Толкование на Послания святого апостола Павла. Часть 1 - Феофилакт Болгарский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
6. Но ныне, умерши для закона, которым были связаны, мы освободились от него, чтобы нам служить Богу в обновлении духа, а не по ветхой букве.
Чтобы не огорчить иудеев, не сказал – «упразднился закон», но – мы освободились от него, то есть отрешились, освободились, умерли и стали мертвы и неподвижны по отношению к той привязи, на которой держали нас. А привязь эта есть грех, ибо на нем держались мы как бы на цепи какой. Умерли же мы для греха, чтобы чтобы служить Богу в обновлении духа, а не по ветхой букве. В древности добродетель была трудна, потому что Адам получил в смертном теле своем множество природных недостатков; а теперь благодатию Христовою в крещении природа наша получила помощь от Духа, который соделал нас новыми и юными и освободил от ветхости и немощи буквы. Поэтому во время закона девство было какою-то редкостию, а теперь в Церкви тысячи благочестиво ведущих девственную жизнь. То же самое надобно сказать и о презрении к смерти.
7. Что же скажем? Неужели от закона грех? Никак. Но я не иначе узнал грех, как посредством закона. Ибо я не понимал бы и пожелания, если бы закон не говорил: «не пожелай».
Апостол многое сказал, казалось бы, в обвинение закона: именно: грех не должен над вами господствовать, ибо вы не под законом, но под благодатью (Рим. 6, 14), и: закон же пришел после, и таким образом умножилось преступление (Рим. 5, 20) и еще: ветхой букве (Рим. 7, 6). Поэтому чтобы устранить такое подозрение, вводит возражение в виде вопроса и говорит: что же скажем о законе? То ли, что он есть грех? Потом решает это возражение, сначала отвечая отрицательно, как обычно говорит о крайне нелепом, а затем предлагает доказательства. Закон, говорит, не есть грех, но указатель греха; ибо я не знал бы и пожелания, если бы закон не говорил: не пожелай (см. Исх. 20, 17). Как же, наконец, случился потоп? как сожжен Содом, если до закона не знали, что пожелание есть зло? Знали и тогда, но тогда пожелание не было усилено и потому познавали его не с такою обстоятельностью с какою стали разуметь его, когда дан закон. Первоначально знали пожелание по одному естественному закону, но впоследствии и по писанному, почему и стало оно поводом к большому наказанию, а это произошло не от научений закона, но от беспечности не внимающих предписаниям закона, что показывает апостол и далее.
8. Но грех, взяв повод от заповеди, произвел во мне всякое пожелание: ибо без закона грех мертв.
Не сказал – «закон произвел пожелание», но – грех (который, по Златоусту, есть беспечная и испорченная воля), и диавол (ибо его некоторые разумели под грехом), или склонность к удовольствию и стремление к худшему самое научение закона употребили во зло. Несправедливо было бы обвинять врача, который больному горячкою, готовому непрестанно пить воду, не дает пить и тем усиливает в нем желание пить; ибо дело врача – запретить, а не пить должен сам больной. Так и закон имел в виду научением отвлечь человека от похоти, но грехолюбивая воля усилила пожелание и произвела не одно, но всякое пожелание, с напряжением делая зло. Ибо когда кому воспрещают что-либо, тогда он более неистовствует. Итак, грех тогда обнаружится, когда закон был нарушен. Ибо без закона грех мертв, то есть не почитается существующим. Когда же есть закон, предписывающий должное, то грех живет, то есть существует и представляется грехом тем, которые преступают закон, грешат сознательно.
9-10. Я некогда без закона; но когда пришла заповедь, то грех ожил, а я умер.
До Моисея, говорит, я жил без закона, почему и подвергался не строгому осуждению (здесь говоря о себе, подразумевает природу человеческую); но когда пришла заповедь, то обнаружилось, что грех есть грех: ибо хотя люди грешили и прежде, однако не сознавали того. А в этом то и благо закона, что он сделал людей сознающими то, что они грешат. Слова я умер понимай двояко, – и так: «согрешил», и так: «сделался повинен большему наказанию», в чем виновен не закон, но тот, кто внемлет ему. Представь, например: кто-нибудь болен и не сознает, что он болен; потом приходит к больному врач и открывает ему, что он болен и что ему надобно воздерживаться от такой-то пищи, как усиливающей болезнь; больной не послушался врача и умер.
