Нефтяная бомба - Александр Афанасьев

Капитан косился на меня, хотел что-то спросить. Как проехали Рамади, не выдержал:

– Прошу простить за вопрос, эфенди, вы – русский?

– Русский, – кивнул я, – а зачем спрашиваешь?

– Отец хорошо говорил про советских. Говорил, они справедливые люди. Мать училась на врача в СССР. А советских больше не будет?

Я качаю головой:

– Нет. Не будет.

– А почему? – с детской непосредственностью спрашивает полицейский капитан.

Хороший вопрос – почему. Я бы тоже хотел знать ответ на этот вопрос…

– Эфенди…

– Да.

– А в России – красиво, да? Там много земли?

– Да.

– Говорят, там совсем нет пустыни. Земля жирная, как нефть.

– Пустыня есть, но немного. А земля и впрямь хороша. Чего спрашиваешь так заинтересованно?

– У моего дяди большая семья. Он не раз меня спрашивал – хочет отправить двоюродного брата с семьей в Россию.

Я молчу.

– Он христианин, эфенди… – говорит полицейский. – Аллахом клянусь, он не из этих…

Да уж…

– Как твое имя, друг?

– Халим. Это неправильно писарь написал. А дядю зовут Рахматулла.

– Рахматулла… Знаешь, Халим, что я тебе скажу. Россия – большая страна. И если твой двоюродный брат хочет переехать – пусть попробует. Но у вас тоже большая и хорошая страна. Очень хорошая страна. И если вы прогоните из нее всех подонков, если вы не будете слушать всякую шваль и будете побольше работать, то будете жить лучше нас. Клянусь памятью отца, Халим, – так и будет…

– Иншалла… – говорит Халим. Впереди пробка, машины встают. Опять что-то случилось, так их мать, этих…

Халим ставит на крышу мигалку, выбирается на обочину, благо машина полноприводная. Разбрасывая щебень, прется по обочине, заставляя остальных пугливо прижиматься к ти-уоллсам по центру дороги. С мигалкой едем, однако. И это тут – тоже как у нас. «Все животные равны, но некоторые равнее…»

Судя по машинам, не теракт. Полицейского спецназа нет – обычные дорожные машины, дорожная полиция. Пикап «Форд» в раскраске и с мигалкой возвышается над всем, на турели – пулемет «ПКМ», но на нем никто не дежурит. Видимо, кто-то не справился с управлением. Так и есть… Вон машина враскоряку лежит… Перевернулась, да еще и загорелась. Чуть дальше стоит на обочине фура, даже отсюда видно, как повреждена бронированная кабина.

Твою мать!!!

– Останови!

Халим недоуменно смотрит на меня.

– Стой, сказал!

Не дожидаясь остановки, выскакиваю из нашей машины, перебираюсь через ти-уоллс. Дорожные полицейские – в бронежилетах и черных, похожих на гитлеровские касках, – вскидывают свои автоматы, завидев меня.

– Халас! Халас!

Сзади бежит бросивший машину на произвол судьбы, совершенно ошалевший Халим, размахивает своей форменной фуражкой и кричит «руси!» и чтобы не стреляли!

Меня останавливают и кладут на землю под дулами автоматов, но тут же поднимают. Подбежавший Халим сует под нос дорожные свои корочки и тараторит на арабском со скоростью пулемета. Полицейские успокаиваются, тем более что на мужике в трусах пояса шахида явно быть не может. Водители – кто сигналит, кто смотрит на меня во все глаза. Наверное, думают, что я псих.

– Эта машина! – Я тыкаю пальцем в перевернутый «Шевроле Тахо». – Где водитель?

– Он погиб, эфенди. Его уже увезли.

– Что произошло?! Что, черт возьми, произошло?!

Слова «вашу мать» я уже отучился употреблять. Здесь это серьезно напрягает местных.

– Дипломат, – объясняет мне полицейский, – наверное, пьяный. Ехал на большой скорости, сто тридцать – сто пятьдесят в час. Не справился с управлением. Ударился в ограждение, потом в фуру, потом перевернулся…

Я подхожу к машине. Так и есть. Номер мне знаком – не дипломатический, но я его помню, как и многое другое. Это – машина Джейка.

Твою же мать…

Ирак, Багдад

Утро 18 мая

Аллах велик… Аллах велик…

Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед Пророк Его

Я намереваюсь совершить два ракаата намаза единственно во имя Аллаха Всевышнего, Свят он и Велик…

Намаз – совершенный с чистым сердцем и искренним намерением – возводит человека на небеса, давая хоть на секунду открыть запретную дверь, чтобы узнать – что там. А там – спокойствие души, которое может на земле познать лишь искренне верующий человек, давно отринувший все суетное, мимолетное, ради великого, ради великой цели.

