Укус сколопендры - Александра Стрельникова

Когда утром Таисия открыла глаза, Юрий уже не спал. Он любовался женой, ожидая ее пробуждения.

– Виноградная моя! – были первые слова, обращенные к ней.

И Юрий обрушил на нее шквал таких же страстных поцелуев, которыми награждал ночью.

Уступая натиску супруга, женщина поймала себя вдруг на мысли, что вот эта, уже расцвеченная утром любовь, которую ей сейчас дарят, схожа с некой избыточной сладостью, сладостью чрез меры, что ли.

После ночи, когда она была вся так изсласкана и изнежена, такая необычайная гармония воцарилась в ней, что хотелось просто тихо лежать и прислушиваться к себе.

Что-то произошло с ней ночью. Но что? Она не могла понять. Но что-то случилось – это точно. Потому что ТАК она никогда еще себя не ощущала. Она чувствовала себя, как некий сосуд, наполненный до краев, что ли. Сосуд… Таисия вдруг вспомнила короткий предутренний сон. Она на морском берегу, вокруг ее ног снуют мальки рыб и креветки… И тут волной намывает амфору. Да, именно – амфору. Она так явственно всё помнит. Тая берет емкость в руки, освобождая от накрутившихся на нее водорослей вперемешку с ракушками. Амфора красива, изящна, разукрашена греческим орнаментом и очень крепко закупорена пробкой. Женщина пытается ее открыть, но безуспешно. Именно в этот момент она просыпается.

И сразу же оказывается в пылких объятиях супруга…

– Хочу сейчас окунуться в море, – сказала Тая, когда остатки минералки Юрий лил ей на руки, и она освежала водою лицо.

– Я тоже, – Юрий вздохнул, – но тогда мы смоем с себя виноградную ночь…

В его глазах промелькнуло сожаление.

– У нас впереди еще другие ночи, – успокоила Тая мужа, погладив его по липкому от ягодного сока плечу.

Было девять утра, когда они решили спускаться к бухте.

– Погоди, – Тая подняла вверх голову на крону дерева, под которым они стояли. – Нам так хорошо было под этой дикой сливой… И она – молчаливый свидетель нашего пиршества любви…

– Пиршества… Как здорово ты сказала, – супруг пылко обнял Таисию.

– Давай ее отблагодарим, – предложила женщина.

В глазах Юрия возник вопрос.

– Можно ее корни укутать нашей виноградной периной…

– А я подумал, что наше ложе из ягод теперь станет лакомством для птиц и прочей живности.

– Ну, живность свое не упустит, – усмехнулась Тая, и они стали сгребать виноградное сено вперемешку со сладкими ягодами под оголенные корни дикой сливы.

А Юрий еще немного даже утрамбовал витаминную подушку вокруг дерева.

– Может, приедем сюда будущим летом, чтобы попробовать на вкус эту алычу?

– Может быть, – задумчиво кивнула Таисия.

… Они наплавались вдоволь и сидели на берегу, доедая каравай деревенского хлеба, заедая его сладкими ягодами.

– Я бы сейчас съел сразу десяток отбивных, – сказал Юрий.

– Не наша ли лодочка? – встрепенулась вдруг Тая, заприметив еще издали ныряющую в небольшие волны моторку. – Неужели вчерашнего провожатого совесть замучила?

– А я на него не в обиде. И ты знаешь почему, – Юрий обнял жену.

– Воркуете, голубки? – были первые слова Митяя, когда моторка подкатила к берегу. – Виноват, виноват, – затараторил он тут же скороговоркой.

И можно было даже не спрашивать, почему он вчера не приехал за туристами: амбре, исходившее от мужичка, было таким сильным, что перебивало свежий морской бриз.

– Тут такое дело вышло, понимаете… Приятель поймал камбалу весом в десять кило с икрой. Пока икру жарили, понимаете… Пока пивка попили… Я и не заметил, как жара сморила. Проснулся – а уже ночь на дворе.

– Я так думаю, что не только пивка попили с приятелем, – добродушно усмехнулся Юрий.

– Понравилось местечко? – поинтересовался Митяй, пропуская мимо ушей наблюдение туриста.

– Очень понравилось, – ответил тот, счастливыми глазами глянув на молчаливую, томную и, как казалось, всё еще пребывающую в состоянии случившейся неги, Таисию.

– Ой, угощайтесь, ребятки! Небось, проголодались, – спохватился провожатый, кивая на промасленный бумажный пакет. – Там пончики, специально для вас купил на пристани.

Юрий вытащил несколько жареных колечек из муки, обильно посыпанных сахарной пудрой, и предложил жене. Но она отказалась.

