Утраченный мир - Патрик Модиано

Потом поезд плавно трогается. Сумерки еще не наступили. Я любуюсь пейзажем. Горы, лесопилки, речушки, шале, белые пространства с уже обнажившимися кое-где травой и скалами. В отрочестве я несколько лет проучился в коллеже в здешних местах, и каждый раз, когда я покидал Верхнюю Савойю, у меня слегка щемило сердце. Саланш. Клюз. Экс-ле-Бен. Озеро и заброшенные понтоны. И вот теперь в Верхней Савойе я познакомился с мадам Люсьен Блен. В коридоре ни души. Вагон пуст. Единственный пассажир в этом поезде, я размышляю над тем, к какой судьбе он меня влечет. Я открываю раздвижную дверь купе, потом закрываю ее за собой. Поднимаю голову вверх и при свете ночника разглядываю один за другим чемоданы Кармен.

Спал я мало. Поезд на всех парах проскочил первые пригородные вокзалы, я не чувствовал ни малейшей усталости. Вильнев-Сен-Жорж. Мэзон-Альфор. По прибытии на Лионский вокзал я подумал, что отныне моя жизнь потечет по новому руслу, и бросил взгляд на часы. Было семь двадцать пять утра.

Я окликнул двух носильщиков. Им пришлось повозиться с кофром.

- Доставить ваш багаж на стоянку такси?

- Да... На стоянку такси, - неуверенно подтвердил я.

Они шли рядом, толкая свои тележки, а я вышагивал за ними с той же, что и они, торжественностью. Порывшись в карманах, я нашел тридцать франков двести семьдесят сантимов. Накануне, когда поезд отходил от Сен-Жерве, я обнаружил, что потерял бумажник.

Носильщики уже приготовились сгрузить чемоданы на тротуар возле стоянки такси.

- Простите... Вы не могли бы поставить их где-нибудь не на самом ходу? - пробормотал я.

Тогда, взявшись за свои тележки, они снова зашагали по платформе к ресторану "Трэн-Бле" и там загородили створку двери одним из чемоданчиков мадам Блен. А потом вдвоем сгрудили чемоданы у ступенек, ведущих в ресторан. Я заплатил им, а когда они ушли, сел на кофр, который они положили на пол.

В кармане у меня осталось всего три франка семьдесят пять сантимов. Ехать со всеми этими чемоданами на метро было невозможно. Я прошел по безлюдному ресторану. В глубине, в баре, официант в белой куртке поджидал первых клиентов. Я попросил у него телефонный жетон и в кабине стал шарить во внутреннем кармане куртки в поисках телефона мадам Люсьен Блен.

С бьющимся сердцем я набрал Трокадеро 15-28. Ответил мужской голос.

- Могу я попросить к телефону мадам Блен?

- Мадам спит.

Несколько секунд молчания. Наконец мужской голос спросил:

- Кто это говорит?

- Это насчет чемоданов мадам Блен.

- Насчет чемоданов мадам? - Голос смягчился.

- Да... Насчет чемоданов... Не знаю, как их ей доставить... Машины у меня нет... Я на Лионском вокзале...

- На Лионском вокзале?

- Да... Со мной кофр и десяток чемоданов, которые мадам Блен поручила мне на лыжной станции.

- Послушайте... Я не могу будить мадам...

- Что же мне делать?

- Я пришлю за вами две машины, месье. Прямо сейчас. Две машины... Вы говорите, на Лионском вокзале?

- Да, у ресторана "Трэн-Бле".

Две большие черные машины, взятые напрокат. Они остановились одна позади другой, и шоферы - оба в бежевых костюмах - вышли из них одновременно.

Я помог им погрузить чемоданы. Опустив спинку двойного заднего сиденья в большей из машин, они поместили и кофр. Меня восхитила легкость, с какой они перетаскивали чемоданы, словно это не составляло для них ни малейшего труда.

Я сел в головную машину рядом с шофером. Он медленно тронулся с места, а вторая машина следовала за нами на расстоянии нескольких метров. К ветровому стеклу была прикреплена табличка: "Шоферы Франции".

Бульвар Дидро. Аустерлицкий мост. Было девять часов утра. Я опустил стекло. В машину проник легкий ветерок, пропитанный ароматом листьев и пыли.

Шофер небрежно вел машину, придерживая руль одной рукой. Другой шофер двигался за нами почти вплотную, так что порой машины едва не сталкивались буферами.

Мы ехали по набережным вдоль ограды Ботанического сада. В какой-нибудь сотне-другой метров от нас в глубине квартала высился купол госпиталя Валь-де-Грас, где минувшей осенью меня продержали три месяца, прежде чем навсегда освободить от воинской повинности. Семь лет в коллеже, полгода казарм и три месяца в Валь-де-Грас. Отныне никто и нигде не сможет меня замуровать. Никто. Наконец я начинаю жить. Я до конца опустил стекло и оперся локтем на его край. На набережных уже зазеленели платаны, мы проезжали под сводом их крон.

