Метаморфозы жира. История ожирения от Средневековья до XX века - Жорж Вигарелло
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец, еще одну форму полноты, с существованием которой соглашаются более охотно, можно обнаружить в неисчерпаемых описаниях людей, сделанных Сен-Симоном. В этих описаниях присутствует мысль о том, что «умеренная» полнота может быть благородной. Допустим, речь идет не о полноте принца Монако, которого также упоминает моралист, — принц был «толст как бочка, с огромным, выступающим вперед животом»[249],[250], но о полноте Монсеньора[251], человека королевской крови, который был «скорее крупным, нежели мелким, солидным, но не громоздким, высоким и благородным, но не грубым». Чувство собственного достоинства, по всей вероятности, позволяло ему поддерживать «легкость», что подтверждала его манера держаться в седле, в котором он «прекрасно смотрелся»[252]. Иногда от некой неуловимой плотности, свойственной скорее мужчинам, нежели женщинам, может зависеть осанка и манера держать себя. Граница между худобой и полнотой приблизительна и неоднозначна: полнота дает мужчине возможность выглядеть безусловно мужественно и величественно, а размеры при этом не имеют большого значения. Здесь обнаруживается устойчивая тенденция к мифологизации тел сильных мира сего: речь идет не о печальной вялости дряблых тел, но о непостижимом масштабе «силы». Различия между ними не комментируются, а скорее демонстрируются и чаще носят «практический» характер, нежели объясняются.
В любом случае, чтобы на заре Нового времени понять смутную необходимость наличия жира, который как бы придает телу форму, следует осознать, что худоба также несет в себе смутную, но вполне реальную угрозу.
Глава 2. Многоликая полнота
Как бы то ни было, в XVI–XVII веках главным направлением в медицинских исследованиях полноты становится определение ее нормы. Приводимые врачами примеры становятся конкретнее, а симптомы — разнообразнее. В многочисленных наблюдениях пока не учитываются возможные «стадии» и «этапы» полноты.
В этот период происходит не глубинная трансформация образа жира, строго ограниченная интуитивным восприятием, но делаются новые попытки выявить его происхождение, его состояния, его особенности. Появляется множество обоснований и рассуждений, подчас ошибочных, которые также свидетельствуют о возросшей озабоченности ростом количества толстых людей: различают полноту, вызванную избытком воды в теле, и ожирение вследствие полнокровия и повышенного давления. Знания на эту тему накапливаются, однако эффективно не используются, так что в традиционном взгляде на ожирение и в его лечении пока не наблюдается прорыва.
Драматизация угрозы
Избыточная масса тела затрудняет движения, и в XVI веке врачи бьют тревогу: чтобы достучаться до умов и убедить людей в необходимости «умеренности», в медицинских описаниях толстяки высмеиваются, однако представления о пороговых значениях в этой области по-прежнему весьма относительны. Например, флегматик, описанный Амбруазом Паре, — это существо, переполненное густыми катаральными жидкостями и в высшей степени толстое: у него «распухшее, словно налитое свинцом лицо», он «тугодум и дурак», его живот издает «квакающий шум», его «рвет», он «плюется», «испражняется через нос», у него «зверский аппетит», он страдает «отеками и опухолями»[253]. Катаральные жидкости проникают в его мозг, внутренние органы и кожу, распространяются по всему телу. Попутно это говорит о различиях между слизью и жиром. Быть тяжелым — большое несчастье. Более внимательный взгляд на проблему обнаруживает вялый «темперамент» толстяка, образ «избыточного» появляется из самых глубин водянистого существа, полного мутных субстанций; страсть обжоры к «еде без разбора» делает его ни на что не способным. Трудно определить, что здесь является врожденным, а что постепенно приобретено.
Упоминаний о крайностях становится больше благодаря Жозефу Дюшену, врачу Генриха IV, — писателю, любителю исторических анекдотов, в 1604 году на основе примеров из прошлого предвещавшему толстякам бесславный конец[254]: Помпоний, вынужденный возить свой огромный живот на тачке; Адельбер, епископ Вормсский, которого задавило собственное «неестественно огромное» тело, Дионисий Гераклейский, философ-гедонист, который, чтобы хоть как-то взбодрить ослабевшую плоть, день и ночь был обложен пиявками. Появилась новая аргументация: чтобы вызвать беспокойство сегодня, ссылались на «кошмарные примеры» из прошлого, служившие «неоспоримым» уроком. Врач «говорил гадости», запугивал. Его инвективы, в которых не содержалось и намека на компромисс, были полны угроз.
Из «педагогических» соображений упоминаются очень толстые люди, чтобы в воображении у «паствы» создавался образ опасности. Ненасытная страсть к постоянному поглощению пищи, бесконечной трапезе иногда даже описывается как изнуряющая пытка: например, в 1614 году Луи Гюйон рассказывает о безумном бароне де Монфоре, который был настолько охвачен страстью к еде, что запретил себе спать, чтобы не терять времени и не переставать толстеть, лихорадочно поглощая пищу[255]. Сохраняя тон проповеди и не вдаваясь в объяснения, врач использовал человеческий страх: он говорил уже не о грехе чревоугодия, а о физическом крахе обжоры, не о его вине, а о гибели.
Надо сказать, что при подобном внимании к крайностям — к тому, что лежит на поверхности и бросается в глаза, — опускается промежуточная фаза. Разбираться в порой неуловимых различиях в степени ожирения очень трудно. Итальянские посланники сообщают, что врачи Екатерины Медичи забили тревогу лишь тогда, когда лишний вес королевы стал «огромным»[256], а о «средней» полноте, начале тучности, ее стадиях и медленном прогрессировании они долгое время молчали.
Боязнь апоплексического удара
Тем не менее в Новое время возникло объективное представление о симптомах многих болезней, связанных с избыточным весом: полнокровием, апоплексией, водянкой. Несмотря на то что излишний объем пока еще не имеет четкого определения, связь между ним и вышеназванными симптомами укрепляется. Так, в 1578 году Лоран Жубер приводит теоретическое обоснование подобных наблюдений: он говорит о необходимости предоставлять врачу «судить о многих вещах, которые люди неосознанно говорят и делают»[257]. С точки
