Выкрикивается лот 49 - Томас Пинчон

– «Трагедия курьера», – сказал Майлз, – Точно. Так же кучеряво закручено. Кости батальона жмуриков в озере, их выуживают, пускают в дело…

– Они подслушивают, – возопил Ди Прессо. – Ну и детишки пошли. Вечно подслушивают, вынюхивают, ставят жучки в квартире, подключаются к телефону…

– Зато не болтаем направо и налево о том, что услышим, – сказала другая девушка. – И мы вообще не курим «Биконсфилд». Курим марихуану. – Смех. Но не шутка.

Барабанщик Леонард полез в карман своего пляжного халата, вытащил пригоршню сигарет с марихуаной и раздал приятелям. Метцгер закрыл глаза и отвернулся, бормоча: «Употребление наркотиков».

– Караул, – сказал Ди Прессо, обернувшись и дико глядя с открытым ртом на озеро. Там появился еще один катер, который направлялся прямо к ним. За ветровым стеклом скрючились две фигуры в серых костюмах. – Я выйду к нему, Метц. Если он остановится здесь, не лезь в бутылку, это мой клиент. – И Ди Прессо исчез, скатившись вниз по лестнице.

Эдипа со вздохом откинулась на спину и, щурясь от ветра, уставилась в пустоту голубого неба. Вскоре она услышала, как от берега отошла «Годзилла-II».

– Метцгер, – вдруг дошло до нее, – Ди Прессо увел катер. Бросил нас на острове.

Там они и оставались вплоть до полного захода солнца, и лишь потом Майлз, Дин, Серж, Леонард и девчонки, чертя в воздухе рдеющими сигаретами буквы «С» и «О», словно группа поддержки на футбольном матче, привлекли внимание спасательной службы Лагун Фангосо – команды, набранной из бывших актеров-ковбоев и мотоциклистов-полицейских. Этот солидный промежуток времени был заполнен песнями «Параноиков», выпивкой, бросанием кусочков баклажанных сэндвичей стае не слишком умных чаек, перепутавших Лагуны Фангосо с Тихим океаном, и пересказом сюжета пьесы Ричарда Уорфингера «Трагедия курьера» – путаным и практически бессвязным, поскольку различные воспоминания восьмерых человек раскручивались постепенно и заводили в пределы столь же расплывчатые, как кольца и облака сигаретного дыма. Получалось настолько невнятно, что на следующий день Эдипа решила посмотреть пьесу сама и даже уговорила Метцгера пойти с ней.

«Трагедию курьера» поставила труппа из Сан-Нарцисо, известная как «Актеры Танка»; «Танком» назывался маленький театрик, расположенный между дорожно-аудиторской фирмой и подпольным цехом по производству транзисторов, которого еще не было в прошлом году и уже не будет в следующем, но который тем не менее греб деньги лопатой – если не ковшом парового экскаватора, – хотя торговал по ценам даже ниже японских. Эдипа и надутый, капризничающий Метцгер вошли в полупустой зал.

К началу представления он так и не заполнился. Но костюмы были пышными, свет – впечатляющим, и хотя все реплики произносились на сценическом языке среднего запада Британии, Эдипа уже через пять минут чрезвычайно увлеклась атмосферой зла, которую создал для аудитории XVII века чародей Ричард Уорфингер, – атмосферой предапокалиптической, насыщенной жаждой смерти и выдохшейся чувственностью, атмосферой хаотической, немного едкой, полной предчувствия холодной бездны гражданской войны, ожидаемой через каких-нибудь пару годков.

Действие пьесы начинается примерно через десять лет после того, как Анжело, зловещий герцог Сквамулья, убил своего соседа, доброго герцога Фаджио, отравив ступни изваяния Святого Нарциса, епископа Иерусалимского, стоявшего в дворцовой часовне, каковые ступни герцог привык целовать каждое воскресенье, приходя к мессе. Это дает возможность Паскуале, злому побочному сыну Фаджио, стать регентом при своем сводном брате Никколо, законном наследнике и протагонисте пьесы, пока тот не достигнет совершеннолетия. Разумеется, Паскуале не собирается позволить ему так долго прожить. Сговорившись с герцогом Сквамулья, Паскуале замышляет избавиться от юного Никколо, предложив мальчику поиграть в прятки, дабы затем хитроумно навести его на мысль заползти в жерло чудовищной пушки, из которой приспешник негодяя бабахнет ребенком прямо в небеса, о чем Паскуале с сожалением вспоминает несколько позже, в третьем акте:

Дождем кровавым напитал бы он поля,В кругу Менад, рычащих песнь селитрыИ сере воспевающих хвалу.

С сожалением, так как упомянутый приспешник, обаятельный интриган по имени Эрколе, тайно поддерживает связь с инакомыслящими при дворе Фаджио, которые желают сохранить жизнь Никколо; и Эрколе, ухитрившись запихнуть в пушку козленка, скрытно выводит малыша, переодетого старой сводней, из герцогского дворца.