Таисия была как-то сосредоточена в себе, не вникая в болтовню Митяя с мужем, к тому же, заглушаемую шумом моторной лодки и рассекаемых волн. Для стороннего взгляда она, возможно, выглядела меланхоличной и заторможенной. И можно было бы, пожалуй, ее состояние списать на жаркий южный климат, если бы не знать, какие незабываемые мгновенья провела она на острове, который оказался для этих двоих не только необитаемым… Но Юрий смотрел на нее пристрастным взглядом, поэтому чувствовал каждое ее движение, даже заторможенное, понимая его причину. И испытывал распирающую его мужскую гордость: это он так утомил ее ласками, насытил блаженством и наслаждением, на которые она так пылко и благодарно откликалась ночью…

Тая прикрыла глаза от слепящего солнца и вспомнила сон, в котором она нашла удивительной красоты амфору, которую пыталась открыть…

Пройдет четко определенное время, и однажды под утро Таисии приснится тот же самый сон: она на морском берегу, и к ее ногам волной прибило амфору с греческим орнаментом…Она берет ее в руки, и в это время пробка сама вылетает, расплескивая янтарными брызгами виноградный нектар…

И в тот же самый миг женщина проснется от короткой, но очень резкой боли внизу живота, испугавшись и вдруг обнаружив, что у нее начали отходить околоплодные воды. Хотя до родов оставалась еще неделя.

– Так бывает, – успокоит ее в приемном отделении роддома акушерка. – Запросился ребеночек на этот свет, царапнул, хоть и малюсеньким, но острым ноготком, околоплодный пузырь и проткнул его…

А профессор-то оказался прав! И не раз супруги с благодарностью вспоминали его, казалось бы, немудреный совет – просто уехать подальше из Москвы.

И к многочисленным ласковым прозвищам, которыми награждал свою любимую жену Юрий, с тех пор прибавилось еще одно: виноградная моя… Уже спустя какое-то время после возвращения из Крыма, Юрий искреннее убеждал Таю, что в запахе ее волос и тела он по-прежнему улавливает аромат того сладкого нектара, от которого теряет голову. Потому что аромат тот сразу будит воспоминания о незабывамой ночи блаженства, которую они провели под деревом дикой сливы рядом с виноградником…

Глаза, как две спелые оливы

Говоря о Таисии, никак нельзя пройти мимо ее удивительных снов: загадочно-непонятных, порой повторяющихся и вещих…

Этот сон Тая видела всего один раз. Но он был таким ярким, запоминающимся. А еще: каким-то абсолютно вне времени и пространства, что ли. Ведь в сновидении порою всё так причудливо переплетается… Она вдруг оказалась среди невообразимо красивой южной природы: ее окружали высокие горы, поросшие густой зеленью. И еще – чувствовалось дыхание моря, хотя его самого Таисия не видела, но близкое присутствие его ощущала благодаря свежему ветру. Можно ли ощутить во сне запах моря? Наверное, можно, если сон, как явь…

А еще в том видении было очень много виноградников. Все было усыпано этими плодоносящими растениями, корни которых уходили неглубоко в каменистую, но такую благодатную почву. Такую благодатную, что казалось: воткни сегодня в нее сухую палку, и уже завтра из нее вырастет кипарис или миндальное дерево.

Было прекрасное время сбора винограда. Вьющаяся лоза прогибалась под тяжестью созревших плодов, отливавших то янтарем солнца, то коричневато-фиолетовым цветом спелой оливы. Тая остановилась у лозы, гроздья крупных ягод которой привлекли ее своим ярко-розовым окрасом. Те же виноградины, что были не прикрыты листьями, а полностью открыты солнцу, отливали оранжевым цветом. Она сорвала три таких ярко-рыжих ягоды, стерла с них фруктовый воск и отправила в рот, ощущая их почти невозможную спелую сладость. Сладость, которая могла вызреть только под солнцем юга, и нигде больше. Где самого того солнца с избытком.

Внимание женщины привлекли детские голоса, которые доносились издали. Она остановилась и прислушалась. А затем пошла по протоптанной тропинке в направлении звуков.

Взору ее открывался большой двор, в конце которого угадывался дом, поросший плющом. Посреди двора стояла невысокая беседка, обвитая лозой: с ее стен и крыши свисали спелые виноградные гроздья. Рядом с беседкой стоял огромный деревянный чан, наполненный спелыми ягодами муската…

В огромной круглой кадке прыгала абсолютно голая детвора, резвясь и заодно своими ножками выдавливая виноградный сок для будущего вина.

Их было человек восемь. Самый старший из них выглядел лет на десять. Остальные – были младше по возрасту.

За детворой в полудреме наблюдал дремучий дедок: явный долгожитель юга с абсолютно белыми волосами и усами, но смуглой кожей лица, порэпанной за годы жизни глубокими морщинами от нещадно палящего солнца.