С ними по-хорошему нельзя - Раймон Кено

— Но все было слышно.

— Я обесчещен, — подавленно прошептал Каллинен.

— Они думают, что это кошка. Скажешь, что это была кошка.

— А ты подтвердишь?

Кэффри очень внимательно оглядел Герти. Она еще не успела отдышаться.

— Конечно, это была кошка.

Каллинен вынул из кармана свой красивый зеленый платок, украшенный золотыми арфами, и вытер лицо.

— Смотри, — сказал Кэффри, — у тебя из носа кровь идет.

— А вот и они, — сказал Галлэхер.

О’Рурки не обернулся. В комнату в сопровождении Каллинена и Кэффри вошла Герти.

— Это была действительно кошка, — сказал Кэффри.

— Черт возьми! — воскликнул Галлэхер. — Вот они! Вот они!

Маккормак подошел к одной из бойниц.

— Мисс, — сказал утихомирившийся О’Рурки, — мы вам объясняли, что ваше присутствие здесь подозрительно.

— Они струячат по мосту, — крикнул Галлэхер.

— Гады! Откуда их столько?! — отозвался Маккормак.

— Мы приняли решение держать вас под постоянным коллективным наблюдением, — продолжал О’Рурки.

— Стрелять будем? — спросил Галлэхер.

Пулеметы, установленные британцами на деревянных штабелях, затрещали. Свинцовые струи ударили по фасаду почты. На первом этаже застрочил в ответ Келлехер. Кэффри и Каллинен встали рядом с Маккормаком и Галлэхером, стреляющими из бойниц.

— Забирайтесь под стол, — приказал О’Рурки, — и не шевелитесь.

Герти послушно залезла под стол.

О’Рурки запер дверь и сунул ключ в карман. Затем присоединился к товарищам.

Похоже, британцы решили покончить с почтой. Они валили со всех сторон. Судя по всему, они держали в своих руках О’Коннелл-стрит. Мятежникам с набережной Иден было видно, как по улице в сторону моста Митэл вели колонну пленников с поднятыми вверх руками.

— Плохо дело, — сказал Кэффри.

— Это наши товарищи из Центрального бюро, — заметил Маккормак. — Я узнаю Тэдди Ланарка и Шона Дромгура.

— Телефон, — подсказал ему О’Рурки.

Покинув свое место, Маккормак направился к столу директора, мистера Теодора Дюрана, ныне покойника. Он увидел забившуюся под стол и зажмурившуюся от страха Герти. Стараясь не наступить на нее, он сел в кресло, закрутил вертушку и снял трубку. Не опуская трубки и воспользовавшись затишьем между выстрелами (в эту минуту почему-то сильно запахло порохом), он сказал:

— Никто не отвечает.

Его соратники продолжали щелкать британцев. Возможно, они даже не услышали реплику командира.

Не заметили они и того, что сразу же после реплики командир вздрогнул. Они тщательно целились и щелкали; британцы начинали злиться. Передвижение по мосту, а равно как и вдоль набережных, было им по-прежнему заказано под угрозой потерь, превышающих сорок пять процентов личного состава (что по военным меркам могло сойти за отличную результативность). Тем не менее они продолжали отчаянно атаковать.

— Кто это? — произнес чей-то мужской голос на другом конце провода.

Маккормак опустил глаза. У него во рту внезапно пересохло.

— By Jove![12] — произнес мужской голос. — Отвечайте!

Легкий электрический разряд прошелся вдоль его позвоночника, пронизывая со все увеличивающейся частотой спинной мозг.

Запинаясь, Маккормак ответил:

— Это Маккормак.

— Готов поспорить, что это еще один сучий выродок из числа повстанческих негодяев, — произнес голос.

Маккормак не знал, куда деться. Обескураживающее (по отношению к нему) поведение Герти дополнило это оскорбление, лишило его дара речи и заодно пригвоздило к креслу.

— Что вам надо, — пробормотал он.

— Вы еще не сдались, жалкие папские гунны?

Маккормак тяжело сопел в трубку.

— Что с вами такое?

— Fi...fifi...fifinnegans wake, — промямлил Маккормак.

— Чего? Что вы такое несете?

Но Маккормак был уже не в состоянии отвечать. Чтобы заглушить непроизвольный стон, он изо всех сил кусал телефонную трубку.

— Вы издаете странные звуки, — заметил голос на другом конце провода.

И добавил участливо:

— Вас, случайно, не ранили?

Маккормак не ответил. Эбонит треснул.

— Эй! — воскликнул его собеседник. — Что с вами случилось?

У Маккормака из рук выпала трубка, а изо рта вырвался протяжный хрип. До него отчетливо донесся далекий голос, который, шипя и гнусавя, предложил:

— Мы предлагаем вам немедленно сдаться.

Затем кому-то доложил:

— Не отвечает...

А после очередной серии выстрелов предположил:

— Наверное, убили...

Сквозь полуприкрытые веки командир различал О’Рурки, Галлэхера, Кэффри и Каллинена, которые старательно отстреливались. На него они не обращали внимания. Еще сильнее запахло порохом.

