Иешуа, сын человеческий - Геннадий Ананьев

«Есть!»

И тут, словно кто-то подсказал ему: не спеши, будь осторожен. Иисус заставил себя подчиниться внутреннему голосу. Встряхнув фонарик, он еще раз осмотрел пробитый в скале лаз из колодца. Ступенька. Шершавая. Значит, не поскользнешься. Дальше, похоже, пол идет ровнее. Вот и поручень, за который можно ухватиться, чтобы перетянуть себя с лестницы. Чего же тогда медлить — хватайся за поручень и — вперед?..

Но что-то вновь придержало его прыть. Иисус, дотянувшись до поручня одной рукой, вторую не оторвал от лестницы, и это спасло его. Господь хранил его для славной кончины, а не для безвестного падения в бездну. Поручень оказался ловушкой для тех, кто, теряя разум при виде спасительного лаза, не поосторожничал: поручень не выдерживал веса тела, выдергивался из гранита, и торопыга летел вниз.

Пот выступил на лбу у Иисуса, понявшего, что случилось бы с ним, не прислушайся он к голосу извне, внутреннему голосу. Он еще раз встряхнул фонарик и увидел наконец именно то, что было нужно: почти незаметный штырь, торчавший в самой ступеньке почти у боковой стенки лаза. Оказалось, что и ухватиться за него не так уж неудобно.

Вот теперь — вперед!

За ступенькой, как и предполагал Иисус, ровность. Ползти легко. Можно двигаться без боязни скатиться обратно. А метров через двадцать этой узкой ровности — площадка. С высоким потолком. Можно расслабиться и вдохнуть полной грудью прохладного воздуха, прежде чем начинать подниматься по винтовой лестнице. Теперь уже не так важно, что свет фонарика съежился до крошечного светлячка, а затем и вовсе исчез — улетел светлячок. Полная темень. Придется подниматься ощупью. И поскорее. Жрецы, должно быть, уже потеряли надежду на его появление. Раз догорел фонарик, значит — конец.

Вот уже и свет. Все выше и выше. Вот ярче светлое пятно над головой. Наконец, площадка перед бронзовой решеткой, изящно сплетенной. За ней — широкая галерея. Свод ее поддерживают кариатиды, в руках которых нежно светятся хрустальные лампы. Там свет, там — жизнь.

Увы, дверца в решетке заперта, и нет никого, кто бы мог ее отомкнуть.

«Придется ждать. Кто-то все же должен появиться».

Иисус приготовился ждать долго, ибо теперь понял окончательно: его здесь не предполагают увидеть, раз время горения фонарика миновало. Похоронили, выходит, в колодце. Что ж, пусть удивятся.

На всякий случай он постучал кулаком по решетке, но звук оказался глухим, какой не разносится далеко. Иисус разочаровался, но зря: стук его был услышан, и с доброй улыбкой на лице появился жрец. Это был маг в ранге пастофора — хранителя священных символов. Он неспешно, с достоинством отомкнул калитку и впустил Иисуса. Ничем он не выказывал своего удивления тем, что испытуемый, хотя и просрочил все расчетное время, все же осилил трудный путь к свету. К свету жизни. К свету познания Истины.

— Ты, выдержавший первое испытание, вступаешь в галерею Священных Символов. Их двадцать два.

Иисус теперь разглядел (из-за решетки увидеть их мешали кариатиды), что в промежутках между прекрасными статуями женщин потерянного мира источали мягкий свет символические фрески.

— Двадцать два символа двадцати двух тайн, которые являются азбукой оккультной науки. Это — Абсолютная Истина, ключи, которые открывают источники мудрости и силы, если приводятся в действие волей духа. Каждая буква священного языка, каждое число выражают в этом священном языке троичный закон, имеющий свое отражение в мире божественном, в мире разума, в мире физическом. Если ты приложишь старание, с годами познаешь в совершенстве язык магии и его пояснения, переходя от буквы к букве, от числа к числу, узнаешь таинственный состав вещей через Изиду Уранию к колеснице Озириса, от молнией разбитой башни к Полярной звезде и в конце концов к короне магов, — тогда твоя воля соединится с волей Божественной, чтобы проявлять правду и творить справедливость. Обладатель короны магов вступает еще в этой жизни в круг силы и власти над всем сущим и над всеми вещами и явлениями. Вот это и есть вечная награда для освобожденного духа…

Это, пожалуй, посерьезней того, что познал он, Иисус, в тайном центре ессеев. Ради этого стоило тащиться через безводную пустыню, а затем пройти испытание, рискуя жизнью, которое благодаря Господу окончилось благополучно.

Окончилось ли? Пастофор, закончив пояснения общего порядка, предупредил:

— Но возможность познать все это, имея на то желание, ты получишь лишь после того, как одолеешь последнюю часть пути испытуемого.

