Бавыкинский дневник. Воспоминания двадцатого века - Мария Кротова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как находила первый контакт с классом (по-новому – четвёртым, а раньше пятым).
Первая тема – повторение темы «Предложение». Класс с ходу получает задание: написать диалог (разговор) при встрече в школе первого сентября со своими приятелями – 4—5 предложений.
Во время этой работы я хожу между рядами, заглядываю в каждую тетрадку и шёпотом делаю замечания о почерке и т. п. Попутно говорю: «У тебя абсолютно такие же предложения, как и у такого-то». Или: «Это не твой старший брат учится в девятом классе? Отличный парень». Кое-кому помогаю, указываю ошибку. Если, скажем, в тетради написано предложение: «Я отдыхал на море», – спрашиваю: «А в каком месте? С кем?» и т. д. Уходит на это минут десять. Потом мы повторяем тему, примеры все приводят из записанных в тетради.
На следующем уроке я уже встречаю детей как хороших знакомых, а они мне улыбаются уже в коридоре.
Во время самостоятельных работ я всегда хожу по классу и со всеми потихоньку разговариваю. За неделю контакт уже полный, а после двух сочинений я могу описать почти каждую семью.
Когда класс «в азарте» или «заведён», то все работают с эмоциями, то есть весело, энергично и с полной отдачей, даже тупые, пассивные ребята. «Завести» класс нетрудно, в зависимости от возраста, состава и т. д. Я пробовала «для интереса» вогнать в азарт даже десятиклассников, у которых я учителем не была, а пришла на «пустой» урок (учитель болен). Известно, что у всех «пустой» урок используется учениками для своих дел. А я хочу позаниматься русским языком.
«Хорошо, – говорю я в ответ на их просьбы, – пусть к доске пойдёт любой ученик. Я ему продиктую десять слов. Если он не сделает ни одной ошибки, то будете заниматься своими делами, а если сделает, пойдёт к доске следующий». Обычно все улыбаются и посылают к доске самого умного и грамотного. Тот смотрит на меня свысока и небрежно берёт мел. Тон у него снисходительный. Дать десять слов, чтобы было сделано как минимум пять ошибок, уже дело техники. Удивление, растерянность и… класс уже заведён.
Тетрадь третья
февраль—март 1983 года; март—май 1984 года
О хлебе
10.2.83
Дни обычные. Сшила варежку на кухню Вите – так называемая «творческая работа». Начала очередную реставрацию Ганиного пиджака. Сегодня устроила развлечение себе: испекла пирог с капустой и пошла с ним к Маше Лариной «в гости» (раздел «Светская хроника»). Мне хотелось посмотреть старый грузинский фильм «Мимино». Очень милый фильм, получила удовольствие. Маша меня угостила самогонкой, очень крепкой, так что даже голова закружилась. Пили чай с пирогом. Дома читала Гане статьи из газет. Очень устали связки.
Получила письмо от Бореньки. Трудно передать мою радость, хоть и написана всего страничка.
Слушая передачу по радио о цене хлеба, вспоминала свои эпизоды, связанные с хлебом. Кое-что напишу. Станет понятнее, почему я ем много хлеба, хоть от него толстеют.
Эпизод 1. В Рязани в 1932—33 годах, когда была школьницей, стояла в очередях за хлебом, на Сенной площади, по 3—4 часа.
Эпизод 2. В Бородаевке под Новый 1948 год мы поняли, что «встречать» его не с чем: нет ни крошки хлеба. Было часов одиннадцать вечера. Я чуть не плакала: очень хотелось есть и было обидно, что где-то празднуют, даже торт, может быть, испекли, а мы на примусе сварили пшенную кашу на воде, без масла, без сахара, а сейчас и хлеба нет. Ганя, очевидно, пожалел меня. Он пошел в пекарню. Как он потом рассказал, объяснил пекарю ситуацию и выпросил буханку хлеба. Я была счастлива. Целая «лишняя» буханка (сверх 400 гр.), теплая! Вскипятили чайник и встретили Новый год.
Эпизод 3. В этот же «бородаевский» период я ездила на попутном грузовике в райцентр – город Маркс. И вдруг в ларьке увидела очередь: продавали маленькие круглые булочки. Я их давно не видела. Карточки в это время уже были отменены. Я постояла в очереди и купила штук десять, привезла домой, вот была радость!
Таких эпизодов много было, включая подмешивание отрубей, которые нам выдали в Энгельсе. Из них я пекла нечто вроде блинов в палец толщиной. Снять со сковороды их было нельзя, ели ложками.
И сейчас я без хлеба не пью чай. Если есть хлеб – есть жизнь. И наши кошки, и наша собака едят хлеб как лакомство… Господи! Хоть бы мои дети и внуки всегда имели досыта хлеба.
