Дети капитана Гранта (худ. В. Клименко) - Верн Жюль Габриэль

— Неужели! — воскликнул Гленарван. — А вы знали об этом, майор?

— Нет, — ответил Мак-Наббс, — и я не заплатил бы ни одного шотландского фунта стерлингов за то, чтобы узнать это.

— И тем не менее узнайте это, равнодушный вы человек! — заявил Паганель. — Магеллан назвал туземцев «патагонцами», это верно, но огнеземельцы называют их «тиременеи», чилийцы — «каукалу», колонисты Кормена — «теуэльче», арауканцы — «уильче». У Бугенвиля они известны под именем «чайхи», а сами себя они зовут общим именем «ипокен». Так вот, я спрашиваю вас, как следует называть их и может ли вообще существовать на свете такой народ, который имеет столько имен?

— Вот так довод! — воскликнула Элен.

— Допустим этот довод, — сказал Гленарван, — но, надеюсь, наш друг Паганель признает, что если существует сомнение относительно того, как называть патагонцев, то относительно их роста все одинакового мнения?

— Никогда не соглашусь с этой чудовищной нелепостью! — воскликнул Паганель.

— Они огромного роста, — настаивал Гленарван.

— Не знаю.

— Они малорослые? — спросила леди Элен.

— И этого никто не может утверждать.

— Ну тогда среднего роста? — проговорил Мак-Наббс, желая всех примирить.

— Не знаю.

— Ну это уж чересчур! — воскликнул Гленарван. — Путешественники, которые их видели…

— Путешественники, которые их видели, — перебил его Паганель, — противоречат друг другу. Магеллан утверждал, будто его голова едва достигала им до пояса…

— Ну вот видите!

— Да, но Дрейк утверждает, что англичане выше самого высокого патагонца.

— Ну насчет англичан я сомневаюсь, — презрительно заметил майор. — Вот если бы он сравнил их с шотландцами!

— Кевендиш говорит, что патагонцы крепкие, рослые люди, — продолжал Паганель. — Гаукинс утверждает, будто они великаны, Лемер и Схоутен сообщают, что они одиннадцати футов ростом.

— Прекрасно! Свидетельство этих людей заслуживает доверия, — заметил Гленарван.

— Да, но такого же доверия заслуживают Вуд, Нарборо и Фалькнер, а по их словам, патагонцы — люди среднего роста. Правда, Байрон, Ла Жироде, Бугенвиль, Уэллс и Картерс доказывают, что рост патагонцев в среднем равен шести футам шести дюймам, тогда как господин д'Орбиньи, ученый, лучше всех знающий эту страну, утверждает, что их средний рост пять футов четыре дюйма.

— Но где же тогда истина среди всех этих противоречий? — спросила леди Элен.

— Истина заключается в следующем, — ответил Паганель, — у патагонцев ноги короткие, а туловище длинное. В шутку можно выразиться так: это люди шести футов роста, когда сидят, и пяти — когда стоят.

— Браво, милейший ученый! — воскликнул Гленарван. — Вот это хорошо сказано!

— Но только в том случае, если патагонцы существуют вообще, тогда это примиряет все разногласия, — продолжал Паганель. — А теперь, друзья мои, скажу вам в заключение, что Магелланов пролив великолепен даже без патагонцев.

В это время яхта огибала между двумя живописными берегами полуостров Брансуик. Среди деревьев мелькнули чилийский флаг и колокольня церкви. Пролив извивался теперь среди величественных гранитных массивов. Подножия гор скрывались в чаще огромных лесов, а вершины их, покрытые шапкой вечных снегов, окутаны были пеленой облаков. На юго-западе поднималась на шесть тысяч пятьсот футов вершина горы Тары.

После долгих сумерек наступила ночь. Дневной свет неприметно угасал, на землю легли мягкие тени. Небо покрылось яркими звездами, и созвездие Южного Креста указывало мореплавателям путь к Южному полюсу. Среди этой светящейся темноты, при сиянии звезд, заменявших в этих краях маяки цивилизованных стран, яхта смело продолжала путь, не бросая якоря ни в одной из удобных для стоянки бухт, которыми изобилует окрестное побережье. Часто реи яхты задевали ветви южных буков, склонявшихся к волнам, нередко винт взбивал воды в устьях больших рек, вспугивая диких гусей, уток, гаршнепов, чирков и все пернатое царство этих болотистых мест. Вскоре показались развалины и оползни, которым ночь придавала величественный вид, — то были печальные остатки некогда покинутой колонии, чья участь навсегда опровергает представление о том, что местность плодородна, а леса богаты дичью. «Дункан» проходил мимо порта Голода.

