Великие заблуждения человечества. 100 непреложных истин, в которые верили все - Сергей Мазуркевич

…Марцелл, не видя иного выхода, и сам поспешно отплыл, и сухопутным войскам приказал отступить. На совете было решено ночью, если удастся, подойти вплотную к стене: сила натяжения канатов, которыми пользуется Архимед, рассуждали римляне, такова, что придает стрелам большую дальность полета, и, стало быть, некоторое пространство вблизи полностью защищено от ударов. Но Архимед, по-видимому заранее все предусмотрев, приготовил машины, разящие на любое расстояние, и короткие стрелы; подле небольших, но часто пробитых отверстий в стенах были расставлены невидимые врагу «скорпионы» (т. е. стрелометательные машины. – С. М.), с малым натяжением, бьющие совсем близко.

И вот, когда римляне подошли к стене, как они полагали, совершенно незаметно, их снова встретил град стрел, на головы им почти отвесно посыпались камни, а сверху отовсюду полетели дротики; и они отступили».

Что любопытно, Плутарх, подробно описавший все средства, которые для защиты Сиракуз использовал Архимед, ни о каких зеркалах не упоминает. Впервые же легенда о зажигательных стеклах Архимеда появляется в трактате знаменитого математика и архитектора Анфимия из Траллеса (примерно в начале VI века н. э.), посвященного зеркалам. Следующее же упоминание легенды встречается в мировой хронике, написанной монахом Иоанном Зонаросом, жившим спустя 600 лет после Анфимия.

Как известно, римлянам все-таки удалось овладеть Сиракузами, и тогда, как повествует легенда, представляющаяся мне весьма сомнительной[14], Архимед, погруженный в глубокие размышления над решением очередной задачи, овладевшей его мыслями, встретил свою смерть от меча легионера. Есть и другие, не менее сомнительные предания о кончине ученого. Так, по одному из них, когда римский воин ворвался в дом Архимеда для грабежа и занес меч над хозяином, тот успел ему крикнуть: «Остановись, дай мне немного времени, чтобы закончить решение задачи, а потом делай что хочешь!» Другое же рассказывает, что римский полководец Марцелл послал одного из своих солдат на поиски Архимеда. Тот разыскал ученого и сказал ему: «Иди со мной, тебя зовет Марцелл». – «Какой еще Марцелл? Мне нужно решить задачу!» – якобы ответил Архимед. Разгневанный столь непочтительным отношением к римскому военачальнику, воин не придумал ничего лучше, чем убить мыслителя. Согласно еще одной легенде, которая лично мне нравится больше всего, в разгар боя Архимед сидел на пороге своего дома и размышлял над чертежом, сделанным прямо на дорожном песке. Мимо пробегал римлянин и вольно или невольно стер чертеж, что возмутило ученого, и он, безоружный, бросился на солдата. Так это было или нет, но чем все закончилось, нам известно точно – смертью Архимеда.

Спартак

…Спартак, фракиец, происходивший из племени медов, – человек, не только отличавшийся выдающейся отвагой и физической силой, но по уму и мягкости характера стоявший выше своего положения и вообще более походивший на эллина, чем можно было ожидать от человека его племени. Рассказывают, что однажды, когда Спартак впервые был приведен в Рим на продажу, увидели в то время, как он спал, обвившуюся вокруг его лица змею. Жена Спартака, его соплеменница, одаренная, однако ж, даром пророчества и причастная к Дионисовым таинствам, объявила, что это знак предуготовленной ему великой и грозной власти, которая приведет его к злополучному концу…

Принято считать, что легендарный вождь антиримского восстания был рабом. Это не так. Биографические данные о Спартаке довольно скудные. Однако можно точно сказать, что на момент восстания рабом он не был. Известно, что происходил он из Фракии (современная Болгария)[15]. Родом он, похоже, был из аристократической семьи. Воевал он не против римлян, а, напротив, наемником в их рядах. По одной из версий, он дезертировал из римской армии, за что и был отдан в гладиаторы. По другой версии, он достиг заметных успехов на военном поприще, но после смерти Суллы, опиравшегося на «новых людей», его карьера покатилась на спад. В конце концов он стал учителем фехтования в капуанской школе гладиаторов. Рабом он, как уже отмечалось, не был и жил при школе в собственном доме вместе с женой-фракийкой. Но принадлежал он, несомненно, к тем, кого Лев Николаевич Гумилев называл пассионариями, и стремился к чему-то большему, чем обучение гладиаторов убивать друг друга. Он рожден был для осуществления более грандиозных замыслов. Другое дело, что обстоятельства жизни предоставили ему для этого не самый удачный шанс.

