Гвардеец - Дмитрий Николаевич Дашко

Я замычал как корова. На что-то другое при всем желании уже не способен. Вымотали, скотобазы!

— Что, что он сказал? — подпрыгнул чиновник.

— Запирается, — смущенно произнес палач. — Ну да ничего, Петр Васильевич, я ему сейчас встряску устрою. Запоет аки соловей в роще.

— Устрой, Архип, устрой, голубчик, — с очень нехорошими интонациями сказал Фалалеев. — И веничком горящим по спине проведи.

Пришел черед удивляться палачу:

— Так тож в третий раз положено.

— Делай, Архип, что сказано. Давай-ка встряхни субчика, — разозлился чиновник.

Я заскрипел зубами. О том, что такое «встряска» мне доводилось читать: веревку, висящего на дыбе, слегка отпускают, потом резко натягивают, что может привести к переломам в локтях. Все, амба… Ноги вновь коснулись пола. Сейчас, сейчас… Я зажмурился, в тайне надеясь, что умру от разрыва сердца, и пытка закончится.

— В чем дело, Петр Васильевич? — от голоса вошедшего веяло энергией, добродушием и… огромной силой.

Я открыл глаза и увидел сжавшегося в комочек Фалалеева. Над ним нависал сухощавый мужчина высокого роста, со слегка вытянутым лицом, увенчанным высоким умным лбом; гладко выбритый; с почти незаметной ямочкой на подбородке, (второй едва намечался); нос длинноватый, исчерченный на переносице поперечной складкой, со своеобразным, будто живущим собственной жизнью, кончиком. Под карими насмешливыми глазами круги, как у уставшего, хронически не высыпающегося человека.

— Что за безобразие творите, господин Фалалеев? — вновь с почти искренней шутливостью спросил вошедший, но чиновник лишь нервно сглотнул и не сразу нашелся, что ответить.

— Мы, то есть я…

— Позвольте взглянуть в допросный лист, — вошедший протянул руку. — Уж не по первым ли двум пунктам расспрашиваете?

Голос стал строже.

— Только подбираемся, Андрей Иванович. Злодей упирается, так мы его того… на дыбу, — опомнился Фалалеев.

Андрей Иванович… Понятно, к нам пожаловал собственной персоной начальник Тайной канцелярии генерал Ушаков. Фигура интересная, сумевшая усидеть в своем кресле, несмотря на все дворцовые перевороты. Это, знаете, о многом говорит. Непрост был Андрей Иванович, не прост…

— А меня спросить — что, забыли? — недобро прищурился Ушаков.

— Андрей Иванович, беспокоить не хотели. Вы ж двое суток здесь дневали и ночевали, только уехали к себе домой вчера по вечеру, зачем вас тревожить? Душегубец это, убил вместе с подручным сразу четырех, из них двое шляхетского роду.

— За что же ты, ирод, людей жизни порешил? — заинтересовался генерал.

— Да за то, что они сами хотели меня на тот свет спровадить, — морщась от дичайшей боли, с трудом шевеля губами, произнес я.

Генерал полистал протокол допроса, нервно покусывая губы, вернул документы Фалалееву и коротко бросил:

— Не похоже, что брешет. Разве немец на такое пойдет? Тут нашим, российским духом пахнет.

— Вот мы и выясняем правду, — залебезил чиновник.

— Позаботьтесь повальный обыск у Звонарского на дому устроить.

— Всенепременно, Андрей Иванович, — кисло ответил Фалалеев.

— А немца снимите с дыбы, вправьте кости, покуда не поломали, — распорядился Ушаков. — Лекаря позовите, чтобы в порядок его привел. Токмо сами не вздумайте. Не столько лечите, сколько калечите. Слышь, Архип?

Палач закивал как китайский болванчик.

Ушаков продолжил:

— Обязательно хорошего медикуса кликните — Генриха Карловича. Я недалече его видел.

— Андрей Иванович! — взмолился чиновник.

