Миротворцы - Михайловский Александр

Когда до набережной остались считанные метры, в нашу честь духовой оркестр грянул гимн Югороссии – еще одна переделка с гимна СССР «Союз нерушимый народов свободных сплотила навеки Великая Русь…» Правда, на этот раз обошлось без Михалкова-старшего…

Женщины притихли, а мужчины сняли головные уборы. Вот так, под наш «старый-новый» гимн, мы и ступили на берег. Ольга, никого не стесняясь, с детской непосредственностью сразу подбежала ко мне и схватила за руку. Крепко-крепко, как будто я куда-то собирался от нее убежать. Серж и Ирина смотрели на нас со снисходительными улыбками, как умудренные жизнью взрослые родители на проказы детей. Всем своим видом моя ненаглядная показывала, что теперь она меня никуда не отпустит.

Когда отзвучал гимн, и все немного расслабились, я аккуратно высвободил руку, и в первую очередь надел на тонкую шею Оленьки сложенную втрое нить индийского розового жемчуга, а потом вручил ей коробочку с сережками.

– Это тебе, Оля, – сказал я, – в знак любви, и за то, что ты меня ждала и верила.

Она сначала порозовела, почти в тон этим самым индийским жемчужинам, потом, привстав на цыпочки, тихонько чмокнула меня в щеку. Очевидно, более бурные выражения эмоций отложены на потом, когда вокруг не будет так людно, и рядом останутся только свои. Закончив с поцелуйным ритуалом, она спрятала коробочку с серьгами в карман платья, и снова клещом вцепилась в мою руку.

Как я понимаю, официальная часть на этом еще не закончилась, и мне предстояло первое в моей жизни знакомство с августейшей особой. Ну-с, посмотрим, каков он, императорский внук…

– Здравствуйте, Игорь, – как-то немного робко и неловко обратился он ко мне. – Ольга мне о вас все уши прожужжала.

– Здравствуйте, Сергей, – в тон ему ответил я. – О вас и вашей невесте нам все уши прожужжал солдатский телеграф. Берегите Ирину. Она делала то, на что способен не каждый мужчина: безоружная, только с одной камерой, шла вместе с такими, как мы, прямо в огонь.

– Я знаю это, и восхищаюсь ее храбростью, – ответил Серж. – Но сейчас есть еще одно дело. Поскольку я нахожусь здесь, ее отец, полковник Пушкин, просил меня проследить, чтобы с его дочерью ничего не случилось. К себе в полк он ее забрать не может, а отправлять ее в имение тетки – это напрасный труд, ибо она сбежит или прямо с дороги, или на второй-третий день по прибытии на место. Тем более что такая страсть… Если Ольга вобьет себе что-нибудь в голову, ее совершенно невозможно переубедить. Вот Александр Александрович и просил меня глянуть на новоявленного жениха. Теперь я спокойно могу отписать ему, что партия Ольги выше всяких похвал. Жених храбр, умен, красив. Совсем молод, а уже поручик гвардии, и замечен начальством. С дамами обходителен и галантен…

С каждым словом Сергея Лейхтенбергского обращенные на меня глаза Ольги раскрывались все шире и шире, а ее рука сжимала мою все сильнее. Наконец она раскрыла рот и произнесла:

– Серж, скажите Папа́, что Игорь мой, и только мой, и я его никому ни отдам. Он самый лучший, самый красивый, самый умный и самый, самый… Я буду ждать, когда мне исполнится шестнадцать, и когда мне можно будет выйти за него замуж. А пока я буду учиться, чтобы у моего любимого была умная жена. Вот!

Сказав это, она потащила меня с набережной в парк. А Серж и Ирина, посмеиваясь, пошли за нами следом.

На этой оптимистической ноте и завершилась наша первая с Ольгой встреча после моего возвращения из похода. Я шел рядом с ней, и мне было хорошо только от ее присутствия рядом. В этот момент я ощутил, что я тоже ее люблю – люблю спокойной нежной любовью к юному невинному существу. Если надо ждать – подождем. За эти два года чудесный бутон превратится в прекрасный цветок…

31 (19) июля 1877 года. Полдень. Пролив Босфор. Константинополь.

Джефферсон Финис Дэвис, первый и пока единственный президент Конфедеративных Штатов Америки.