Маккормак опустил глаза и увидел Герти, которая, закончив дело и вытерев рот тыльной стороной ладони, снова забралась под стол.

Он повесил трубку, встал, ощутив при этом сильную дрожь в коленях, и произнес:

— В той колонне действительно были наши товарищи из Центрального бюро.

— Мы не сдадимся, — объявил О’Рурки.

— Конечно, — подтвердил Маккормак.

Слегка пошатываясь, он потянулся к своей винтовке и с первого же выстрела уложил британца, который вздумал перейти по мосту О’Коннелл.

— Нам крышка, — прошептал Диллон.

Келлехер не отвечал. Он нежно поглаживал свой пулемет, медленно остывающий после последней атаки.

Британцы собирались с новыми силами на штурм почты. Доносились лишь далекие и спорадические выстрелы.

— Ну как ты? — спросил Диллон.

Келлехер ответил:

— Никак.

Он похлопал по пулемету:

— Мой милый зверек.

И добавил:

— Если не в этот раз, так уж в следующий — точно.

— Ну! — воскликнул Диллон. — За нашу родину я совсем не боюсь. Она будет существовать вечно, наша Эйре, как и христианская эра. Я беспокоюсь за нас.

— Да. Только между нами; скоро нам придет конец.

— Ну и как ты?

— Рано или поздно это должно было случиться.

Диллон задумался:

— Может быть, выкрутимся...

— Нет, — сказал Келлехер.

— Нет? Думаешь, нет?

— Нет. Думаю, нет.

— Почему?

— Погибнем все до одного.

— Ты так считаешь?

— Но не сдадимся.

Диллон хрустнул пальцами:

— Корни, какой ты смелый!

Келлехер встал и в задумчивости сделал несколько шагов по комнате.

— Интересно, что же все-таки произошло наверху?

— Наверху? Они сражались, как и мы.

— Я имею в виду девчонку.

— На это мне наплевать, — сказал Диллон и, подняв голову, спросил: — Тебя это беспокоит?

Келлехер не ответил.

— Вертихвостка, — продолжал Диллон. — Как она нас достала. Наплачемся еще с ней. Со всеми женщинами так. Уж поверь мне, я их знаю. Ты еще молод. А я за двадцать лет работы их изучил. Да, и еще. Мне будет жалко расставаться со своей работой, конечно, не так, как с тобой. Все эти костюмы, я так их любил. И платья, когда мода менялась. Да что там мода! А материал: шелк, кружева, гипюр с ирландским стежком...

Он встал, взял Келлехера за плечо, прижался к нему:

— Знаешь, мне жаль с тобой расставаться.

И добавил:

— А ты на самом деле думаешь о той девице, что наверху?

Келлехер высвободился из объятий Диллона, не резко, но решительно. И молча. После чего они услышали добродушный голос Галлэхера:

— Ну что, цыпочки, отношения выясняете? Какая ревность!

— Я этого все-таки не понимаю, — добавил Каллинен.

— А вашего мнения никто и не спрашивает, — ответил Диллон.

— Ну! — ввернул Галлэхер. — В нашей ситуации приходится мириться. Ничего не поделаешь.

— Нам нужен ящик с патронами и несколько ящиков уиски. Там еще осталось? — спросил Каллинен.

— Да, — ответил Келлехер.

— Как настроение? — спросил Каллинен. — Боевое?

— Нам крышка, нет?

Это уже спросил Диллон.

— Погибнем все до одного, — объявил Галлэхер с такой радостной легкостью, что у портного потяжелело на сердце.

— Что такое, Мэт? — спросил у него Каллинен. — Ты ведь не струсишь, правда?

— Вот еще. Вот еще.

Галлэхер и Каллинен обменялись взглядом, пожали плечами и отправились в импровизированный склад.

— Все-таки здорово, что мы зафигачили трупы в воду, — сказал Галлэхер. — С той самой минуты я себя чувствую так легко; никаких душевных терзаний.

— Внимание! — воскликнул Келлехер, который не отрывал глаз от амбразуры.

Остальные сразу же заткнулись — тюкнулись на дно до звона хрустальной тишины.

— Вон они! — продолжал Келлехер. — С белым флагом. А сзади офицер...

— Кажется, британцы хотят сдаваться? — произнес Галлэхер.

Маунткэттен застал Картрайта над депешами.

— Все складывается как нельзя лучше, — сказал командор. — По-моему, восстание захлебнулось. Все объекты, захваченные мятежниками, освобождены. Все или почти все. Я сейчас как раз делаю сверку. Кажется, все. Фор Корте, вокзал на Амьен-стрит, Главпочтамт, вокзал Вестланд-Роу, гостиница «Грэшем», хирургический колледж, пивная «Гиннес», вокзал на Харкурт-стрит, гостиница «Шелбурн», все это мы заняли. Что остается? Дом моряков? Занят, согласно телеграмме 303-В-71. Бани на Таунсэнд-стрит? (Надо же!) Заняты, согласно телеграмме 727-G-43. И так далее. И так далее. Генерал Максвелл[*] славно потрудился и разобрался в ситуации энергично, оперативно, решительно, почти не проявив столь характерной для нашей армии медлительности.