Александр III. Заложник судьбы - Нина Павловна Бойко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
5 января, среда. Замечательная телеграмма государя к Кауфману, посланная в ответ на его поздравления с Новым годом. В ней изъявлена благодарность за твердую деятельность генерал-губернатора в западных губерниях. Надо, чтобы Россия существовала, развивалась и зрела как государство, а это невозможно, если поляки снова будут господствовать в западном крае, Я сердечно, искренно сочувствую их бедствиям, но, кто ошибся, тот должен нести последствия своей ошибки.
9 января, воскресенье. Некоторые земские собрания, особенно петербургское, выразили свое неудовольствие на стеснения, коим они подвергнуты со стороны административных властей, и положили просить о расширении своих прав, а больше всего о невмешательстве этих властей в свои распоряжения. А дело в том, что наша администрация не пользуется доверием, ее произвол и злоупотребления всем страшно надоели, а потому неудивительно, что общество старается всячески ее ослабить и по возможности иметь с нею меньше дела в устройстве и ограждении своих интересов.
16 января, воскресенье. Задача наблюдения за печатью – одна из труднейших правительственных задач. Трудность ее увеличивается, когда правительство не установило для себя твердых начал, которым оно намерено следовать, когда оно колеблется между допущением свободы и страхом, что слишком много дозволило. Вот Краевский отдан под суд, который угрожает ему каторгою, а между тем, когда он писал о притеснении раскольников, он основывался на высочайшей воле, выраженной государем во время польского восстания и не оставлявшей никакого сомнения в том, что раскольников отныне у нас уже больше не будут преследовать за их верования.
8 февраля, вторник. Студенческий обед. Обедало человек сто у Демута. Сытно, пьяно, дымно, шумно и тесно!
8 марта, вторник. Поутру был у начальника северо-западного края Кауфмана, по моему личному делу. Затем он начал беседовать о польских делах. Он жаловался, что его действия сильно парализуются партией, покровительствующей полякам. “Мне гораздо легче, – говорил он, – справляться с тамошними противниками, чем здешними. Поляки, – продолжал он, – пропитаны к нам враждою. Никакого доверия нельзя иметь к наружной преданности их, и теперешнее успокоение края есть чисто внешнее”.
4 апреля, понедельник. Девять часов вечера. Сию минуту услышал ужасающую весть о покушении на жизнь государя во время прогулки его в Летнем саду около трех часов пополудни.
5 апреля, вторник. Государь сказал собравшимся вчера во дворце: “Верно, я еще нужен России”, а наследнику, который с рыданием бросился ему на шею: “Ну, брат, твоя очередь еще не пришла”. Спас его от очевидной смерти мастеровой Комиссаров, который ударил под локоть злодея в то самое время, когда тот наводил пистолет на государя. Но кто тот злодей и что его побудило на такое гнусное дело – еще неизвестно.
7 апреля, четверг. Преступник путается и путается в показаниях. Но, кажется, не подлежит сомнению, что он только орудие замыслов какой-то шайки, нити которых надо искать, может быть, даже за границей.
9 апреля, суббота. Князь В. А. Долгорукий, шеф жандармов, уволен от должности. Толкуют об учреждении министерства полиции. Овации и демонстрации по случаю спасения государя превосходят всё, что до сих пор казалось доступным русскому воображению и патриотизму. И в Петербурге и в Москве одинаковый восторг. Комиссарова чуть не в буквальном смысле носят на руках.
12 апреля, вторник. В сегодняшнем номере “С.-П ведомостей” напечатана жестокая статья против полиции и вообще против администрации. В ней сказано, что одно земство предано государю, а что администрация думает только о расширении своей власти и об утверждении своего произвола».
1 мая 1866 года Александр Герцен, давно скрывавшийся за границей, так отозвался о покушении на царя: «Мы поражены при мысли об ответственности, которую взял на себя этот фанатик… Только у диких и дряхлых народов история пробивается убийствами». Двоякими были эти слова. С одной стороны, он осуждал террориста, с другой стороны, видел, что в дряхлом и диком русском народе только и мог появиться такой преступник.
Во всех Петербургских театрах публика требовала исполнения гимна «Боже, Царя храни». В Александрийском театре гимн был исполнен девять раз, в Михайловском и Мариинском – до шести раз. Александр II вынужден был назначить парад в своем присутствии, чтобы народ убедился: жив император.
В полицию пришел содержатель одной из петербургских гостиниц – пропал господин, снявший у него номер. Срочно был вызван полицейский наряд. Осмотрели в гостинице номер жильца, обнаружили пули, порох несколько доз яда и конверт с московским адресом некоего Ишутина. Поняли: этот жилец и стрелял в государя и называет себя крестьянином Алексеем Петровым.
Вскоре в Петербург доставили Ишутина и двух студентов, которые в преступнике опознали Дмитрия Каракозова. Дмитрию было 24 года. Сын небогатого помещика Саратовской губернии, окончил пензенскую гимназию, поступил в Казанский университет, был исключен за участие в студенческих волнениях, уехал в Москву, став вольнослушателем юридического факультета, вскоре вступил в тайный кружок учащейся молодежи, которая ставила своей целью подготовку государственного переворота. Заметной фигурой в этом кружке являлся двоюродный брат Каракозова Николай Ишутин; оба душевно неуравновешенные.
По делу Каракозова привлекли 35 человек. Самые жесткие обвинения выдвигались против участников общества «Ад», в котором, как средство государственного переворота, было убийство Александра II. Следствие установило связи этого общества с петербургскими единомышленниками, ссыльными поляками и русскими эмигрантами за границей.
Обвиняемые, после осуждения их на каторгу и на поселение, подали просьбы о помиловании. Ишутин и Каракозов, приговоренные к повешению, тоже подали прошения. Каракозов писал государю: «Преступление мое так ужасно, что я, государь, не смею и думать о малейшем хотя бы смягчении заслуженного мною наказания. Но клянусь в свои последние минуты, что если бы не это ужасное болезненное состояние, в котором я находился со времени моей тяжелой нервной болезни, я не совершил бы этого ужасного преступления. Государь, я прошу у Вас прощения, как христианин у христианина, как человек у человека».
Ишутин был помилован после совершения над ним церемонии публичной казни, но Каракозову приговор утвердили. «Когда он услышал об этом, кровь отлила от его лица, он как будто уменьшился в размере и окаменел». Вряд ли он слышал слова председателя Верховного Уголовного суда: «Государь император повелел мне объявить, что прощает вас, как христианин, но как государь простить не может». 3 сентября Дмитрий Каракозов был повешен.
Из дневника А. В. Никитенко:
«4 сентября, четверг. В № 210 “С.-Петербургских ведомостей” напечатаны некоторые результаты, добытые следственной комиссией о Каракозове. Из них видно, до какой