10–11. И таким образом заповедь, данная для жизни, послужила мне к смерти, потому что грех, взяв повод от заповеди, обольстил меня и умертвил ею.
Не сказал «заповедь сделалась для меня смертью», но – послужила, объясняя тем необыкновенность и странность такой несообразности. Цель заповеди – вести к жизни, для чего и дана она. Если же произошла из того смерть, то виною этого не заповедь: ибо меня обольстил и умертвил через заповедь грех, то есть стремление к худшему и испорченное и грехолюбивое сердце, а лучше сказать – удовольствие. Ибо если бы не было заповеди, показывающей грех, то я и совершающим грех не почитался бы, и не был бы повинен наказанию; ибо слово умертвил следует понимать о том и другом, и о грехе и о наказании, как и выше сказано о словах я умер. Вся сущность мысли апостола такая: когда нет закона, то грех не вменяется; когда же пришел закон и нарушен, то грех обнаружился и ожил, так что через нарушение заповеди грех, то есть обнаружение и состояние греха выступает, тогда как прежде он и не существовал и не вменялся, потому что и закона не было. Поэтому закон сам по себе не был причиною греха, но он не мог и освободить от него, так что, вследствие этой немощи закона, мы возымели нужду в благодати.
12. Посему закон свят, и заповедь свята и праведна и добра.
Здесь весьма явно заградил уста маркионитов, манихеев, симониан и всех охуждающих Ветхий Завет, ибо ясно провозглашает, что закон свят и заповедь свята, и праведна, и добра. Различает же закон от заповеди, как общее от частного, ибо в законе одно составляет догматы, а другое заповеди. Итак, и догматы закона святы, и заповеди касательно деятельности святы, и праведны, и добры. Следовательно, они суть законоположения благого и праведного Бога, хотя упомянутые еретики и богохульствуют, что закон происходит от злого бога.
13. Итак неужели доброе сделалось мне смертоносным? Никак; но грех, оказывающийся грехом потому, что посредством доброго причиняет мне смерть, так что грех становится крайне грешен посредством заповеди.
Закон, говорит, не сделался для меня смертию, но меня умертвил грех, да окажется, какое зло есть грех, и что он, несмотря на врачевание законом, стал хуже. А под грехом, как сказали мы выше, разумей и склонную к удовольствию волю и стремление к греху и потому диавола и самую деятельность, увлекаемую удовольствием. Благодарение Христу, освободившему нас от такого зла!
Так что грех становится крайне грешен посредством заповеди. Какая пагуба есть грех, это открылось через заповедь, ибо грех воспользовался заповедью к смерти. Так и о болезни, когда она через врачебные пособия приходит в худшее состояние, можно сказать, что она обнаружила злокачественность свою посредством врачебного искусства, хотя не получила от него никакой пользы.
14. Ибо мы знаем, что закон духовен, а я плотян, продан греху.
Апостол сказал, что грех открылся через заповедь. Поэтому, чтобы ты не подумал, что виною греха закон, произносит общий приговор и говорит: ибо мы знаем, что закон духовен. Всем, говорит, известно и всеми признано, что закон отнюдь не есть причина греха, но что он духовен, то есть – наставник добродетели и враг порока. От чего же произошел грех при столь дивном наставнике? От нерадения и немощи учеников. Ибо я, говорит, плотян, что значит: все естество человеческое, как до дарования закона, так и во время закона, наполнено было множеством страстей; ибо вследствие преступления Адамова мы не только сделались смертными, но природа наша получила страсти, продалась греху и стала рабою, так что и головы не могла поднять.
15. Ибо не понимаю, что делаю.
Здесь говорит не о совершенном неведении; ибо если бы грешили в неведении, то за что же наконец были наказываемы? Что же говорит? Пребываю во тьме, увлекаюсь, не знаю, как увлекает меня грех. Поэтому, когда говорит: не понимаю, то указывает не на незнание того, что должно делать, но на опасности, ковы, обольщение, увлечение. Все это говорит о людях, живших до пришествия Христа во плоти, хотя представил самого себя.
