Рассказы - Ольга Кай

В один из таких дней возле музея Великой Отечественной появилась пестрая ватага школьников во главе с двумя учителями. Среди ребят была и Маша. В музей ей не хотелось, но если уж ради экскурсии отменили уроки — пришлось идти.

Увидев разрисованные танки, ребята бросились к ним с радостным визгом и в мгновение ока облепили обе громады от гусениц и до башни. Учителя даже не пытались возражать — знали, что никто не послушает. Маша тоже собиралась залезть на танк, но вдруг заметила рядом, на каменном бортике, ссутулившуюся фигуру. На плече человека, нахохлив растрепанные перышки, сидела сова.

Девочка подошла ближе.

— Привет!

Незнакомец обернулся.

— Привет, Маша.

— Ой, ты меня вспомнил! — обрадовалась девочка. И, наклонившись, заглянула в круглые глаза птицы. — Привет! Как ты?

Сова болезненно сощурилась и уж совсем по-человечески вздохнула.

— У нее плохое настроение, — неловко объяснил парень и добавил тихо, словно сам себе: — Похоже, мы не протянем до следующего года.

— Почему? — удивилась девочка. — Новый Год совсем скоро! Осталось всего два месяца. Даже меньше!

— Не до Нового Года, — странный человек поднял голову, взгляд его скользнул по ребятне и поднялся к небу. Там, наверху, клочьями плыли сине-серые тучи, а из прорех то и дело вырывались золотистые ленты солнечных лучей. — Наш год начинается девятого мая. В День Победы. В это время в людях оживает память, — он погладил сову по растрепанным перьям. — Ненадолго, правда. Здесь помнят только последнюю войну. Иногда… иногда вспоминают что-то еще. Но редко. Все эти фестивали, народные гуляния в национальной одежде… Там только и осталось, что одежда. Потому что теперь модно. Но это не память. Это… крохи. А такому городу для жизни нужно больше, намного больше. Не будет памяти — не будет и…

Он неожиданно обернулся:

— Скажи, Маша, ты знаешь, что у каждого города есть душа?

— Нет, — растерянно покачала головой девочка. Она мало что поняла из слов странного незнакомца и хотела не слушать непонятные рассуждения, а чтобы ей разрешили погладить птицу. Без спросу она боялась.

— У каждого города душа своя, непохожая ни на одну другую. У каждого города, в котором жива память. Но память стирается… разваливается, перестраивается. Сколько памяти хранят в себе стены старинных домов? А их все меньше и меньше… И людей все меньше, тех, кто живет со знанием того, что было. В крови. В душе… Кому не надо вспоминать. Один раз в год. Или два. Сверяясь с календарем.

Солнце спряталось за тучу и тут же снова вынырнуло. Горизонт темнел. Маша уже жалела, что подошла. Птица показалась ей больной, а родители говорили, что таких трогать нельзя — можно подхватить заразу. Девочка собиралась попрощаться, но неожиданно парень в сером плаще спросил:

— Эти женщины — ваши учителя?

— Да.

— Ей понравились, — он посмотрел на сову. — Полетишь? Нет? Ну, пойдем. Постоим рядом. Погреемся…

Тучи сомкнулись, окончательно спрятав солнце, заморосил дождь. Школьников построили парами и завели в музей. А человек с совой еще долго стоял, не двигаясь, под холодными каплями, щурясь, смотрел в серое-серое небо. Потом оглянулся через плечо на приоткрытую дверь. Можно зайти внутрь. Вахтер еще ни разу его не остановил. Можно ходить по долгим залам или попросту греться в кресле музейного смотрителя. Можно…

Но это ничего не изменит. Память должна жить в людях, а не в музеях.

Влажная пелена окутывала город, древний город, забывающий себя, прятала и убаюкивала монотонным шелестом воды. Человек с совой медленно шел по гранитным плитам, не торопясь спрятаться от дождя. Галерея под каменным сводом встретила полутьмой. Сегодня здесь не слышно военной музыки, как в дни праздников. Тихо, безлюдно. Дождь смыкается за спиной, отгораживая от всего внешнего мира. И начинается путь. Шаг за шагом. Шаг за шагом.

И почему у всех памятников безымянным героям такие знакомые лица? И ведь не вспомнишь, как, когда… Только земля помнит. И небо над Киевом. Пока еще помнит.

Люди — мужчины и женщины. Старики и дети. Братья и сестры. Фигуры, застывшие на одно долгое мгновение. Не бронзовые — живые.

Замерший воздух, потерявшиеся звуки.

Человек с совой остановился.

И поклонился Матери.

Одиночество

Жизнь — странная штука.