По улицам струились потоки машин, наш автомобиль скользил совершенно бесшумно. Приглушенно играло радио - помню, когда мы подъезжали к мосту Согласия, оркестр исполнял "Апрель в Португалии". Меня так и подмывало насвистать эту мелодию. Париж, освещенный весенним солнцем, казался совершенно незнакомым городом, куда я попал в первый раз, от набережной Орсэ за мостом Инвалидов веяло в это утро очарованием Средиземноморья и каникул. Точно мы ехали по Ла-Круазетт в Каннах или же по Английской набережной в Ницце.

Мы проехали через Сену по мосту Альма, вторая машина катила с нами рядом. Шоферы переглядывались. Потом машины свернули на улицу Жана Гужона и в самом ее начале одна за другой остановились, въехав колесами на тротуар. Мы вышли из машин, все трое. Дверцы обоих черных лимузинов хлопнули, как в стародавних гангстерских фильмах. Мужчина в белой рубашке и синих брюках ждал у двустворчатой двери из светлого дерева, похожей больше на дверь в квартиру, нежели на входную дверь. Он подошел к нам. Был он мал ростом, с повадками отставного жокея.

- Все чемоданы в порядке?

Говорил он решительным тоном, меня удивившим. На нас он не обращал ни малейшего внимания. Его интересовали только чемоданы.

- Все в порядке, - подтвердил я. - Все. Я проверил.

Видя мое рвение, он мне улыбнулся. Быть может, вначале он подумал, что по молодости лет я отнесусь к поручению легкомысленно.

Он распахнул входную дверь. Огромный вестибюль, выложенный черной и белой плиткой.

- Чемоданы поставьте здесь.

Оба шофера и я один за другим внесли все чемоданы в дом. Мужчина внимательно следил за тем, чтобы мы расставляли их вдоль стены по росту, начиная с самого большого. Когда работа была окончена, он вынул из кармана потертый коричневый кожаный бумажник и расплатился с шоферами, вручив каждому по пачке денег, которые предварительно сосчитал, слюнявя указательный палец.

Мы остались вдвоем, он и я, посреди вестибюля. Я не решался ни шевельнуться, ни промолвить хоть слово. Он оглядел вереницу чемоданов. Без сомнения, пересчитывал их. Потом поднял ко мне лицо. Несколько секунд помолчал и, выпрямившись, торжественно объявил:

- Мадам спит.

После чего он расслабился. Скрестил руки на груди и снова мне улыбнулся. Это был уже другой человек. Он подошел ко мне и кончиками пальцев потрепал меня по плечу.

- Спасибо, что оказали мадам эту услугу... Мадам говорила мне о вас... Она сказала, что хочет вас видеть...

- Правда?

Его, должно быть, удивила порывистость моего вопроса, но когда оба шофера ушли, я подумал, что сейчас выпроводят и меня и мне больше никогда в жизни не придется встретиться с мадам Люсьен Блен.

- Идемте...

Мы прошли по узкому, плохо освещенному коридору, в конце которого он открыл дверь и посторонился, пропуская меня вперед. В этой гостиной мое внимание с первой минуты привлекли голубые деревянные панели, краска на которых местами облупилась, и застекленные двери, выходившие в маленький сад...

- Можете подождать здесь...

Он указал мне на обтянутый синим бархатом диван у стены. Я сел.

- Хотите чего-нибудь выпить?

- Спасибо, нет.

- Мадам Блен всегда просыпается поздно, - ласково сказал он, словно хотел заранее подбодрить меня и предупредить, что ждать придется долго. Вы и в самом деле не хотите чего-нибудь выпить? Кофе, например? Или апельсиновый сок?

- Нет, спасибо.

- Если передумаете, нажмите эту кнопку.

И он показал мне золоченый звонок на стене справа от дивана.

- До свиданья, месье. Наберитесь терпения.

Он исчез через ту же дверь, через которую мы вошли, она медленно закрылась за ним; дверь была так плотно пригнана к стене, что совершенно сливалась с ней. Иллюзия была тем более полной, что со стороны гостиной у двери не было ручки. Может, коридор, по которому мы только что прошли, был потайным? Я дал себе слово спросить об этом у мадам Люсьен Блен.

Я долго сидел на диване. Слева от меня китайская ширма. На низких столиках и на камине букеты желтых и белых цветов. Увядших. Прямо передо мной солнце освещало дверные стекла радужным светом, заливавшим траву и цветники сада. Этот садик, служивший продолжением гостиной, по форме напоминал носовую часть корабля, так что под конец мне стало казаться, будто я плыву по морю.

Тишина была гнетущей. Я встал и открыл одну из двустворчатых стеклянных дверей. Ветерок приподнял газовые занавески, я выскользнул в сад.

К черной решетке в рост человека, ограждавшей сад, был прислонен оранжевый шезлонг. Я разложил его посреди лужайки и сел. Светило солнце, до меня долетал приглушенный гул уличного движения, словно о решетку сада бил прибой. Мне было хорошо, я откинул голову на шезлонг. По синему небу плыли легкие весенние облачка.