— Что — «Андрей Иванович»?! — разозлился генерал. — Много на себя взяли, Петр Васильевич. Самоуправство это. Рази не так? А самоуправства я не потерплю. Бардак развели! Распустил я вас, окаянных, распустил. Раз ушел Ушаков домой, значит твори, что вздумается. Ан нет, выкусите, — он сложил кукиш и сунул под нос Фалалееву. — Не на таковского напали, милостливый сударь. А ведь не думаете, что стоит мне только захотеть, и вы местами поменяетесь: тебя на дыбу подвешут, а его в канцеляристы определят. Так, Фалалеев?

— Что вы такое говорите, Андрей Иванович, — сокрушенно забормотал чиновник. — Я ведь всего себя на службу положил. Не корысти ради…

— Не знаю, Фалалеев, не знаю, — покачал головой Ушаков. — А вот ежели узнаю, то…

Он не договорил, круто развернулся и вышел из застенка.

Палач больше не трогал, руки мои повисли безвольными плетьми. Я стоял и покачивался, достаточно дуновения сквозняка, чтобы свалить меня на каменный пол.

Фалалеев снял белый парик, промокнул большим шелковым платком вспотевший лоб и, переведя дух, произнес:

— Что-то сегодня генерал наш не с той ноги встал. То ли дочурка его незабвенная — свет Катерина, коленце какое выкинула, то ли ее величество императрица недовольство проявили.

— Не выспался он, — пояснил писец. — Днюет и ночует на работе, все неймется ему, а возраст уже не тот. Сдает генерал наш, вот и злится. Так я пойду за дохтуром?

— А как же. Только обязательно Генриха Карловича сыщи, хучь из-под земли достань, а то Андрей Иванович голову мне оторвет.

Чиновник сплюнул и устремил в меня злобный взор:

— Повезло тебе сегодня, немчура поганая, ну да я все равно с тобой разберусь.

Я отвернулся, радуясь, окончанию допроса. Если бы еще не онемевшие руки…

Писец сбегал куда-то и вернулся в компании суховатого старикана — и по виду и по манерам — доктора, причем явно иноземных кровей, который, осмотрев меня, пробормотал несколько малопонятных фраз на латыни.

— Положите его на лавку левым боком, — приказал лекарь.

Палачи поспешили выполнить распоряжение, распластав меня на широкой лавке. Доктор заботливо сунул под голову небольшой деревянный сундучок. Лежать было неприятно, но все же гораздо лучше, чем стоять.

— Пусть побудет пока в таком положении.

Я почувствовал, как под действием силы тяжести, мышцы начинают расслабляться. Спустя несколько минут лекарь взял руку за предплечье, согнул в локте и оттянул книзу.

— Как вы? — спросил он.

— Ничего хорошего, — признался я, настороженно наблюдая за его манипуляциями.

— Не переживайте, молодой человек, ничего страшного не случилось: кости целы — это главное. А вывихи, о них вообще смешно говорить. Плевое дело, — заверил старичок. — Поверьте, у меня богатый опыт.

Я напрягся, чувствуя, что мне заговаривают зубы. Доктор покосился на меня и неодобрительно поцокал языком. Внезапно он вскинул голову кверху и воскликнул:

— Что это?

Я невольно отвлекся, посмотрев на потолок. Лекарь воспользовался этим, легким движением повернул согнутую руку сначала кнаружи, а затем внутрь, вставив плечевой сустав на место. Последовал щелчок.

— Мать вашу! — Я едва не умер от боли и шока.

Тело выгнулось дугой. Сейчас же на него навалились палачи, удерживая весом. Я бился на лавке, стукаясь головой об сундучок, и успокоился, только тогда, когда болезненные ощущения прошли.

— Потерпите, милостливый государь. Полдела сделано, — старичок подошел к жаровне и немного понаблюдал за пляшущими языками пламени. — Отдохните чуток, а потом продолжим.

Я полежал на спине с отрешенным видом, настраиваясь на неизбежное. Вроде понятно, что Генрих Карлович