Из знаменитого романа Рафаэлло Джованьоли нам известно, что Цезарь предупредил Спартака, что заговор рабов раскрыт. Но с уверенностью можно сказать, что это всего лишь фантазия романиста. Ни в каких исторических источниках на это нет даже намека. Так же как и на то, что у Спартака была любовная связь с аристократкой Валерией. Здесь можно строить только догадки. Возможна ли была такая связь? Теоретически – да. Но доказательств этого, повторюсь, нет.

Тот же Джованьоли сообщает в своей книге, что «в Риме было не менее двух миллионов рабов». Однако это явное преувеличение. Ведь население Рима (включая и рабов, и свободных граждан) не превышало миллиона человек, даже во времена максимального роста города и укрепления империи.

Кстати, вопреки распространенному мнению, Спартак не был единоличным руководителем восстания. Изначально во главе заговора и восстания, кроме Спартака, стояли еще германец Эномай, галл Крикс и самнит Ганник. Другое дело, что Спартак был среди них наиболее выдающимся как организатор и военачальник (Саллюстий характеризовал его как человека «выдающегося и физическими силами и духом»), а потому неудивительно, что именно он и возглавил восстание.

Неправильно было бы и считать Спартака революционером, борцом за переустройство общества. Подобное мнение было особенно популярно среди советских историков. На самом же деле, хотя и нет особой ясности относительно целей вождя восстания, представлять, что в его намерения входила отмена рабовладения как института, по меньшей мере наивно. В те времена даже сами невольники считали рабство чем-то естественным. Конечно же никому не хотелось быть рабом, но и мало кто верил в возможность существования общества, в котором все бы обладали равными правами.

Что же касается рабов, примкнувших к Спартаку, то заветной мечтой большинства из них было возвращение на родину. Другие же были не прочь отомстить римлянам за жестокость, а были и такие, для кого грабежи и разбои были родной стихией.

Отметим и спорность утверждения, будто восстание Спартака было восстанием рабов. По мнению некоторых историков, ядро войска Спартака составляли вовсе не рабы, а римские граждане и подданные Рима. Неудивительно, что Аппиан включил историю Спартака в ту часть своего труда, которая озаглавлена «Гражданские войны». А римский историк Гай Саллюстий Крисп (86–35 годы до н. э.) пишет, что «к Спартаку охотно и во множестве сбегался народ, в том числе даже некоторые рабы».

Тем не менее большинство римских историков называют Спартака вождем восстания рабов[16]. Причина этого, по мнению писателя Андрея Балабухи, в том, что «в те времена Рим еще не дозрел до мысли, что во главе государства может оказаться варвар… Сулла, представитель древнего патрицианского рода, мог вести гражданскую войну – свой против своих; он мог даже развязать кровавый террор, и это сошло ему с рук. Позже римляне позволят это Помпею, Цезарю и многим, многим другим… А вот варвар-фракиец Спартак, чужой среди чужих, подобным правом в их глазах не обладал. И даже доведись ему одержать победу, разметать войска Красса, захватить Вечный город – его, так или иначе, не признали бы. Увы, Спартак мог перенять у римлян их воинское искусство, тактическую и стратегическую доктрины, образ жизни, наконец; но перенять их образ мысли, их мироощущение ему было не дано. Цезарь по полководческим дарованиям, стать Цезарем он не мог.

И так же не дано было римским (а вслед за ними уже и греческим) историкам допустить, будто варвар мог осмелиться добиваться власти над Римом, что он имел не физическую возможность, но моральное право развязать в Риме гражданскую войну. Сама эта мысль представлялась столь несусветной, столь еретической, что в их глазах никем, кроме вождя взбунтовавшихся рабов (тем более что всем были еще памятны Первая и Вторая войны с рабами, развернувшиеся на Сицилии в 135-м и 104–99 годах до н. э.), Спартак представляться не мог. И эта точка зрения закрепилась на два тысячелетия».

Отмечу, что если бы целью Спартака было увести людей из рабства, то такие возможности у него были как минимум два раза, но он почему-то ими не воспользовался по той простой причине, что цели у него, по всей видимости, были иные. По форме, возможно, это и было восстанием рабов, но по сути – гражданской войной.