Важен каждый - Анар Ертулевна Мешимбаева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Большую часть времени я должна была заниматься. Я хотела сжечь эти казахские учебники. Мама помогала мне изучать один раздел за другим. В духоте замкнутого пространства этой квартиры голова у меня варила хуже обычного. Пользы я в этом не видела, и отсутствие мотивации помогало моему торможению. За окном беспросветная серость и влага. Мама злилась, когда я тупила, и вот это меня пугало больше всего. Нет ничего страшнее, когда твоя обыкновенно добрая мама злится. Я регулярно плакала, даже скорее рыдала.
Удивительно, как я не выкинула учебники в окно, в этот вечно мокрый от дождя двор. Наверное, я слишком боялась маму. Через месяц я начала со слезами на щеках просить маму отдать меня в школу. Вот ведь комедия жизни, вы только подумайте. Я! Прошу отдать меня в школу! Ха! Вот это я понимаю, ирония судьбы. В итоге наши друзья смогли зачислить меня в школу. Вскоре мы перебрались в двухкомнатную квартиру с большими окнами в пяти минутах ходьбы от школы. Это был самый настоящий глоток свежего воздуха. Ощущения были невероятные, притом, что новая квартира не шла ни в какое сравнение с нашей, астанинской — тоже обычной, но которую мама сама обставляла и которую мы заполняли своими красивыми сувенирами из разных стран. В которой были все наши вещи, моя яркая комната со всеми игрушками и компакт-дисками.
Всё это для нас кануло в лету. На контрасте с двухмесячным адом новая жизнь казалась уже не такой страшной.
Близкие люди из ближних и дальних стран
После приезда в Москву первую неделю мы еще общались с родителями. Но скоро поняв, что их беспокойство за нас настолько сильно, что они будут звонить каждый день, пришлось привести все возможные доводы, что с нами все будет в порядке, что скоро мы вернемся в Казахстан, и сменить телефон. Понять, насколько тяжело родителям четыре года прожить в неведении, когда и как закончится ссылка дочки и внучки, думаю, сможет только тот, кто сам пережил такое.
Уже позже, при свиданиях в лагере под Алматы, родители рассказывали, как им было тяжело. К ним домой в Усть-Каменогорске приходили следователи и спрашивали про наше местонахождение. На что им моя смелая мама заявила, что это они должны сказать, что с их дочкой и внучкой. Все родственники, друзья и коллеги их поддерживали. Посторонние люди отреагировали по-разному — кто-то сочувственно, кто-то не очень… Я под такими взглядами — удивленными, сочувствующими, испуганными, любопытными — проходила четыре месяца после ареста моих замов, мои родители — четыре года после нашего вынужденного отъезда…
Первые дни и месяцы после объявления меня в розыск я боялась выходить из дома. После четырех месяцев круглосуточной слежки и прослушки в Астане мне казалось, что кругом бродят сыщики… Я не знала, насколько серьезно меня ищут. А неведение порождает еще больше страхов.
В январе 2010 года нас навестили друзья из Европы. Мы пошли в театр. Это был первый за долгое время выход в публичное место. Все прошло хорошо. Для дочки это был первый опыт оперы, для меня — пара часов ощущения свободы. Второй день мы гуляли по историческим местам. На третий день пошли в костел слушать классическую музыку. Было время Рождества. Неважно, какой мы религии, мы все равно получили подарки.
Мой телефон был у одного нашего хорошего друга из Казахстана. Номер был дан ему только с одной целью — сообщить, если про меня вспомнят, и надо будет что-то предпринять. Через два года после нашего переезда, в 2011 году он позвонил мне из номера гостиницы. Моя реакция была как у настоящего разведчика: «С какого телефона ты звонишь?»
— Из гостиницы
— Из какой гостиницы?
— Посольской.
Я сразу положила трубку. Звонить из гостиницы Посольства Казахстана в Москве было то же самое, что звонить из здания правительства в Астане.
Он перезвонил с улицы. Новостей не было. Встречаться я не хотела, боялась, что за ним могут проследить.
Летом следующего 2012 года он снова был проездом в Москве и настоял на встрече. Встреча вылилась в настоящий детектив. Мы договорились встретиться в 8.30 вечера возле большого монумента в одном из парков. Монумент с разных сторон вроде бы одинаковый, на самом деле оказался разным… В поисках друг друга мы ходили вокруг не меньше получаса… Когда мы наконец друг друга нашли, уже темнело… У него оставалось полчаса времени. Что можно обсудить за 30 минут? Он быстро спрашивал, как мы живем, я спрашивала, есть ли какие-нибудь изменения в нашей стране.
Еще несколько наших друзей из Казахстана пытались с нами связаться. Но я сочла, что лучше отказаться от общения, чем подставлять и их, и себя.
Июнь 2010 года. Открываю интернет. Приговор суда — пять лет Биржану, шесть лет — заместителю по переписи Нурлану. Первый порыв — лететь первым же рейсом в Астану. Ведь мне сказали, что во всем разберутся…
Друзья говорят, что ехать бесполезно. Если я поеду, меня сразу посадят, вместе с ними. Уговаривают оставаться.
Снова дни ожидания. Такая наивность, что после неправедного суда над ними еще кто-то будет разбираться со мной.
«Эмираты»
Апрель 2012 года. В интернете новости про меня. Но что за ерунда — будто меня нашли в Арабских Эмиратах!
В Арабских Эмиратах я была один раз, и то транзитом полдня, в 2005 году.
Почему именно Арабские Эмираты? Может быть, потому что Арабские Эмираты ассоциируются у большинства с красивой сказочной жизнью?
В Казахстане объявлена борьба с коррупцией. Аресты транслируются по всем телеканалам страны.
Когда государство проводит целенаправленное мероприятие, параллельно идет пропаганда в средствах массовой информации, то это общая практика в любой стране.
В нашем случае — сначала шла информационная лента, под которую потом подгонялись события. В новостях мы объявлялись преступниками. Пропаганда борьбы с коррупцией привела наше дело, которое находилось еще в стадии расследования, к точке невозврата: обвинили, значит надо и осудить.
Сначала Финансовая полиция объявила об аресте заместителя председателя Агентства по
