Начало - Лиза Смит

Я отогнал эти мысли и поспешно взял с полки «Макбет», пьесу о любви и ревности, о предательстве и смерти, идеально подходившую к моему настроению.

Сидя в кресле, я заставлял себя смотреть на текст, заставлял себя переворачивать страницы. Может быть, это то, что необходимо, чтобы продолжать жить. Если я буду все время заставлять себя выполнять какие-то действия, то, возможно, я в конце концов избавлюсь от чувства вины, печали и страха, которые ношу в себе с тех пор, как умерла Розалин.

В дверь постучали.

— Отца здесь нет! — крикнул я в надежде, что, кто бы это ни был, он уберется прочь.

Мистер Стефан, — услышал я голос Альфреда, — к вам посетитель.

— Нет, благодарю, — ответил я. Наверное, это опять шериф Форбс. Он уже заходил к нам четыре или пять раз, разговаривал с Дамоном и отцом. До сих пор мне удавалось избегать встречи с ним. Я не мог себе представить, что скажу ему, да и кому угодно о том, где я был во время нападения.

— Посетитель очень настойчив, — сказал Альфред.

— Как и ты, — буркнул я себе под нос, направляясь к двери.

— Она в гостиной, — сообщил Альфред и собрался уходить.

— Стой! — крикнул я. Могла ли это быть… Катерина? Против моей воли сердце мое учащенно забилось.

— Сэр? — Альфред остановился на полпути.

— Я выйду.

Я быстро плеснул на лицо воды из стоявшего в углу таза и руками пригладил волосы, убирая их со лба. Веки мои все еще были припухшими, и крошечные лопнувшие сосуды делали белки глаз красными, но я больше ничего не мог сделать, чтобы вернуть себе привычный облик.

Я шагнул в гостиную, и тотчас мое сердце наполнилось разочарованием. Вместо Катерины я увидел ее служанку Эмили, сидевшую в углу на красном бархатном стуле с высокой спинкой. У нее на коленях стояла корзина с цветами. Она поднесла одну маргаритку к носу и нюхала ее с таким видом, будто бы больше ничего в мире ее не интересовало.

— Здравствуй, — сухо поздоровался я, придумывая подходящий предлог, чтобы улизнуть.

— Мистер Сальваторе. — Эмили встала и присела в реверансе. На ней было скромное белое платье с фестонами и капор, ее гладкая темная кожа лоснилась. — Мы с хозяйкой разделяем вашу скорбь. Она просила передать вам вот это. — Она протянула мне корзину.

— Благодарю, — сказал я, принимая цветы, рассеянно поднес к носу ветку сирени и вдохнул ее аромат.

— Я бы лечила вас этим, а не стряпней Корделии, — заметила Эмили.

— Откуда ты об этом знаешь? — удивился я.

— Слуги болтают. Но боюсь, что, чем бы Корделия вас ни кормила, это принесет больше вреда, чем пользы. — Она выдернула из корзины несколько цветков, соединяя их в букет. — Маргаритки, магнолии и цветок сердца помогут вам выздороветь.

— «А анютины глазки помогут мне думать?» — спросил я, цитируя шекспировского «Гамлета».

Произнося эти слова, я понял, что сглупил: необразованная служанка наверняка не сможет понять, о чем я.

Но Эмили только улыбнулась.

— Никаких анютиных глазок, хотя моя хозяйка упоминала о вашей любви к Шекспиру. — Вынув из корзины веточку сирени, она вставила ее мне в петлицу.

Я поднял корзину и сделал глубокий вдох. Пахло цветами, но не только; присутствовал и тот опьяняющий аромат, который я ощущал только возле Катерины. Я снова вдохнул, чувствуя, как медленно уходят в небытие смятение и тьма последних дней.

— Я знаю, что все это очень необычно, — произнесла Эмили, прерывая мои грезы, — но моя хозяйка желает вам только добра. — Она кивнула в сторону кушетки, приглашая меня присесть. Я послушно сел и посмотрел на нее. Она была замечательно красива и держалась с такой грацией, какой я прежде ни у кого не видел. Ее жесты и манеры были столь продуманны и неторопливы, что возникаловпечатление ожившей картины. — Она бы хотела увидеться с вами, — сказала Эмили после минутной паузы. Лишь только эти слова слетели с ее губ, я понял, что этому не бывать. Сейчас, когда я сидел в гостиной с посторонним человеком при свете дня, а не блуждал в потемках моих собственных мыслей, все встало на свои места. Я был вдовцом, и моим долгом было оплакивать Розалин, а не свои мальчишеские фантазии на тему любви с Катериной. Кроме того, Катерина была лишь прелестной сиротой, не имевшей ни друзей, ни родных. Этому не бывать никогда.

— Мы виделись. У Розалин… на похоронах, — сухо ответил я.

— Это было выполнение светских обязанностей, — заметила Эмили. — Хозяйка хотела бы где-нибудь повидаться с вами наедине. Когда вы будете к этому готовы, — торопливо добавила она.

Я знал, что мне следует сказать, знал единственно правильный ответ, но не мог его вымолвить.

— Я подумаю, но в своем теперешнем состоянии, боюсь, я не настроен на прогулки. Будь так любезна, передай своей хозяйке, что я сожалею, хотя без компании она не останется в любом случае. Я уверен, мой брат будет рад сопровождать ее, куда бы она ни направилась, — проговорил я, почти физически ощущая тяжесть сказанных слов.

— Да, ей очень нравится Дамон. — Она подобрала юбки и поднялась. Я тоже встал и тотчас же почувствовал, что, хотя, я и выше ее на голову, ее сила намного превосходит мою. Это было странное чувство, хотя в целом оно не казалось неприятным, — но невозможно противостоять истинной любви.

С этими словами она скользнула за дверь и пошла через сад, и маргаритка в ее волосах теряла на ветру свои лепестки.

12

Нe знаю, был ли тому причиной свежий воздух или принесенные Эмили цветы, но я беспробудно проспал всю ночь. На следующее утро меня разбудил яркий солнечный свет в спальне, и впервые со дня смерти Розалин я даже не притронулся к напитку, оставленному Корделией на тумбочке. Из кухни доносились запахи яиц и корицы, с улицы слышалось фырканье лошадей, которых запрягал Альфред. На секунду меня охватило радостное предвкушение и робкое чувство возможности счастья.

— Стефан! — громко позвал из-за двери отец, трижды ударив по ней тростью или кнутовищем. В этот миг я вспомнил все, что произошло за последнюю неделю, и ко мне вернулась прежняя тоска.

Я молчал, надеясь, что он просто уйдет Но вместо этого он распахнул дверь, одетый в брюки для верховой езды, с кнутовищем в руку, улыбкой на лице и фиалкой в петлице. В цветке не было ни красоты, ни аромата; он походил на одно из тех растений, которая Корделия собирала у домика для прислуги.

— Мы едим кататься, — объявил отец, распахивая ставни. Я прикрыл глаза от солнца. Неужели мир всегда был таким ярким? — В этой комнате нужно убраться, а тебе, мой мальчик, нужно солнце.

— Но я должен продолжать занятия, — возразил я, вяло указав рукой на раскрытой томик «Макбета» на рабочем столе.