Кольцо странника - Марина Александрова

– Что еще за... – обмолвился князь черным словом и опрометью кинулся из шатра.

Тут же его обступили воины. Забыв порядок и обычай, жались к князю, как малые дети. Седобородый воевода, протирая воспаленные, слезящиеся глаза, пробился к князю, вопросил тихо, но слышали все:

– К добру ли это, князь?

Князь Игорь молчал, глядя в небеса. Воины роптали.

– Тихо! – воскликнул князь, подняв руку, и когда все стихло, продолжал:

– Братья и други, отважные мои воины! Никому не дано познать тайны Господа нашего – он сотворил наш мир, он сотворил и это знамение. Быть может, оно предвещает нам добро, быть может, зло – так что ж теперь? Пойдем вперед и испытаем свою судьбу. Или хотите воротиться не бившись, чтоб срам лег на ваши головы?

– Не хотим! – пронеслось над толпой. – Черт с ним, с этим знамением, все одно пойдем на поганых!

– То-то же, – сказал князь и спокойно удалился в свой шатер – досыпать.

На заре тронулись в путь, но теперь уж шли невесело. Даже Иван, известный шутник и балагур, приумолк, едучи рядом со Всеславом. Дурные знамения преследовали войско – кто-то видел, как белый волк перебежал дорогу, многие говорили о хищных птицах – летят за полками, как привязанные, то отстают, то догоняют.

Но все ж люди и звери, жаждущие их погибели, продвигались вперед. Идти предпочитали по ночам, до полуденного зноя, но так было еще хуже. В темноте и непрерывной опасности все чувства до крайности обострялись. То и дело мерещилось ржание и топот половецких коней, казалось, что несметные рати окружают лагерь. Не раз по ночам вскакивал князь Игорь и, шепча что-то, рубил мечом воздух. Но приходило утро и разгоняло морок, а тревога оставалась.

Князю пришла светлая мысль – послать вперед лазутчиков, чтоб разведали, где стоят половцы, как вооружены, много ли их. В разведку пошли Иван да еще один гридень, Микула. Потянулись тревожные дни ожидания.

Через три дня вернулся один Иван – Микула, сказал, пал от половецкой стрелы. Его, чуть живого от усталости и страха, провели в шатер, а через малое время туда же позвали и старшую дружину, и Всеслава.

Мрачен сидел князь на шелковых подушках, туча нашла на его гордый лоб.

– Недобрые вести дошли до нас, бояре! – сказал он, обведя вошедших тяжким взглядом. – Помышлял я застать врагов наших врасплох, испугом их взять. Да не вышло. Лазутчик сказал, что вооружились враги и готовы к бою – даже посланцев наших встретили стрелами, хоть хоронились они, как только можно.

Никто не сказал ни слова, и в шатре повисла тяжкая тишина.

– Что примолкли? Решайте, други, как нам быть, что делать?

– Решай сам, князь, своим умом, – выступил вперед тысяцкий Владимир. – А решишь – говори с воями, расскажи им свою волюшку.

– Добро, – молвил князь и отпустил пришедших. А к вечеру вышел к войску и держал речь перед ним. Коротка была эта речь.

– Не стану уверять вас, воины, в близкой победе. Слышали вы уже, верно, что половцы готовы к сражению и уж ждут нас, поджидают. Можно было бы коней поворотить, кабы не поклялся я перед вами сложить голову иль напиться воды из Дона-реки. Как мне клятву свою преломить, с позором назад вернуться? Неможно такого!

– Неможно! – пронеслось над степью. – Веди нас, князь!

Князь Игорь взмахнул рукой, и Всеслав увидал слезы на его глазах.

– Иного и не ждал я ответа! Станем же крепко, постоим за Русь великую – одна она на свете, братья!

Пустились в путь на всю ночь, а утром встретили половецкие полки. Всеслав подивился – хоть и неопытен он был, но видел – не так много половцев, как донесли лазутчики. И сражаться они не готовы были. Завидев русичей, принялись разворачиваться, в бой вступать не хотели. Не тут-то было, голубчики! Догнали их шесть полков князя Игоря и показали им небо с овчинку! Много добра взяли – золото, дорогие ткани, многих девок половецких забрали в полон, а сами не понесли никакого ущерба!

Поднялся боевой дух в полках. Князь Игорь, загоревшись, рвался дальше в ночь, да удержал его племянник Святослав Ольгович – то его полки разгромили половцев. Сказал, дескать, устали его люди. Пришлось ночевать на месте.

А когда небо на востоке посветлело и багровая, страшная заря обрушилась на степь – тьмы тьмущие половцев уже подтягивались к лагерю...

Изумление было пуще страха, пуще предчувствия кровавой битвы. Откуда взялось их так много, понабежало? Как ухитрились в считанные дни собраться и сплотиться в непробиваемую стену?

