Раневская, которая плюнула в вечность - Збигнев Войцеховский

А ведал всем этим специально созданный комитет по кинематографии, цепной пес советской идеологии. И руководил данной конторой товарищ Большаков. Вот такая звучная фамилия была, запоминайте. Она еще у нас всплывет.

Товарищ Большаков вычеркнул Фаину Раневскую из списка актеров фильма «Иван Грозный». Раньше вы уже прочитали про это: «Семитские черты лица Раневской очень явственно проступают на первом плане». К слову сказать, на ту роль утвердили актрису, которая ну никак не отвечала требованиям госкомитета в отношении чистой славянской внешности.

Эйзенштейн оказался в такой ситуации, что хоть плачь. Дело в том, что он уже не только пригласил Раневскую на съемки фильма, но и снял несколько эпизодов. И то, как Фаина Раневская играла на сцене тетушку Ивана Грозного, было именно видением режиссера!

Раневская не просто угадала замысел Эйзенштейна. Она привнесла в свою героиню новые, глубокие черты, раскрыла этот персонаж во всей полноте.

И тут – запретить. Убрать. Заменить.

Эйзенштейн был в бешенстве.

Все его попытки переубедить Большакова и комитет ни к чему не привели. Он понял, что проиграл.

Раневская, конечно же, уловила ситуацию ничуть не хуже Эйзенштейна. Она вынуждена была проглотить острый ком обиды, дичайшей несправедливости. Но где-то в глубине души Фаина Георгиевна считала, что режиссер сделал не все возможное для того, чтобы отстоять для нее эту роль.

Давайте с этим согласимся. Да, был товарищ Большаков и комитет по кинематографии. Но был и Сталин, в кабинет которого допускался Эйзенштейн. Вполне возможно, что сам режиссер не пошел на сознательное обострение конфликта с Большаковым, ведь от этого функционера тоже немало зависело. Как говорится, не стоит прыгать через голову.

Вряд ли Большакову понравилась бы настойчивость Эйзенштейна, выразившаяся в отстаивании списка актеров в кабинете у самого великого вождя. Может быть, Эйзенштейн, весь поглощенный фильмом, решил, что не такая уж и большая беда для Фаины Раневской – отсутствие роли. Тем более что сама артистка ставила кино все же ниже театра как вида искусства.

Но как бы то ни было, Фаина Раневская имела право на обиду.

Великий режиссер начал работу без Раневской, с новой актрисой, утвержденной на самом верху. Но чем дальше шли сцены, тем больше он отчаивался. Та персона, которую играла актриса, назначенная коммунистами, была именно тетушкой – этакой дородной, старомодной, озабоченной своими бочками с капустой и огурцами в погребах, питанием племянника. А нужна была пружина, некий движитель, носитель импульса, незаурядный ум. Интересы тетушки Ивана Грозного должны были быть шире кадок в погребе.

Не получалось!

Сколько ни пытался Эйзенштейн донести новой актрисе, какой должна быть тетушка Ивана Грозного – все впустую. Как заклятье какое легло на эту роль. И тогда Эйзенштейн решается на особую дерзость. Я бы сказал, на двойную. Он срочно телеграфирует Фаине Раневской и приглашает ее немедленно прибыть на съемки.

Дерзость в отношении руководства комитета по кинематографии понятна. Но Эйзенштейн рассчитывал на то, что победителей не судят. Вот, дескать, сделает он с Раневской те же фрагменты, которые уже отсняты с утвержденной актрисой, и привезет их на просмотр к Большакову. Тот все увидит и согласится.

Дерзость в отношении Фаины Раневской была спрятана поглубже. Актриса, конечно же, поняла, что Эйзенштейн решил сыграть втихую, просто использовать ее. Он не попытался еще раз убедить Большакова в необходимости смены актера на роль. Это была настоящая авантюра. Раневской предстояло сыграть в ней безропотную особу, тупо послушную великому режиссеру.

Был еще один момент, который надеялся использовать Эйзенштейн. На то время Фаина Раневская осталась без роли в театре. Так получилось – закрыли спектакль, в котором она играла. Это не было чем-то удивительным. Вот, нашли вершители советской идеологии что-то этакое, несвоевременное, а то и вредное, и закрыли. А в новом спектакле для Раневской роли пока не было. Остаться без роли – сидеть без денег. Эйзенштейн прекрасно понимал это.

Может быть, что-то вышло бы и иначе? Вдруг Раневская, сама изрядная авантюристка, и согласилась бы с предложением Эйзенштейна? Допустим, Большакова убедили бы сцены, сыгранные ею.

Но в это время Фаина Раневская переживала куда большую беду, чем отсутствие ролей в театре. Да, ей было очень тяжело. Артистке пришлось распродавать то, что не казалось на тот момент необходимым, во многом стеснять себя. Но Фаину Раневскую быт не волновал никогда. Она вообще очень странно относилась к деньгам, особенно с точки зрения советского обывателя. Артистка не любила деньги и никогда их не считала.

Куда больше Раневскую волновал вопрос здоровья Анны Ахматовой, которая заболела. Фаина Георгиевна взвалила на себя все обязанности врача, сиделки, добровольной домработницы своей подруги.

Поэтому предложение Эйзенштейна очень больно резануло ее самолюбие в тот момент. Она даже не ответила на его телеграмму.

Режиссер через общих друзей еще раз передал Раневской свое предложение. В нем содержался весьма прозрачный намек на то, что она сможет значительно улучшить материальное положение. «Хоть денег заработает, дура, если даже и не утвердят на роль».

Фаина Раневская нисколько не колебалась с ответом.

– Передайте Эйзенштейну, что я лучше стану продавать кожу со своей задницы, чем сниматься в его паршивом кино!

Ну что ж, так ему и передали.

Прошло некоторое время, запомнившееся ей безденежьем и нервным истощением из-за болезни подруги. И вот от гениального режиссера последовал ответ. Через друзей он спрашивал у Раневской, как идет торговля кожей с ее задницы.

Как надо было поступать Фаине Георгиевне, что отвечать?

А ничего она не ответила. Потому что догадалась: Эйзенштейн понял ее состояние на тот момент. Он сообразил, что она сама догадалась, какую роль ей предстояло сыграть в игре с Большаковым. До режиссера дошло, что актриса имела полное право ответить ему именно так.

Поэтому он и сам изъяснялся в таком же стиле. В итоге состоялся обмен уколами между двумя людьми, которые уважали друг друга за мастерство и ум и могли прощать мелкие обиды. Это было чем-то вроде игры на публику, тем более что такая пикировка отвлекла досужие разговоры от главной причины неутверждения Раневской на роль тетушки Ивана Грозного. Ни Эйзенштейн, ни сама Фаина Георгиевна не хотели, чтобы об этом говорили шепотом или вслух. Это было просто рискованно.

Еще один маленький штрих. Во время болезни Ахматовой на ее имя пришел солидный денежный перевод от незнакомого лица. Эти деньги оказались очень кстати. Думаю, Раневская вполне догадывалась, кто был отправителем.