Еще недавно я думал, что мне так и не удастся когда-нибудь оказаться за пределами американского континента. За всю свою долгую жизнь мне довелось побывать лишь в САСШ, Техасе, который вскоре стал одним из американских штатов, в Мексике и в нашей горячо любимой и, казалось, навсегда ушедшей в небытие Конфедерации.

Мы стремительно пересекли Атлантику на русской субмарине. Но, увы, из субмарины не было ничего видно; мне иногда казалось, что мы просто находимся в каком-то помещении без окон и дверей. Когда мы переходили на «Североморск», меня поразила, и даже немного испугала бескрайняя морская стихия вокруг. Нигде поблизости не было даже намека на землю. Когда я рассказал об этом майору Семмсу, тот улыбнулся и сказал, что страшно, когда пересекаешь эту бездну на утлом парусном суденышке, а не на русском плавучем стальном Левиафане.

Гибралтарский пролив мы тихо и незаметно прошли ночью. Так что узнали мы об этом лишь из рассказа кэптена Перова. Англичане в крепости еще сидят, но русские корабли блокировали ее с моря, а испанская армия с суши. Потом на горизонте, на пределе видимости, то и дело появлялись смутные очертания каких-то островов.

Наконец, миновав Сардинию и Сицилию, мы прошли проливом между Критом и Пелопоннесом и повернули на север. То и дело то слева, то справа возникали гористые коричневые острова, так непохожие на те, что я видел у нас. К склонам лепились ослепительно белые домики и церкви, а дальше, на север – и мечети, которые можно было отличить по стреловидным минаретам.

Один раз мы обогнали маленький пароходик под бело-синим греческим флагом, битком набитый греками, гречанками, курами, козами и всякой всячиной. Точно такие же пароходики ходят у нас вверх-вниз по Миссисипи. Увидев русский флаг, люди высыпали на палубу, что-то радостно крича и размахивая руками.

И тут я понял, что русских здесь по-настоящему любят. Придя из будущего и обладая огромным могуществом, они не стали корчить из себя олимпийских богов, а, засучив рукава, взялись за грязную работу. И теперь, кто бы что ни говорил, именно они решают, каким быть миру. О Боже, если ты есть – пусть эти русские будут добры и к нашему милому Диксиленду!

Когда вечером мы прошли узкие и длинные Дарданеллы с обугленными развалинами фортов по обоим берегам пролива, майор Семмс сказал мне, что на следующее утро мы уже будем в Константинополе. И тут я понял, что сказочное путешествие заканчивается, и что завтра на берег сойдет уже не пожилой путешественник, а президент страны, которая, пусть временно и прекратила свое существование, но вот-вот получит шанс на возрождение.

В тот вечер, после ужина в компании капитана Перова, майор Семмс, генерал Форрест, и ваш покорный слуга уединились в моей каюте с бутылочкой русского коньяка – подарком капитана (почему-то называвшего его «армянским»). Сей благородный напиток был вкуснее любого известного мне бренди, и привезенная с собой сигара изумительным образом сочеталась с его утонченным вкусом. И тут мы в последний раз перед приходом в Константинополь обсудили перспективы возрождения нашей многострадальной родины, а также вопросы, которые необходимо было обговорить с властями Югороссии. Мы надеялись добиться аудиенции с адмиралом Ларионовым в самое ближайшее время.

Рано утром на берегах сужающегося пролива мы увидели огромный экзотический восточный город, гораздо больший по размерам, чем Вашингтон-Сити. Огромные и прекрасные мечети, деревянные и каменные дома, дворцы и башни… Над самой большой мечетью, по углам которой стояло четыре минарета, возвышался… да-да, самый настоящий православный крест. Майор Семмс подсказал мне, что это и есть та самая знаменитая «Святая София», которую турки переделали в мечеть, а русские снова сделали христианской церковью.

Тем временем наш корабль обменялся салютом с берегом и стоящим на якоре кораблем под Андреевским флагом. Потом он бросил якорь прямо напротив большого и красивого дворца. Майор Семмс на правах человека, уже однажды побывавшего в этих краях, пояснил мне, что это Долмабахче – еще до недавних пор дворец турецкого султана, а ныне резиденция правительства Югороссии.