Темное эхо - Ф. Коттэм

— Я хотел бы почитать судовой журнал «Темного эха», — сказал я.

— Да ради бога. После выходных я тебе его организую.

Сегодня четверг. Время близилось к обеду. Чичестер возвестил о своем приближении посредством рыдающего от дождя придорожного указателя. Городишко практически не имел окраин. Через минуту-другую отец вылезет из машины.

— И еще я хотел бы позаимствовать ту магнитку, которую тебе дал Хадли. Верну завтра.

Он обернулся ко мне:

— Тебе нужна карточка от замка? С чего вдруг?

— Хочу на лодку посмотреть.

Отец расхохотался:

— В такую погоду?

— Именно в такую погоду. Хочу знать, не соврал ли Хадли, когда уверял о количестве уже проделанной работы.

— Да, они многое успели.

— Хотелось бы своими глазами увидеть.

— Что ж. — Он вынул магнитный ключ из кармана.

Упрямство было одной из черт моего характера, которое, как мне кажется, отец действительно во мне уважал. А с другой стороны, я же сам это унаследовал от него.

Полученная карточка не позволит проникнуть в святая святых Хадли, и это неважно. Я не собирался грабить его компьютерные файлы или подкручивать винтики в кофеварке. Мне просто требовалось — срочно — взобраться на борт яхты и самому удостовериться в наличии той зловещей атмосферы, о чем он вроде бы упорно намекал. Мое предыдущее желание увидеть «Темное эхо» разнесенным на щепочки подразумевало, что я питал неприязнь к этому судну в большей степени, чем оно недолюбливало меня. Однако подобная антипатия сама по себе являлась загадкой, которую я и хотел раскрыть. Тайный и необъявленный визит под покровом бури как раз для этого годился. Сузанна вновь улетела в Дублин, идя по следу «Крепыша» Коллинза. А у меня свободное расписание. Словом, я высадил отца, и тот бегом кинулся спасаться от ливня под навесом узенького чичестерского тротуара. Ловко перемахнув бордюрный камень, он полез в карман пальто за мобильником. Очередное напоминание о том, что отец движениями и внешностью никак не выглядел на свои пятьдесят пять. С другой стороны, повадки его тоже носили более моложавый характер.

После этого, щурясь сквозь залитое водой лобовое стекло, я принялся отыскивать дорогу, которая привела бы меня к исходному пункту отправления.

Когда я наконец прибыл на место в районе половины третьего, верфь выглядела совершенно безлюдной. Даже если бы Хадли и нанял новую бригаду мастеров, одержимых желанием потрудиться над восстановлением «Темного эха», сомневаюсь, чтобы им это удалось в подобных условиях. Ветер со стороны моря хлестал дикими, горько-солеными порывами, действительно смахивавшими на штормовые. Дождь, который он нес с собой, был нескончаемым и плотным барабанившим по земле и крыше автомобиля. Вода плясала в набухавших лужах, придавая верфи заброшенный и разгромленный вид. Я присмотрелся к кучке аккуратных строений, что стояли поодаль от берега пытаясь высмотреть в них признаки хоть какой-нибудь жизнедеятельности, например синие огни газовых горелок или бешеную белизну электросварки, чьи вспышки мигали бы сквозь цеховые окна, пронзая сумрак. Ничего, ровным счетом ничего. Столь же безжизненными оказались эллинги и соседние слипы, с которых суда спускают на воду. Пока я возился с магниткой и электрозамком, ветер что-то пел в струнах колючей проволоки, натянутой между бетонными столбами ограды. Наконец ворота захлопнулись за спиной, и я бросил взгляд на окна офиса Хадли, который занимал второй этаж опрятного, выкрашенного бледной краской деревянного здания в сотне ярдов правее меня. Жалюзи опущены. Впрочем, сквозь щели между рейками пробивались ярко-желтые, умиротворяющие полоски теплого света. По крайней мере, хоть один человек работает.

Брезент, покрывавший лодку моего отца, оказался в нескольких местах прорван под жестоким напором сегодняшней непогоды. Вообще-то ткань была очень плотной, да еще крест-накрест прошитой усилительными лентами с многократными швами. Другими словами, не представлялось возможным разодрать ее надвое и стянуть с корпуса. По крайней мере, я так думал. А на деле вышло, что кое-где брезент все же зацепился за некие выступы и порвался. Ветер хлестал сквозь прорехи и заходился воем дикарской радости, дергая за трепещущее, идущее пузырями полотнище. Брезент в ответ на это трясся от негодования, словно живое существо.

Я вымок до нитки, пока шел к судну. Да и одежда на мне была под стать деловой оказии, а не морской бури. Я остановился, посмотрел влево, где Хамбл впадал в Солентский пролив, и был поражен масштабом той злобы, которую демонстрировало ходившее ходуном море. Подошвы скользили по камню, которым замостили верфь. Впервые до меня дошло, сколько труда вбухали в невероятную прочность кладки и зачем вообще понадобилось такое делать. Это и были пресловутые оборонительные сооружения, бастионы сей цитадели человека в его борьбе со стихией. Чистая прагматика.

Я крался к «Темному эху», едва не вывихнув лодыжку на осклизлых булыжниках и проклиная предательскую кожу моих туфель и собственную неуклюжесть. На экзаменах по навигационному искусству я проявил себя докой по части математики, а вот здесь выяснилось, что мне грозит пролететь тридцать пять футов до бетонной стяжки, на которой покоится киль нашей яхты, — и лишь от нехватки пары кроссовок на каучуковой подошве. Я восстановил равновесие, физически и духовно. Брезент без передышки рычал, громыхал и хлопал в свежепорванных местах. Сейчас, когда я оказался вблизи, корпус лодки смотрелся угрожающе. Я вскинул голову, болезненно щурясь на уколы дождевых игл. Небо, бывшее ранее враждебно-хмурым, сейчас напоминало стремительно задвигающуюся крышу сумрака над миром. Я нащупал в кармане пальчиковый фонарик. Слава богу, хватило ума взять его из бардачка моего «сааба» перед вылазкой на верфь. Узким лучом я осветил брезент. Что ж, по крайней мере, не будет сложностей с проникновением на борт: передо мной виднелась прореха длиной фута полтора. Я выключил фонарик, зажал его зубами и полез внутрь, на палубу «Темного эха».

Первым впечатлением была уютность, комфорт тех палаточных дней моего бойскаутского детства, когда я был еще «волчонком». Дождь барабанил по жесткой ткани, неся с собой ностальгические воспоминания, но добраться до меня уже не мог. Вокруг стоял запах сырости, а мне было хорошо в моем сухом и заплесневелом убежище.

Однако нельзя забывать, что здесь я по делам. Фонарик помог сориентироваться. При этом я успел заметить новые доски, которыми плотники мастерски залатали дыры в палубе. Древесина еще не прошла протравку, не говоря о покрытии лаком, однако даже узенький луч «Маглайта» давал понять, что работа выполнена на совесть и без малейших огрехов. Я провел пальцами по дереву, но швов нащупать не смог. Требования, заявленные моим отцом, были поразительно высокими, и тем не менее их удалось соблюсти. Я оглядел гладкий настил в поисках тамбура сходного люка. Вот он: темный прямоугольный зев, уводящий куда-то под палубу. Вокруг меня скрипел и заходился дрожью брезент. Я улыбнулся. Уже сейчас слегка пьянила мысль, что отцовские денежки никто не разбазарил цинично, а, напротив, потратил с большим толком.