецком в знаменитом «Берлин-опера». На концерте советских мастеров эстрады присутствовало правительство, нам это очень польстило! Но еще дома нам поставили еще одно условие: саккомпанировать певице, у которой не было коллектива, она была дипломанткой нашего конкурса. Это была Елена Камбурова. Вначале музыканты отнеслись к этому с недоверием, даже с пренебрежением, но молча учили ноты… От концерта к концерту я просто влюблялся в эту певицу. Из скромной, даже замкнутой девушки в быту, на сцене она вдруг превращалась в какого-то чертенка с мощной энергией, особенно в песне «Клоун». И все песни Елена не просто пела, она играла их, как актриса! Мы даже стали ревновать — публика иногда принимала ее лучше, чем нас…

Прошло две недели гастролей, и я стал замечать некоторую вальяжность в поведении музыкантов, неряшливость в исполнении, качество звучания как-то перестало их заботить. Стал делать замечания, некомпетентность звукорежиссера начала отражаться на качестве. Гуров воспринимал это болезненно. Я не сдержался, вспылил и началось… Наверное, чисто мужские разговоры привели бы нас к успокоению, но когда вмешиваются женщины!..

Я чувствовал, что Нина не может мне простить того интервью на латышском конкурсе, где чистосердечно признался, что Лева — бывший медик (а это так и есть). Почему-то это было встречено «в штыки»! Тон был такой, что Лева — это безоговорочный лидер, и что я, мол, не вправе что-то ему указывать,»… мы и так тебя пригласили…». Но я уже был не тем «телком», что пять лет назад, и самолюбие мое взыграло!

Полностью разделял мои принципы Боря Каплун. Так случилось, что тогда это был мой самый близкий человек. Имея право на единоличное проживание в люксах, я всегда селил его с собой. Он был близок мне во всем: и в жизни и в творчестве. Если я что-то делал не так, Боря деликатно только намекал, и я понимал его с полуслова. Для того, чтобы не тратить валюту, которые нам выдавали в качестве суточных, мы с Каплуном таскали за собой огромный и очень тяжелый чемодан колбас, консервов и супов в пакетах. Однажды, после прогулки по Берлину, мы с ним что-то прикупили и решили похвастаться перед остальными. В двух номерах никого не было, и мы сразу подумали, что музыканты собрались у Гурова. Стук в дверь, звенят бутылки, приоткрывается щель и звучит заспанный левин голос: «А мы с Ниной спим…» Потом мы с Борей узнали, что все артисты сидели там… Так произошел раскол на два лагеря!

На одной из репетиций чуть не дошло до драки! В пылу я заявил Геппу, что — это их последняя поездка, на что тот ответил: «Посмотрим!..» Но за нашим скандалом внимательно наблюдал один человек…

Когда прошло немного времени и все остыли, обеим сторонам стало ясно, что эти «взбрыки» идут нам лишь во вред! Уже в Польше, в Варшаве, за вечерними бутылочками, мы помирились. Здесь я купил себе шикарные, модные в то время очки-капли, о которых давно мечтал! Вечером настроение было боевое, и мы с Борисом решили отметиться в местном кабаре. К нам подсел поляк средних лет, очень хорошо говорящий по-русски. И собеседником и собутыльником он нам показался классным! Тем более, что объявил расчет на себя!..

Проснулся я в туалете рядом с унитазом. Голова свинцом болталась на шее… В соседней кабинке стонал Каплун… Погуляли!.. Хватаемся за кошельки — пропали! Голова болела у обеих не столько от выпивки, сколько от какой-то гадости, подсыпанной другом-славянином… Это нам послужило хорошим уроком, и в дальнейшем мы так не «гарцевали»…

В Польше мы, наконец, попали на солидный фестиваль, где наше фото было в буклетах, и, оказывается, нас ждали! Это был фестиваль советской песни в городе Зелена Гура. Пятитысячная площадка ходила ходуном! Особенно «на ура» прошла песня Людмилы Лядовой «Светлое воспоминание» о «Полонезе Огинского», и Борина игра на скрипке. За кулисами увидели Анну Герман. Она была высоченного роста, где-то 1 м 90 см, и Боря часто подходил сзади и примерялся — малыш, да и только!..

Красавица Прага нас встретила потрясающим пивом! Часто нас можно было видеть в баре «У флеку», где бывал Швейк! Но впечатление смазал один случай.

Как-то увлекшись, потеряли гостиницу «Интернациональ», и попросили показать дорогу одного молодого человека. Тот сидел у фонтана. Поднял глаза, увидел польские значки и переспросил: «Вы — поляки?» — «Да русские мы, русские!» Он как-то странно улыбнулся: «Ах, русские, наши товарищи!» — и показал пальцем — «Вон та сторона, один километр.» Потом выяснилось что мы идем в противоположную сторону…

При всем дружелюбии, все-таки делаем вывод, что мы — оккупанты. Это доказывали несколько откровенных разговоров с переводчиками. Но как бы ни хороша была заграница, домой тянуло «по-черному!»

Приехав, ничего не подозревая, ждем очередных вызовов. Но человек, который внимательно наблюдал за нашими препираниями, сделал отчет в Госконцерте и очень точно описал наши отношения за кордоном! Это был Пал Михалыч — руководитель нашей делегации. После этого целых 4 года кандидатуру уральцев вежливо отклоняли…