Бывает ведь, что приходишь домой, и встречают тебя заботливым щебетом, запахом гречневого супа и тушеного мяса. Гудит стиралка, и кошка трется об ноги… Тепло, привычно. А только отчего-то и сегодня, и вчера, и уже много-много дней хочется подольше задержаться на работе. В унылой комнатушке, заваленной обрезками дерева и плотницким инструментом, где негромко играет радио, да заглядывает изредка в дверь сторож дядя Ваня: странный старик, как болтают, бывший учитель истории.

А дома… дома. Казалось бы, чего не хватает для жизни? Любящая жена, квартира большая — ремонт бы только. Компьютер. Новый. В отдельной комнате. Стеллажи с книгами — и доставшимися от родителей, и купленными недавно, уже на собственный вкус. И почти все прочитанные. В строгом ряду корешков зияет пробел — одной не хватает. Жена взяла почитать. Месяц как.

Кричит телевизор — и на кухне, и в комнате. Светик рассорилась с Ленчиком, Ленчик кинула Толика. Потом новости — опять на полную громкость. Потом жена. Щебечет. И снова про Ленчика, про Светика… Про пользу проращенной пшеницы и катастрофический вред для организма неправильно сваренной картошки. Про нового мужа подруги и собачку соседа. А книжка… нескучная вроде, уже месяц как лежит, и закладка — все там же, на пятой странице. Хоть бы еще немного, тогда, может, можно будет поговорить о книжке, а не о тех игрушках, в которые жена играет на новом компьютере.

Странная штука — жизнь. Все вроде есть, а кажется…

Отгородившись наушниками от этого щебета, снова спрятаться в игрушку и, ближе к утру, засыпая, думать о том, что из тех, кто лежит рядом на кровати, пожалуй, кошка понимает тебя лучше. Вот только… не поговоришь с ней. И вовсе не потому, что коты не думают о высоком и не читают книг — кто знает, чем они занимаются дома в отсутствие хозяев? Просто… говорить не умеют. И к лучшему, наверное. А вдруг, научившись, наша Мурка тоже делилась бы новостями про Светика и Ленчика? Нет, лучше уж так. Работа, компьютер. И это странное, щемящее чувство при взгляде на заполненные книгами полки… Нет, с ними тоже не поговорить. И о них. Не с кем. А может?.. Наверное, стоит уговорить жену подключить интернет. Говорят, там, в интернете, тоже есть люди.

Радуга для Тоськи

Там, где сейчас Южные Ворота города, въезд со стороны Запорожья, раньше холмы зеленели тополиными рощами. Здесь и теперь много зелени, но меж верхушек деревьев тянутся к небу высотки, а через широкие балки лентой бежит железная дорога, и ранним утром далеко слышен гудок проходящего поезда.

Возвышается над застроенной гаражами балкой серая девятиэтажка. Зияют окна пустотами, навевая тоску. Люди приходят сюда разные. Бездомные ищут приюта в заброшенном здании, но надолго не задерживаются. Приходят любители острых ощущений, разрисовывают голые стены комнат, бродят пустыми коридорами, но уходят и не возвращаются больше. Многих отпугивают стаи диких собак, что прячутся на нижних этажах. Крысы отсюда давно ушли, и кошки тоже. Кроме одной.

Черно-белая Тоська сидит на куцем балкончике пятого этажа и неподвижно смотрит, как темнеет небо, и манящими светлячками загораются окна домов, где живут люди. Отблески чужой жизни отражаются в кошачьих глазах, и Тоська щурится. Позади нее темнота. Вокруг — темнота. И только пятна на кошачьей шерсти белеют, не привлекая внимания: за прошедший год Тоська хорошо научилась прятаться.

Иногда ей видится знакомый силуэт на дорожке у дома. Тогда Тоська настораживается, подается вперед, уткнувшись мордочкой в прутья балконной решетки.

— Мя-я-а?

Но наваждение проходит, и кошка, встряхнувшись, принимается умываться, вылизывать лапы, хвост, а потом снова смотрит, щурясь, во мглу, пока не погаснут в чужих окнах последние светлячки.

Она еще помнит, как сидела на этом балкончике, глядя на вечную суету людей, собак, уличных котов. Иногда ей думалось, каково это: прогуляться по траве там, внизу? Но Тоська всегда была домашней кошкой, ей и здесь было хорошо, с ее людьми. Тоська наблюдала за играми детей, снисходительно принимая их ласку, терлась о ноги хозяев и спала на их кровати, свернувшись калачиком на одеяле и слушая, как люди дышат во сне, иногда вторя им тихим урчанием.

С тех пор изменилось многое.

Изменился вид с балкона: не стало одной высотки и приземистого здания школы. Как это случилось — Тоська не видела. Почуяв неладное, она разбудила хозяев громким мяуканьем, а потом от страха забилась в угол под кроватью. Люди суетились, кричали, бегали по квартире, а потом ушли. Когда — Тоська не заметила, слишком была напугана. Но, выбравшись из укрытия, поняла, что осталась одна.