– Мы сами собрали их на свои головы, – шептал князь. – Мы сами дерзостью своей пробудили зло, которое усмирил было Святослав Киевский. Мой грех! Гордыня, гордыня окаянная!

– Не время теперь каяться! Решай, князь: либо пробиться к Донцу и спастись, либо рубиться до последнего! – услышал князь за своей спиной. Обернулся с удивлением, увидел Всеслава.

– Твоя правда, богатырь! Да только как же бежать? Смотри-ка, сколько всякого народу: как их оставить? Нет уж, я виноват, мне и ответ держать! – и повел в бой свои полки.

Сеча была кровавая. Рубились до позднего вечера, и не храбрость уж поддерживала русских воинов, а отчаянье и безнадежность. Многие знали, что не вернуться живыми из этого побоища, и оттого рубились еще яростней, желая дорого отдать свою жизнь. Всеслав видел, как падали, сраженные вражескими стрелами, его товарищи, как под ударами кривых половецких сабель то один, то другой русский витязь клонился к земле, как подрезанный колос.

Победы не ждали, не ждали и пощады, но все ж возмутились все сердца, когда узрели, что коуи, степные варвары, что служили в полках Игоря Святославовича, обратились в бегство.

Всеслав на ту пору был рядом с князем и видел, как вспыхнули гневом черные очи его. И еще одно бросилось в глаза – десница у князя окровавлена, и плетью повисла, словно и жизни в ней нет. «Как же он сражается, левой рукой?» – с ужасом подумал Всеслав. Хотел было подступиться к князю, но не успел – тот лихо, совсем по-кипчакски гикнул и вдруг, повернув коня, помчался вслед уходящим коуям.

Черная мысль мелькнула у Всеслава, подумал он было, что порешил князь Игорь бросить на произвол судьбы свое верное войско, которое за честь его пошло на верную смерть. Но сам себя одернул, понял, что ошибся. Князь возжелал, видать, вернуть степняков. Горяч был тот порыв гордой души, но напрасен, ох, как напрасен! Князь Игорь опасно отдалился от своего войска, ему раненому, могла грозить Бог весть какая опасность, и Всеслав, не раздумывая, бросился вслед за ним.

– Князь, постой! – крикнул он, но Игорь не услышал зова.

Зубы стиснул Всеслав до скрипа, на щеках вздулись темные желваки. Кричать уже не мог – сорвал голос, только хрипел неподобно, честил степняков псами и сволочил их, на чем свет стоит. Погоняя задыхающегося коня, Всеслав кинулся догонять князя, но вдруг боль обожгла грудь, в глазах поплыли огненные точки и он провалился в бездонное, блаженное небытие...

ГЛАВА 8

Очнулся и долго не мог понять – жив ли, мертв ли? Вроде, ничего не болело, но отчего-то нельзя было двинуть ни рукой, ни ногой. Над головой – белый купол, вроде как из ткани. Шатер? И тут услышал – там, за стеной – чужую, непонятную гортанную речь, и понял все, и застонал сквозь зубы.

Случилось то, что хуже самой лютой смерти. Плен, рабство у врагов...

С трудом припоминались события предыдущего дня. Помнил, как помчался сломя голову за князем, помнил, как ударило что-то в грудь... Или в спину? Неважно это теперь.

Поднял голову, огляделся. Чистый шатер, под головой – шелковая подушка. Значит, казнить и пытать не будут, иначе бы бросили где-нибудь, как собаку. Во рту странный вкус, незнакомый, но явно лекарственный – может, лечить пытались? И грудь перетянута белой холстиной. Ясно, ранили, подобрали, привезли, как котенка слепого, беспомощного!

И вдруг за стеной прозвучала русская речь, знакомый голос. С Всеслава истому как рукой сняло, чуть не подскочил на месте. Князь Игорь! Значит, все ж таки не в плену, в своем стане. Спасся чудом, принесли, лечили. Даже прослезился Всеслав, когда занавеска у шатра откинулась и вошел князь Игорь, а с ним... смуглолицый, кривоногий половецкий воин.

От разбитой надежды едва не зарыдал Всеслав. Пришлось, чтоб не показать слабости, зажмурить глаза, прикинуться спящим.

– Вот видишь, спит он еще, – с упреком обратился князь к половцу. – А ты – «шевелится, шевелится»!

– Должен уж проснуться, – заметил половец и сделал шаг к ложу. Тут Всеслав решил, что пора очухаться, открыл глаза.

Князь стоял прямо перед ним, но как он выглядел! Моложавое лицо постарело лет на десять, было черным, худым, холеная борода спуталась, в глазах – тоска.

– Где я, князь? – пересохшими губами вымолвил Всеслав и сам испугался своего голоса.

– Где? Да там же, где и я. А я в плену половецком, у самого светлейшего хана Кончака в гостях. Ты иди, иди, – обратился князь к половцу, и тот, поклонившись, выскочил из шатра.