Георгий Гурьянов: «Я и есть искусство» - Метсур Вольде

А в Симферополе, когда моряки плотным кольцом стали сжиматься вокруг нас, в какой-то момент пришлось все бросить и убежать. Спасаться бегством (смеется). Иначе непонятно, что бы произошло.

Песни тщательно подбирались, и, конечно, главное слово было за Виктором. В каждом альбоме существует законченность, последовательность, и не только музыкальная, но еще и смысловая – в словах песен.

Мне хотелось показать себя, и я не мог сидеть – а стоя играл ритмичнее, лучше. Потому что это был некий танец.

Была неплохая мысль создать коллектив из молодых людей, чтобы они исполняли все песни, которые мы не исполняем. А именно – все песни про любовь. Такие, как «Разреши мне», «Братская любовь», «Малыш, ты меня волнуешь…», «Когда твоя девушка больна» – целое направление, целый стиль. Грандиозный самостоятельный коллектив мог бы появиться. Даже были наработки, мы искали какого-то симпатичного парня… Бойз-бенд абсолютно! То, что мы хотели (смеется). Без этого героического пафоса, образа. Потому что стилистически неверно было нам петь эти песни, и нужно было найти какой-то выход. Да, много было мыслей в этом направлении.

В первый раз записывали ее на порто-студии. Потом для альбома «Звезда по имени Солнце» в то же время, что и весь альбом, на студии Валерия Леонтьева. Но песня не поместилась в альбом, потому что выпадала – out-take такой. Она планировалась для использования в фильме. Хотелось ее, конечно, выпустить синглом, но понятия «сингл» тогда вообще не существовало. Хотя это великолепный, на мой взгляд, формат пластинки. Я не знаю, чья была идея поставить эту песню последней на «Черном альбоме», но… написать такую песню!..

Не было присущей радости и веселья, сопровождавшего записи всех предыдущих альбомов. Стоит ли описывать наши чувства в это время – они понятны. Трудно было работать. Не было никаких радикальных перемен. Мы, наоборот, старались максимально сохранить звук и стиль.

«Судьба барабанщика»

Георгий Гурьянов – художник, ударник группы «Кино» и организатор первых рейв-вечеринок – рассказал о своем друге Вестбаме в преддверии московского пре-пати фестиваля «Mayday». Это полная версия речи Гурьянова, частично использованная при подготовке материала в журнале «TimeOut». Мы оформили его в виде отдельных цитат.

«Хотите мою личную историю? Я с детства любил британскую культуру, изучал английский язык и дружил с английскими студентами, учившимися в Ленинграде. Было начало 86-го года, и одна очаровательная англичанка подарила мне кассету «Jack Tracks». Я уж не говорю про Kraftwerk или про всю «новую романтику» – OMD, Duran Duran, Dead Or Alive. Вы помните их «Spin Me Around»? Все истоки моего увлечения электронной музыкой здесь. Виктор Цой тоже очень увлекался танцевальной музыкой: ритм для него – это было все. Я с полной уверенностью могу назвать его человеком электронной культуры, который не имеет ничего общего с упырями, рок-н-ролльщиками, бородачами и прочими уродами. Они до сих пор пытаются отстоять свое право на Виктора, но Витя был со мной».

«Ту девушку я с тех пор ни разу не видел. В общем, с 1986 года я был в курсе, что такое современная танцевальная музыка, как бы ее там ни называли. Хочу похвастаться. В конце 80-х, когда в Питер приехал Джон Пил – я слышал его до последней его программы, царствие ему небесное, – и я уже не помню, как оказался с ним на встрече, где были Артемий Троицкий, Алик Кан, еще какие-то музыкальные деятели. Они спросили, какая самая интересная, прогрессивная и современная музыка? Он сказал: «хаус», а они не знали, что это такое. Только я оказался в курсе – было смешно».

«В детстве я слушал диско, когда все балдели от Deep Purple. Я всегда любил музыку больше, чем все остальное. Родители купили мне приемник, с помощью которого я ловил «BBC World Service» и радио Люксембурга. Был еще один альтернативный источник информации – моя сестра, вышедшая замуж за моряка, который привозил мне жевательную резинку и пластинки из-за заграницы. Ну а в чем еще тогда нуждался советский подросток?»

«Никакого Хааса тогда еще не существовало. Где он был в те времена? В Кривом Роге, или откуда он там?»