Все то, ради чего он раньше существовал, все то, ради чего существуют те люди, которых он клялся защищать много лет назад, – все это мелко, суетно. Мерзко. Каждый из них думает лишь о себе, о своей утробе, не ведая о том, что придет время – и они будут пожирать в свою утробу лишь огонь. Так будет со всеми, кто не уверует…

Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед Пророк Его.

В его жизни больше нет места суетному, нет места мимолетному. В том месте, которое большинство упоминает лишь с проклятьем, – ему открылась истина. Истина, которая стала его новой путеводной звездой. Истина, которая не содержит лжи. Звезда, что требует идти по пути, освещенному ею, а не просто ходить в разукрашенный храм, ставить свечки и пить «крещеную» воду. Разве Иисус где-то сказал в своем учении, что надо делать это? Но они это делают. Потому что неверные. Потому что боятся огня, который их пожрет. Даже не зная – все равно боятся…

Напротив него молится человек по имени Рашид. Одно из самых распространенных имен здесь – но у него есть и другое, тайное имя, которое он принял. Чтобы быть ближе к Аллаху Всевышнему. Его имя – Абдалла, что значит – раб Аллаха. Он – из своих. Из тех, кто готов отдать жизнь за торжество таухида. И неважно, сделает он это или нет, – ведь важно намерение…

Они вместе делают намаз, на который он призвал их, небольшую группку молодых людей. Почти подростков, почти детей. Это – новое поколение джихада, его будущее. Те, кто родился на руинах, те, кто видел, как пришедшие неверные соблазняют их земными благами, – но не купился, восстал. В этом – будущее джихада. Их не купить никакими подачками. Все они из благополучных семей – но отринули путь, начертанный их родителями для них, отринули даже имя, которое они им дали, – и все ради Аллаха Всевышнего.

Они помогут ему совершить задуманное. Тагут должен пасть. Он должен пасть здесь, окропив святую землю Востока своей кровью.

Но пока они вместе совершают намаз. Единственно во имя Аллаха Всевышнего. Намаз короткий – в два ракаата, потому что они доказывают свою верность Аллаху Всевышнему не словами, а делами. Каждый день, проведенный на джихаде, стоит больше, чем все дни, проведенные в хадже. Особенно если он лицемерен.

Наконец намаз заканчивается. Они рассаживаются за стол, и он видит, как у них горят глаза. Это хорошо…

– Иншалла, это не последний намаз, который мы совершим вместе… – говорит он.

– Иншалла, – отвечают ему за столом.

– Прежде чем мы продолжим разговор, – мягко говорит он, – о том, что волей Аллаха нам предстоит сделать, мы должны обсудить один очень неприятный вопрос. Я говорю про курьера, которого ждали на железнодорожном вокзале. Откуда шайтаны узнали, что он там будет?

Мелодраматическая пауза. Он знал правила – не давай ответов, задавай вопросы. Кто задает вопросы, тот держит нить разговора.

– Эфенди, среди нас нет предателей, – дрожащим голосом говорит Абдалла, волей Аллаха амир ячейки.

– Ты уверен?

– Клянусь Аллахом…

Снова мелодраматическая пауза.

– Вам следовало бы знать, что ни одно ваше постыдное действие, действие, выводящее вас из ислама, не укроется от взора Аллаха Всевышнего, а значит, и нас – тех, кто искренне верит и нуждается в помощи Аллаха на своем пути. Хвала Аллаху, я узнал имя предателя, выдавшего маршрут, и наказал его. Но чист ли каждый из вас?

…

– Я еще раз спрашиваю, скажите же за каждого из вас, чист ли он помыслами и делами…

Начинают говорить. Неуверенно, но начинают. И это правильно – не дело подозревать друг друга. Это его дело – подозревать всех. И доказательства к тому у него имеются…

– Хвала Аллаху, вы доверяете друг другу, и это хорошо. Однако у меня нет оснований доверять кое-кому из вас.

Снова мелодраматическая пауза.

– Тебе!

Палец упирается в красивую, кудрявую девушку с волевым, четко очерченным лицом.

– Мне… Но, эфенди… – лепечет она. Она еще не знает правил того движения, в которое она пошла по велению сердца и за своим парнем, который привел ее. Тот, кто воевал на джихаде, все равно попадает в рай. Даже если он падет не от руки неверного, а своих собратьев муджахидов. Так что при малейшем подозрении никто не будет выслушивать оправдания, никто не будет устанавливать ни вину, ни степень вины. Все равно все они – потенциальные шахиды и всем им – рай. Так какая разница – когда и чьей рукой.