Здесь в 1581 году поселился испанец Сармиенто во главе четырехсот эмигрантов. Он основал город Сан-Фелиппе. Часть поселенцев погибла от свирепых морозов, голод прикончил тех, кого пощадила зима, и корсар Кевендиш, посетивший в 1587 году колонию, застал последнего из четырехсот несчастных эмигрантов умирающим от голода на развалинах города, просуществовавшего всего шесть лет, но, казалось, пережившего шесть столетий.

Яхта проплыла вдоль пустынных берегов. На рассвете она шла по узкому проливу перешейка, по берегам которого теснились буковые, ясеневые и березовые леса, из недр которых вздымались зеленеющие своды, высокие горы, увитые мощным диким терновником, с остроконечными пиками, среди которых выше всех вздымался обелиск Бугенвиля.

Яхта миновала устье бухты Сан-Николае, которую Бугенвиль назвал когда-то бухтой Французов. Вдали резвилось множество тюленей и, по-видимому, огромные киты, если судить по мощности выбрасываемых ими фонтанов воды, которые видны были на расстоянии четырех миль. Наконец «Дункан» обогнул мыс Фроуорд, еще покрытый последними снегами. На южном берегу пролива, на Огненной Земле, высилась на шесть футов гора Сармьенто — гигантское нагромождение скал, рассеченных грядой облаков, образующих как бы воздушный архипелаг.

Именно мысом Фроуорд заканчивается Американский материк, ибо мыс Горн всего лишь каменистый остров, затерянный среди океана под пятьдесят шестым градусом южной широты.

Между полуостровом Брансуик и островом Десоласьон пролив еще более суживается. Этот длинный остров распластался среди множества мелких островков, словно огромный кит, рухнувший на берег, усеянный валунами. Как не похожа эта столь искромсанная на куски граница Америки на вольные, четкие контуры Африки, Австралии и Индии! Какая космическая катастрофа так распылила этот огромный мыс, служащий водоразделом между двумя океанами?

А там, вместо плодородных берегов, протянулись оголенные, пустынные косогоры, изрезанные множеством узких проходов этого запутанного лабиринта.

«Дункан», не замедляя хода, безошибочно плыл этими прихотливыми извилинами, смешивая клубы дыма с хлопьями разодранного утесами тумана. Не останавливаясь, яхта прошла мимо нескольких испанских факторий, обосновавшихся на этих безлюдных берегах. У мыса Тамар пролив снова расширяется. «Дункан», усилив пары, обогнул крутые берега островов Нарборо и стал приближаться к южному побережью. Наконец через тридцать шесть часов после входа в пролив показалась вдали скала мыса Пилар, высившаяся над самым островом Десоласьон. Безбрежное водное пространство расстилалось перед форштевнем «Дункана», и Жак Паганель, приветствуя его восторженным жестом, был взволнован не менее, чем Магеллан в то мгновение, когда его корабль «Тринидад» накренился под легкими бризами Тихого океана.

Глава десятая. ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ ПАРАЛЛЕЛЬ

Через неделю после того как яхта «Дункан» обогнула мыс Пилар, она на всех парах вошла в бухту Талькауано — великолепную гавань длиной в двенадцать и шириной в девять миль. Погода стояла дивная. Небо в этом краю с ноября по март — безоблачно, и вдоль берегов, защищенных Андами, неизменно дует южный ветер. Следуя приказанию Эдуарда Гленарвана, Джон Манглс вел яхту все время вблизи берегов архипелага Чилоэ и других бесчисленных обломков этой части Американского континента. Какие-нибудь остатки разбившегося судна, сломанные запасные реи, кусок дерева, обработанный человеческой рукой, могли навести «Дункан» на след крушения «Британии», но ничего не было заметно, и яхта, идя своим путем, бросила якорь в порту Талькауано спустя сорок два дня после того, как покинула темные воды залива Клайд.