«Итак, 1987 год. «Популярная механика» в полном составе вместе с группой «Кино» едет в Ригу. Мы тогда близко дружили с Курехиным и играли с ним решительно все. Нас было человек 7–8, плюс несколько шоуменов. Гаркуши, кажется, не было. Из придурков участвовали только Бугаев и Тимур Новиков. Мы ехали на фестиваль авангардной музыки, а параллельно в городе проходила большая выставка современного искусства. Тогда возникло первое прямое пересечение искусства и современной музыки на территории бывшего СССР. И там я впервые увидел Вестбама. В качестве гостя на выставке он выступал с мастер-классом – показывал и объяснял, что такое «record art». Демонстрировал он это, сводя на двух проигрывателях Technics песню «Boim Um Chak» Kraftwerk с Santa Esmeralda. Все свои действия он предельно наукообразно комментирует, ведь Вестбам – семи пядей во лбу. У него чуть ли не два высших образования, и он из очень культурной семьи, его мама – достаточно знаменитый художник, которую я очень уважаю как живописца. Процесс микширования нас рассмешил. Нам это показалось жутко несерьезным делом, и я помню, как смеялся Виктор. Вестбам сводил диаметрально разных исполнителей».

«Я был, мягко сказать, под впечатлением. Та кассета, гастроли в Риге – я обожал эйсид-хаус. В конце 80-х я уже мечтал и жил только этим».

«Саму технику микширования уже тогда активно применял Курехин в «Поп-механнике», но Сергей руководствовался абсолютно другой идеологией, принадлежал другой школе, другой эпохе. Чекасин, Курехин – они были джазистами, импровизаторами».

«Мы знакомились с Максимилианом, дружили и выступали экспромтом все вместе: «Кино», «Поп-механика» и Вестбам. Дядя Вестбама, его приемный отец Уильям Родгар, создал электронную империю техно-музыки в Берлине. Конечно, он не смог бы сделать этого без гения Максимилиана Ленца. Компания Low Spirit – вообще полусемейное предприятие. Dr. Motte – вдохновитель и организатор берлинского Loveparade – из другой семьи».

«Все думали, что Вестбам означает неправильно произнесенное словосочетание «западный автобан» или «западная задница», но это не так. Псевдоним, разумеется, двусоставный. Он означает «Вестфалия Бамбаата», Вестфалия – земля в Западной Германии, где он родился, а Бамбаата – дань его уважения Африке Бамбаате».

«Сначала ко мне приехали друзья из Берлина, потом я поехал к ним и побывал во всех клубах. Это было еще до падения стены».

«Расскажу, как первый раз Вестбам вместе с диджеем Роком приехал к нам в Ленинград. У нас был домашний клуб, были средства и огромное желание. Мы с Тимуром Новиковым не жалели средств, чтобы развеселить себя и наших друзей. И берлинские диджеи жертвовали своими гонорарами в копилку всеобщей радости. Тогда уже Цой погиб, значит, был 1991-й. Планетарий, «Новые композиторы», Фонтанка, 145, – тогда все работали вместе. Я был спонсором – от начала и до конца. Я заплатил за печать билетов и за обеспечение какого-то элементарного комфорта. Все ребята жили экономно – в квартире моей подружки. Мы расходовали свои деньги ради своего же удовольствия. Для нас это было как благотворительность. Я был так наивен, так человеколюбив, я был готов на все, и я был доволен. Вечеринка была, что называется, супер! На следующий день мы провели афтер-пати на Фонтанке, 145».

«Некоторые персонажи тогда уже были not welcomed – например, Курехина мы не пускали на наши молодежные вечеринки. А Новиков был одним из первых зажигателей. Он был жутко чувствителен, с одной стороны, ко всему изящному, с другой стороны – ко всему современному; но – вот беда! – Тимур совсем не понимал музыки. Хотя первые рейвы – это скорее социальное, а не музыкальное явление».

«В начале 90-х в представлении москвичей рейв выглядел так: это огромный стол с закусочками, всякая селедка «под шубой», водочка и прочая дрянь. Прибалтийский диджей Янис (Янис Крауклис. – Примеч. авт.) играет какие-то пластинки. Но все это было глупо и мало адекватно. Понадобилось много лет, чтобы Москва пришла к тому, чем она является. Сейчас я восхищаюсь ею, но тогда она казалась полным убожеством».

«После вечеринки в планетарии Вестбам превратился в абсолютную звезду в Петербурге, в отличие от Москвы. Корреспонденты московской «Афиши» мне говорили, что считают Вестбама полным бездарем и не понимают, с чего это он гений».

«У меня огромная коллекция пластинок, однако я никогда не пытался сводить их на публике. Я, вообще, рожден быть диджеем, и только потому, что в СССР не было такой профессии, превратился в барабанщика».