Военно-эротический роман и другие истории - Борис Штейн

– Почему ты молчишь, Мартын?

Мартын поерзал плечами под плащ-накидкой.

– Мы так любим друг друга, Мартын, мы так сильно любим Друг друга, – продолжала Дзинтра. Ей пришлось усилить голос, чтобы перекричать ветер. – Не бросай меня, Мартын! Этого нельзя делать! Этого никогда нельзя делать!

– Моя жена беременна, – вдруг буднично произнес Мартын.

– Ну и что? – уставшим голосом проговорила Дзинтра. – Мы с тобой, ведь, тоже люди! Мы люди. Райнис сказал: «Теряя друг друга, теряем себя». Сами себя теряем.

Подали поезд. Мартын механически обнял Дзинтру и полез во внутренний карман за билетом. Дзинтра не пошла с ним в вагон. Она молча смотрела на плачущие под дождем вагонные окна, не замечая того, что стоит в луже, в одной из многочисленных перронных луж, и туфли ее полны воды. Ночью у нее поднялась температура, заболело горло, из глаз и носа текли нескончаемые ручьи. Лицо опухло. То ли от слез, то ли – от насморка. Утром она не пошла на работу и вызвала участкового врача.

«Озаренный» проходил ходовые испытания, одновременно готовя боевые задачи. Мартын с головой окунулся в службу. Его каюта превратилась в настоящий штаб. Старшины команд, сменяя один другого, отчитывались (докладывали, докладывали! Лаконичный военный язык вытеснил из головы штатскую терминологию) о выполненных заданиях и получали новые. Мартын заново сдал командиру экзамен на допуск к несению ходовой вахты, и в море не слезал с мостика. Корабль после ремонта восстанавливал боевое слаживание.

Пошли стрельбы.

Служба крутилась.

Время летело.

На берег Мартын не сходил, уступая свою очередь товарищам. Жизнь как будто разделилась на две части. Одна часть – служба, и в ней – жизнь. Другая часть – непробиваемая тоска. «Теряя друг Друга, теряем себя». Додумался же человек десятилетия назад до такой простой истины! Мартын себя потерял. Превратился из человека в функцию. Он был единственным офицером на корабле, у которого в каюте отсутствовали какие бы то ни было фотографии. Стол, покрытый оргстеклом, был свободен от следов личной жизни своего хозяина. Только на полке рядом с уставами и наставлениями пристроился тоненький томик стихов Яна Райниса в русских, конечно же, переводах. После успешных стрельб артиллерии главного калибра с Марьына сняли выговор. Командир объявил об этом в кают-компании при офицерах. Товарищи пожимали ему руку, дружески похлопывали по плечу. А уж замполит-то Бравый улыбался на все тридцать два зуба, давая понять, что снятие взыскания произошло с его подачи. Поздравил горячо, потряс руку сверх нормы и сказал, не убирая улыбки – Зайдите ко мне, Мартын Сергеевич.

Мартын кивнул:

– Есть!

Замполитовская каюта располагалось напротив кают-компании. Мартын зашел, аккуратно затворив за собой дверь.

– Курите.

– Я не курю теперь. Врачи…

– Понятно. Как ваша семейная жизнь, Мартын Сергеевич? Я смотрю, вы на берег совсем не ходите.

– Так стрельбы. Отчеты потом ночами пишу.

– Я знаю. Флагманский артиллерист хвалил ваши отчеты. И все же надо иногда и на берег, к семье. Как у вас в семье – все в порядке?

Мартын пожал плечами.

– Да, в порядке. Жена собирается стать матерью…

– Что вы говорите! – оживился Бравый. – Это прекрасно. Вы уж будьте к ней повнимательней. Сходите на берег. И, – Бравый широко, по-свойски улыбнулся, – безо всяких приключений. – Он уставился в Мартына черными цыганскими глазами. – Безо всяких опасных приключений. – И спросил лихо, по-морскому – Добро?

– Добро, – сказал Мартын. – Разрешите идти?

– Идите, идите.

Когда за Мартыном Зайцевым захлопнулась дверь, Бравый облегченно вздохнул. Он обязан был деликатно провести работу по укреплению офицерской семьи. Работа была проведена.

Лиза встретила мужа спокойно и приветливо. Ни вопросов, ни упреков. Ужин. Рюмочка. В квартире чисто. На письменным столе – аккуратная стопка ученических тетрадей. Она, конечно, устает, но с жизнью справляется. Даже курсы испанского пока не бросила. Но скоро придется бросить. В женской консультации сказали, что все у нее идет нормально, но нагрузки необходимо сократить. Необходимо сократить нагрузки. И гулять. Гулять, гулять. Перед сном – обязательно. Вот даже и сейчас. Неплохо бы пройтись. Мартын согласится с ней прогуляться?

Мартын кивнул и стал собираться.

На прогулке она держала его под руку и что-то рассказывала из школьной жизни. Мартын не слышал. Он несколько раз пытался заставить себя «врубиться» – не получалось. Зачем он идет об руку с этой женщиной, думалось ему, что он ей и что ему она? Ах, да, ребенок. У них будет ребенок, и он, Мартын будет его воспитывать. Таков долг мужчины.

– Почему ты молчишь, Мартын? – вдруг спросила Лиза. – Ты очень устаешь на службе?