Все это выясняется в первой сцене, когда Никколо излагает предысторию своему другу Доменико. К этому времени Никколо уже подрос и теперь крутится при дворе убийцы своего отца, герцога Анжело, притворяясь специальным курьером семейства Торн и Таксис, которое в те дни являлось монополистом почтовых перевозок на территории всей Священной Римской Империи. Никколо делает вид, что пытается завоевать новый рынок, поскольку порочный герцог Сквамулья упорно отказывается от услуг системы «Торн и Таксис», несмотря на пониженные расценки и ускоренное обслуживание, и предпочитает нанимать специальных гонцов для сношений с Паскуале, своим ставленником в соседствующем Фаджио. На самом же деле Никколо выжидает удобного момента, чтобы расправиться с герцогом.

Тем временем подлый герцог Анжело задумывает объединить владения Сквамулья и Фаджио, выдав свою сестру Франческу – последнюю представительницу королевской фамилии – за Паскуале, узурпатора Фаджио. Единственным препятствием на пути этого союза является то, что Франческа – мать Паскуале; именно ее незаконное сожительство с покойным герцогом Фаджио и послужило одной из причин, подвигнувших Анжело на отравление последнего. Следует забавная сцена, в которой Франческа деликатно напоминает брату о социальном табу на инцест. Анжело отвечает, что Франческа, похоже, упустила из виду их десятилетнюю любовную связь. Инцест не инцест – брак будет, и точка; он жизненно необходим для далеко идущих планов герцога. Церковь никогда не даст разрешения на это, говорит Франческа. Значит, отвечает герцог Анжело, я подкуплю кардинала. В нем просыпается похоть, он вожделеет сестру и впивается ей в шею; диалог переходит в пароксизмы бурной страсти, и сцена завершается падением сластолюбивой пары на тахту.

Акт заканчивается тем, что Доменико, которому наивный Никколо в начале выбалтывает свою тайну, пытается пройти к герцогу Анжело и предать друга. Герцог у себя в апартаментах, но он, разумеется, занят до предела, и Доменико не находит ничего лучшего, как обратиться к его ближайшему помощнику, а им оказывается тот самый Эрколе, который когда-то спас жизнь юному Никколо и помог ему бежать из Фаджио. В чем Эрколе и признается Доменико, предварительно соблазнив неосмотрительного доносчика наклониться и сунуть голову в заманчивый черный ящик под предлогом показа порнографической диорамы. Стальные тиски мгновенно схватывают голову вероломного Доменико, а ящик заглушает крики о помощи. Эрколе связывает ему руки и ноги алым шелковым шнуром, рассказывает о своей роли в событиях, просовывает в ящик щипцы, вырывает Доменико язык, дает пару раз по шее, выливает в ящик кубок царской водки, перечисляет ряд других удовольствий – включая кастрацию, – которые предстоит испытать подлецу перед смертью, – и все это под аккомпанемент воплей, безъязыких попыток мольбы о пощаде и судорожных извиваний жертвы. Затем Эрколе зажигает факел на стене, насаживает вырванный язык на рапиру, поджаривает его и завершает акт безумной пляской и криком:

Шут Эрколе сейчас из подлецаОдним ударом сделает скопца.Нечистый дух отправим на погост,Начнем ужасный праздник Пентекост.[55]

Свет погас, и в наступившей тишине кто-то неподалеку от Эдипы отчетливо икнул.

– Ну что, пойдем? – спросил Метцгер.

– Я хочу посмотреть про кости, – ответила Эдипа. Ей пришлось ждать до четвертого акта. Второй большей частью был посвящен затяжным пыткам и бесконечным страданиям князя Церкви, который предпочитает принять мученический венец, но не позволить Франческе выйти замуж за собственного сына. Картины истязаний прерываются лишь раз, когда Эрколе, наблюдающий за агонией, посылает гонцов в Фаджио, к порядочным людям, имеющим зуб на Паскуале, и, рассчитывая несколько всколыхнуть общественное мнение, велит курьерам пустить слух, что Паскуале задумал жениться на своей матери; после чего следует сцена, в которой Никколо, убивая время с одним из гонцов герцога Анжело, выслушивает рассказ о Потерянном Патруле, отряде из пятидесяти отборных рыцарей, золотой молодежи Фаджио, посланных защищать доброго герцога. В один прекрасный день они выехали в район патрулирования возле границы Сквамулья и бесследно пропали, а вскоре после этого добрый герцог был отравлен. Честный Никколо, которому всегда было трудно в нужный момент скрыть свои эмоции, высказывается в том духе, что между этими двумя событиями может вдруг обнаружиться связь, и если выяснится, что тут замешан герцог Анжело, то, право слово, приятель, несладко ему придется, вот увидишь. Собеседник Никколо, некий Витторио, обижается и клянется в сторону при первой же возможности донести Анжело об этих изменнических речах. Далее действие вновь переносится в комнату – пыток, где кровью кардинала наполняют потир и принуждают священника посвятить свою кровь не Богу, но Сатане. Ему также отрубают большой палец на ноге, заставляют поднять его наподобие гостии и сказать при этом «Вот тело мое», а язвительный Анжело замечает, что кардинал после пятидесяти лет беспрерывного вранья впервые сказал хоть что-то похожее на правду. По всей видимости, эта вполне антиклерикальная сцена была вставлена с намерением потрафить пуританам того времени (бесполезный жест, поскольку они вообще в театр не ходили, по каким-то причинам считая безнравственными все пьесы сплошь).