Мои взаимоотношения с модой
14.2.83
Дни обычные. В пятницу пошла за хлебом, но магазин был закрыт – просто так, без особых причин. Дело житейское, – сказал бы Карлсон. Поэтому в субботу пошла снова, зашла и в библиотеку. На этот раз поход был удачным.
В воскресенье весь день шёл мелкий мокрый снег, сидела дома и чинила Вите носки. Решали кроссворды и всё такое – как обычно. Зато сегодня приехал Витя: оказывается, существует и другая жизнь, где-то там, на поверхности океана (а я живу на дне, куда не доходят не только бури, но и вообще ничего). Естественно, напекла пирогов. Два дня за две недели живу как человек.
Письмо и бандероль от Клавы из Чимкента. Маловато. Конечно, с другой стороны, спокойно, нервы сберегаю. Немного скрашивают жизнь книги. Например, Куприн. И ещё хорошо чистить снег. Если он не идёт, я чищу всё время. В Тимашёво ходить по хорошей дороге тоже неплохо, но почему-то с рюкзаком возвращаться каждый раз всё труднее. Надо бы ходить каждый день, но в метель или после заносов неохота.
Вообще говоря, взаимоотношений с модой никаких не было. Мода была впереди, а я отставала на 5—10 лет. Иногда случайно попадала в точку, но очень редко. Но это всё не было делом принципа. Так уж получилось. Когда я училась в школе, мы формы не носили. Не помню ни одного своего платья до восьмого класса. Три года (8, 9 и 10 классы) я ходила в школу в черной шерстяной юбочке и кофточке. Кофточку мне сшили в 8 классе – фланелевую, ярко-голубую. До десятого класса носила пионерский галстук. В 9—10 классах у меня были шерстяные вязаные кофточки – купленные в комиссионке, подержанные. Одна была очень красивая, бежевого цвета с красными горизонтальными полосами. На вечера или в театр я надевала белую английскую блузку, батистовую, а под горло повязывала яркий крепдешиновый бантик.
Я училась в Рязани, о моде не имела представления, как и все мои одноклассницы. Летом ходила в сарафанчике. Обувь? В 7—8 классах я донашивала ботинки моей мамы – высокие, почти до колена, со шнуровкой. Считала, что они очень шикарные. Потом ходила в обычных чёрных ботинках. Туфли с перекладинкой на шнурочках, на низком каблуке, мне купили только к институту. Чулки были чёрные, в резиночку.
На выпускной бал мне сшили платье из белого льна, с вышивкой, очень красивое, но фасон не нарядный – прямое, с отложным воротником. Туфли к этому платью у меня были такие, какие носили все мои ровесницы – белые парусиновые, на синей резиновой подошве, с синим кантиком. Чистили их, намазывая зубным порошком, разведённым в молоке. К ним полагались белые носочки.
Моя причёска? Предмет вечных насмешек в школе. Подстригалась я «под фокстрот», то есть сзади коротко, машинкой. Придерживала волосы металлическим обручем или бархаткой.
Фигура у меня была бы «ничего», но я очень стеснялась своего вдруг появившегося бюста и старалась лифчиком так его стянуть, чтобы грудь была плоской. Вот балда! Моя мама никогда не говорила мне, что девушка должна быть женственной, и я понятия не имела об изящной одежде. Дома у нас считалось, что одеваться надо чисто, тепло – и только.
До десятого класса я носила чёрное пальто из тяжёлого черного бобрика – безобразное, но тёплое. А в десятом классе мне купили новое пальто – бордовое, с чёрным «под котик» воротником фасона «шалька». Его я носила до самой войны, в нём ехала в эшелоне; на стоянке у костра прожгла в нём дырку на животе, сделала заплатку величиной с блюдце, и в нём вернулась в Москву. А вообще я всегда донашивала вещи – сначала сестры, потом мамы.
Первое модное платье мне купил папа на втором курсе института: фиолетовое шерстяное платье с круглым воротником. Круглый вырез мне не понравился: я стеснялась своей длинной шеи. Потом я узнала, что у Нефертити тоже была длинная шея и это считается красивым. Мне об этом никто не говорил. Вот что ноги у меня красивые мне сказал в десятом классе один мальчик. А вообще платьев у меня было так мало, что я могу и сейчас перечислить три-четыре платья, которые я носила все студенческие годы. Всё это были обноски от сестры и от мамы, но я привыкла к этому и не жаловалась. Всю последующую жизнь вплоть до сегодняшнего дня я донашивала старые вещи. Конечно, они были модными… десять лет назад, до того как попали ко мне.
У меня нет и не было того, что называется «одета со вкусом». Я этого не понимала и зачастую надевала вещи, которые невозможно было сочетать друг с другом и которые мне не шли. И наоборот: не носила вещи, которые были бы мне к лицу. Например, я всю жизнь была уверена, что мне, брюнетке, идут только красные цвета и оттенки, а потом, когда была уже немолодой, обнаружилось, что мне очень идёт жёлтое и ярко-зелёное.