Пастофор отворил в конце галереи Священных Символов потайную дверь и молча, указал Иисусу его дальнейший путь.

Иисус не без трепета перешагнул порог, за которым уходил вдаль темный и узкий коридор, и дверь тут же за ним захлопнулась. Какая неожиданность таится впереди? Но что бы ни пришлось пережить, обратного пути нет. Дверь за спиной захлопнулась наглухо, и стучаться в нее бесполезно. Он уже хорошо усвоил, что никто не придет к нему на помощь на всем испытательном пути.

Постояв немного, чтобы привыкнуть к темноте, он осторожно, на ощупь, двинулся вперед, ожидая в любой миг встретиться с какой-нибудь ловушкой. Но нет, пол твердый, стена, за которую он придерживался рукой, сплошная.

Крутой поворот, и что-то похожее на свет замаячило впереди. Еще один поворот, круче первого, и — о! ужас! Впереди костер. Он перегораживает весь коридор. Иисус ощутил даже жар от костра и остановился в нерешительности.

«Смерть в огне?!»

Не может такого быть, чтобы безвыходно. Наверняка можно пройти сквозь огонь, если повнимательней, как он это уже сделал в колодце, присмотреться.

«Что ж, поглядим…»

А что глядеть. Еще при подходе к костру Иисус определил: оптический обман. Смолистые ветки горели не в костровой куче, которая, как казалось издали, перегородила коридор, а были вставлены в решетки, косо уходящие вправо. Между этими горящими ветками можно было проскользнуть, если идти с умом и прикрыть волосы от жара.

Впрочем, решил он, волосы отрастут. Они у него достаточно длинные, не знавшие ножниц с самого рождения.

«Вперед!»

Удачно он миновал огненную западню. Она, как позже он узнает, называлась «Крещение Огнем». Что еще впереди? Черный в отсвете костра водоем. Его не обойдешь ни справа, ни слева. А плавать Иисус не умел. К счастью, водоем не очень широк. Если оттолкнуться, как следует от этого берега, то силой толчка можно дотянуть до противоположного края. Все так, но вода пугает своей чернотой. Как будто покрыли ее черные силы зла.

Стой, однако, не стой, но решаться нужно. И Иисус решился. Несмотря на мурашки по спине и холод в ногах.

Успех! Слава тебе, Господи!

Вскоре за водоемом — грот. С мягким полусветом. У дальней стены — ложе, особенно приятно освещенное. И тут, с музыкальной нежностью, проник в грот голос.

— Испытания твои окончены. Отдохни, ожидая иерофанта. Сними мокрые одежды свои.

Заструилась нежная успокаивающая музыка, настраивающая на полное расслабление. Иисус, сбросив свои мокрые одежды, с наслаждением возлег на мягкое ложе и смежил очи.

Увы, недолго пришлось ему вот так блаженствовать, отрешившись от всего: музыка начала убыстрять темп, возбуждая дух, свет становился все ярче и ярче, и вдруг, будто из самой стены грота, выпорхнула сказочная дева. Пурпуровая газовая накидка, тонкая, как паутина, лишь легким туманцем обволакивала ее смуглое тело, округлые бедра, тонкий стан, тугие груди. Глаза ее горели страстью. Страстным было и дыхание девы.

Бесцеремонно она присела на край ложа и, подавая левой рукой Иисусу чашу с терпким вином, правой начала гладить его голую грудь, опуская, будто ненароком, руку все ниже и ниже. Да таким нежным было ее поглаживание, что дух захватывало.

Что делать молодому и крепкому здоровьем мужчине? Как устоять против великого соблазна обнять и прижать к себе эту страстную пригожесть? Испытание вовсе не легче, чем в Колодце Истины. Но Иисус не подумал даже, что это очередная ловушка жрецов: стремящийся к священному познанию Истины не может поддаваться искушению чувственностью и падать в бездну материи, забыв о духе. Кому не подвластна его плоть, тот не сможет вырваться из мрака, тот самое лучшее для него, станет рабом храма навечно, если не удостоится более жестокой кары. Просто Иисус дал обет безбрачия старейшинам ессеев, а слово для ессея, кем он продолжал себя считать, — крепче любой клятвы. Вот почему, не из опасения, что здесь ловушка, а по верности своему обету, Иисус отвел руку девы с чашей и попросил твердо:

— Сгинь!

Дева вроде бы не услышала повеления Иисуса, правя рука ее, нежно поглаживая влажное тело Иисуса, спускалась все ниже и ниже. Критический момент. Иисус, забыв приличия, оттолкнул деву от себя с такой силой, что она упала на мраморный пол, разлив вино из чаши. И в этот самый миг в грот чинно вошли двенадцать неокоров с факелами в руках и сухими одеждами для Иисуса.