Мартын пожал плечами. Что он мог сказать? Что от него зависело? Ступор. Приборы по нулям.

А к Лизе стало подкрадываться беспокойство. Что ж он совсем отсутствующий какой-то. Нельзя же так. Нельзя, нельзя, все может развалиться. Она остановилась, прижала локоть мужа к своей груди и проговорила, потупив взор:

– Доктор сказала, что личную жизнь вести можно.

И заглянула ему в глаза. Но ничего в них не прочла, абсолютно ничего.

И дома перед сном она стащила с себя верхнюю одежду и, оставшись в открытой черной комбинации, со скромной улыбкой подошла к Мартыну.

– Можно, доктор сказала вести личную жизнь.

Руки Мартына легли на полуобнаженные груди жены. Глаза немного потеплели. «Жена, – подумал он, – жена, жена. Мать нашего ребенка»

– Ах, Мартын, – прошептала Лиза, какой ты нетерпеливый!

Но это было преувеличением.

Этой ночью Мартын исполнял свои супружеские обязанности. У него были обязанности. Он их исполнял.

На другой день он отправил Дзинтре письмо. Это было необычное письмо. В конверт была вложен фотография Мартына в парадной форме. На обратной стороне фотопортрета было написано твердым почерком: «Я УМЕР».

«Ах, Мартын! – рвется наружу восклицание. – Какой же ты позер!»

Позер, не позер, а если узел не распутывается, взял боцманский топор, да обрубил швартовый конец. Обрубил и отчалил от берега. Баста.

* * *

В жизни бывало всяко. Бывало сплошное крошево.Бывало такое крошево – хоть голосом голоси!Что там небо с овчинку! Мне шарик казался с горошину.И я на оси балансировал,И чуть не слетел с оси.

Государственная комиссия по приемке нового базового тральщика прибыла в аэропорт за два часа до вылета самолета. Так было приказано начальником штаба базы. Механик, минер, связист, радиолокационщик, штурман и, наконец, артиллерист. Артиллеристом был назначен командир БЧ-2 эсминца «Отзывчивый» капитан-лейтенант Мартын Зайцев. В общем, эта командировка пришлась весьма кстати. Сменить обстановку, отвлечься, не видеть немого вопроса в глазах жены: почему ты молчишь, Мартын? А потому молчит Мартын, что нет у него слов. Какие слова у покойника. А он умер – и для Азинтры, и для Лизаветы. Оболочка живая, а духа нет. Отлетел, отбыл в неизвестном направлении. Для службы жизнь еще теплилась в теле артиллериста. А для дома, для семьи – увы, увы. Увы и ах.

– До регистрации час, – сказал механик, старший среди них и по возрасту, и по званию. – По пиву? Зашли в аэропортовский ресторан. Он был переполнен. Ноябрьские дожди и ветры вносили сумятицу в расписание рейсов, и неулетевших пассажиров набралось изрядное количество. Многие из них коротали время за ресторанными столиками. Место офицерам все же нашлось: метрдотель когда-то служил на флоте. Одним пивом, конечно, дело не ограничилось. И как раз в тот самый момент, когда механик объявил: «третий тост – за тех, кто в море», остальные радостно продолжили: «… кто в дозоре, кто на вахте и на гауптвахте», в этот самый святой для морского застолья момент, голос диктора объявил, что по метеорологическим причинам рейс задерживается, как минимум, до шести часов утра.

– Ну что ж, – сказал механик. – Быстро рассчитываемся и по домам. Не ночевать же здесь, слоняясь от стенки к стенке. Придется раскошеливаться на такси. Ветер буянил возле аэропорта, устраивая настоящие смерчи. Поздний автобус забрал неудачливых пассажиров, повез в город.

С тяжелым сердцем шел домой Мартын Зайцев. Он надвинул на лоб форменную фуражку, опустил на подбородок ремешок – чтобы не сбило ветром головной убор. С гораздо большем удовольствием он шагал бы сейчас к плавказарме сдаточной базы, где должны располагаться члены госкомиссии. Но стихия оказалась против него. Как и стихия развития жизни. Все против. Долг против желания. Так получилось, как говорят недисциплинированные матросы. Он вошел подъезд, поднялся на третий этаж. Было около двенадцати ночи. «Должно быть, Лиза спит, – подумалось ему. – Это было бы кстати». Стараясь не шуметь, открыл дверь. В комнате горел свет, он просачивался в коридор сквозь неплотно пригнанную дверь. Из-за двери доносились непонятные звуки: не голоса, не стоны, просто дыхание, слабые отзвуки каких-то скрипов… Мартын открыл дверь. Плащ-пальто, предметы формы и белье – все было свалено в кресле у стенки. Из груды торчал погон с двумя просветами и крупной звездой посередине. Мартын повернул голову направо и уперся взглядом в поджарую волосатую задницу, которая ходила ходуном, совершая напористые ритмические движения. Тело мужчины загораживало от Мартына тело женщины. Он видел только широко расставленные на столе полные руки. Мужчина почувствовал посторонний взгляд и коротко оглянулся. Это был заместитель командира корабля по политчасти капитан третьего ранга Бравый. Он на мгновение замер, и тут же раздался сдавленный голос Елизаветы: