История нравов - Эдуард Фукс

В одном из своих знаменитых «Писем без назначения» — они были адресованы всему миру — Петрарка дал правильную характеристику не только своего времени, но и будущего, говоря: «Грабеж, насилие, прелюбодеяние — таковы обычные занятия распущенных пап; мужья, дабы они не протестовали, высылаются; их жены подвергаются насилию; когда забеременеют, они возвращаются им назад, а после родов опять отбираются у них, чтобы снова удовлетворить похоть наместников Христа».

К этим, так сказать «естественным», порокам присоединялись в не меньшем размере пороки противоестественные…

Церковь нарушила бы свои священнейшие традиции, если бы не извлекла из этих пороков выгоду для себя. Как рассказывает голландский богослов Вессель, долго проживший в Риме, бывший другом папы, за известную плату папы разрешали и противоестественные пороки.

Похотливый монах. Немецкий рисунок

Весьма понятно, что священники и монахи систематически злоупотребляли находившейся в их руках властью не только для того, чтобы эксплуатировать народ как массу в экономическом отношении, но и для того, чтобы его поработить своим личным прихотям, своим чувственным удовольствиям. Похотливость монаха возбуждалась, естественно, не только при виде физических достоинств невест Христа, но и при виде пышного корсажа здоровенной крестьянки или хорошенькой мещанки. «Не только тело монахинь вкусно», — воскликнул патер, протягивая свои руки к крестьянке. Вожделения монахов вспыхивали даже чаще и скорее лицом к лицу с женщинами из простонародья, так как ввиду исполняемых ими религиозных функций монахи чаще и ближе соприкасались с ними, чем с монахинями. К тому же здесь последствия их любовных похождений сопровождались для них меньшей опасностью или во всяком случае меньшими неудобствами. Если в интересном положении оказывалась жена крестьянина или бюргера, то виновник из духовенства мог и не заботиться о дальнейшем, так как истинной причиной мог считаться ее муж. По этой причине его священническая деятельность открывала ему здесь безграничные возможности наслаждения, которых он жаждал. Развратник-клирик мог удовлетворять свои желания с десятками, даже сотнями женщин.

Как только слуга церкви стал в итоге происходившей эволюции человеком, исключительно жившим для наслаждения, он начал систематически пользоваться властью церкви, ее средствами господства в интересах своей развратной жизни. Главным из этих средств была исповедь. Исповедь и исповедальня доставляли условия, наиболее благоприятные для совращения женщин.

Исповедник имел не только право, но и обязанность задавать самые интимные вопросы. Таким путем исповедь становилась важнейшим и сильнейшим средством политического господства церкви, а похотливый священник мог одновременно служить и церкви и себе.

Развращенная фантазия бесчисленного множества из них отдавалась этим путем без удержу наслаждению совращения любого невинного существа, приходившего с ними в соприкосновение, купалась в утонченном удовольствии, которое доставляли им интимнейшие сведения, сообщавшиеся им самой же прекрасной «грешницей», имела возможность довести до высшего эротического возбуждения невинную девушку, невесту, мечтающую о дне свадьбы, или молодую замужнюю женщину.

В исповедальне проходили не одни только воображаемые оргии. Порабощенные властью церкви над душами, миллионы женщин лишались не только духовного, но и физического целомудрия. Нигде так легко не усыплялась совесть, не устранялись сомнения: ведь священнику было достаточно объявить грех своей жертвы добродетелью. Сотни тысяч невежественных женщин были искренно убеждены, что совершают богоугодное дело, охотно исполняя самые дикие прихоти исповедника. Так как бывали исповедальни, где Приапу и Венере поклонялись более дерзко, чем в самом бойком доме терпимости, то существовало столько же общин, где не только все зрелые девушки, но и вообще все женщины, обладавшие еще хотя бы намеком на красоту, без исключения принадлежали к гарему священника. В таких местностях матери часто качали на руках детей, обязанных своим существованием только активному участию, которое духовный пастырь принимал в благе своих прихожанок.

Пострижение дочери в монахини. Немецкий рисунок Сатира на распутство монахов и монахинь

Где слово и жесты оказывались неубедительными, прибегали к хитрости, а где и она была безуспешна — к насилию. Многие тысячи женщин подвергались насилию в ризнице, в доме священника, в собственной квартире или даже в исповедальне. Гейлер из Кайзерсберга предъявляет к своим собратьям по сословию следующий обвинительный акт: «Ты грешил с публичными женщинами, обманывал девушек, насиловал вдов и жен и связывался с исповедницами. Я уже не говорю о бесстыдстве, с которым ты нарушал святость брака, я не говорю и о том бесстыдстве, за которое тебя следовало бы сжечь».

История каждого города дает такой обильный в этом отношении материал, которым можно было бы наполнить целую книгу. В этом бесконечном триумфальном шествии порока имели бы свое место все классы общества, как и все ступени церковной иерархии. На мягких епископских ложах покоились, добровольно или вынужденно, прекрасные дамы из аристократии и бюргерства, на суровом ложе в узкой келье отшельника — дочери народа. Народная поговорка: «Впусти монаха в дом, он войдет в комнату, впусти его в комнату, он полезет в постель» — была столь же неопровержима, как десять аксиом математики, ибо подкреплялась тысячью достоверных фактов.

Такой же опыт вынес народ из более близкого знакомства с монастырями. «Священник говорит: я люблю свое стадо, но овечек больше козлищ». Также рассуждали и монахи и доказывали это усерднейшим образом на практике. «Кто пошлет жену в монастырь, получит все, что ему нужно, да сверх того еще ребенка». Монастырских служанок, естественно, часто ожидала та же судьба. Если в мужских монастырях совращались жены мещан и крестьян, то в женских их нередко сводили.

В конце Средних веков и в эпоху Ренессанса большинство монастырей были отнюдь не святынями, где занимались постом, умерщвлением плоти и молитвами, а местами, где вовсю наслаждались жизнью. Если уже будни в таких монастырях представляли отнюдь не жизнь, полную лишений, то тем более праздники праздновали пьянством, едой, музыкой и пением и, конечно, пляской. Танец имеет смысл только тогда, когда мужчина пляшет с девицей, — танец, в котором участвуют одни только мужчины, смешон! — в девицах поэтому никогда не было недостатка. Не было недостатка еще в одном: редко участницы вечеров уходили не обласканными. В тишине кельи им убедительнейшим образом доказывалось, что «ряса отнюдь не умерщвляет плоть».

Епископ-шут. Сатира на епископов охотников до праздников

Гейлер из Кайзерсберга знал это по собственному опыту и, быть может, имел в виду этот свой опыт, когда писал: «Если в день ярмарки, да и в другое время женщины посещают монастыри и пляшут с монахами, а потом уединяются с ними в кельях, то это явный позор и этого бы не следовало допускать. В мужских монастырях не должно быть места женщинам. Многие женщины входят в монастырь порядочными, а выходят девками».

Сатира на жизнь радостных монахов. Собор в Винчестере

Ввиду подобных фактов такие поговорки, как «Уже одна тень монастырской колокольни плодовита» или «В тени монастыря все гибнет, только женщины становятся плодовиты», такие поговорки, в которые народ верил, как в Евангелие, были не чем иным, как несколько преувеличивающей и потому лишь резче подчеркивающей суть дела характеристикой действительности.

Если все многочисленные известные нам попытки возмущения народа против погрязших в пороках церковнослужителей не привели в большинстве случаев к победе, достигая в лучшем случае лишь частичных успехов, то не потому, что народное возмущение было недостаточно велико, а потому что церковь успела стать союзницей могущественных господствующих классов или потому что почти весь экономический базис жизни покоился на прочном господстве церкви. Лицом к лицу с такими причинами тщетной оказывалась даже высочайшая степень нравственного возмущения.

Глава 4

Проституция

В конце Средних веков и в эпоху Ренессанса люди еще были чрезвычайно далеки от теоретического проникновения в сущность и условия существования гражданского брака. Тем лучше понимали они тогда логику событий. Так как эпоха отличалась крайней эротической напряженностью, то люди очень хорошо уясняли себе практические нужды времени. Было ясно, что без проституции не обойдешься, если только брак хотел с грехом пополам достигнуть своей цели, а именно производства законных наследников.