Мистерия Дао. Мир «Дао дэ цзина» - Алексей Маслов

Но чудесный характер этой мудрости доступен лишь духовно развитым людям, он не показной и, как всё в раннем даосизме, носит скрытый, убегаюшепотаённый характер. Проще говоря, он создавался далеко не для простого народа и вообще не был рассчитан на популярное чтение. А вот рассказы о чудесных поступках самого Лао-цзы как бы компенсируют (правда, одновременно и профанируют!) высокий смысл учения трактата. Вместе с тем привлекательность необычного образа Лао-цзы делает притягательным и тот трактат, который ему приписывается. Этот «перенос чудесности», когда она становится более выпуклой и простонародной, — нередкий приём китайской традиции, то же произошло и с Конфуцием, и с легендарным основателем чаньбуддизма Бодхидхармой.

Собственно, именно поэтому о биографии «человека Лао-цзы» говорить бессмысленно. Речь идёт о «человеке целостных свойств» (цюаньжэнь), «внутреннем» человеке — абсолютно трансцендентной реальности, воплотившейся в конкретной личности. Он не имеет жизни как цепи конкретных фактов и событий, но «сверхжизненен». Лао-цзы — вечный странник, так как его импульс мудрости всегда присутствует до сих пор в мире. Не случайно он просто куда-то ушёл, а не умер или не поселился в конкретном месте. У него нет могилы в отличие от Конфуция, похороненного на своей родине в Цюйфу.

Итак, это не человек, а идея об «истинном», доподлинно «внутреннем» человеке — герое мистической традиции Китая. Будучи рождённым в исторической конкретике эпохи Борющихся царств и её политических и социальных коллизий, образ Лао-цзы стал полностью независим от неё.

По-видимому, наиболее точно характер сведений о жизни Лао-цзы выразил сам Сыма Цянь: «Поднебесной неизвестно, где же заключена правда». Сыма Цянь, пытаясь быть объективным, перечисляет все версии, доставшиеся ему из устной традиции, а они имеют одну характерную особенность: устные рассказы сохраняют в себе не столько точность биографии, но впечатление от самого образа человека. Из-за этого несколько человек, которые носили одинаковые или похожие имена, стягиваются в одну мифологическую сверхличность. Напомним, что имя Лао-цзы переводится как «Старый мудрец», поэтому оно могло принадлежать немалому количеству философов. Сыма Цянь тактично обходит все разночтения фразами типа: «Говорят…», «А есть ещё одна версия…». Так что говорить о каком-то более — менее точном описании Лао-цзы не приходится. Читателю в дальнейшем придётся учитывать, что речь идёт всё же не о реальной личности, а об «овеществлении» мифа о чудесном человеке. И когда мы в тексте и комментариях к трактату говорим «Лао-цзы», то подразумеваем вообще создателей «Дао дэ цзина».

Кстати, имя Лао-цзы прекрасно передаёт саму суть мудреца. Оно может быть переведено как «Старый мудрец», так и «Старый ребенок», так как иероглиф «цзы» имеет столь полярные значения. Эта игра слов легко объяснима уже из контекста самого «Дао дэ цзина», где истинный мудрец описывается уподобившимся младенцу и, таким образом, завершившим процесс обратного развития и самосокрытия. Он сочетает в себе мудрость старика и свежую незамутнённость чувств малого дитя (§ 20). Он воспринимает мир вне каких-то культурных установок, а в его первозданном, неприукрашенном виде. Его обратное развитие доведено до предельной стадии, а граница всякого предела — пустота. Именно поэтому дикие животные не нападают на такого мудреца, а свирепому воину некуда вонзить своё оружие. Мудрец-ребёнок, в виде которого пред нами и предстоит Лао-цзы, дан в символической, отсутствующей форме, которая позволяет ему являться и глубоким старцем, и неродившимся младенцем, править миром и не присутствовать в нём.

Сведений о человеке Лао-цзы немного. Большинство версий сходится на том, что он был старшим современником Конфуция. Об этом говорит не только Сыма Дянь, но и знаменитый. даос Чжуан-цзы в главе «Жизнеописание Лао-цзы». Как воспитывался Лао-цзы, у кого обучался — история молчит. Он предстаёт перед нами уже как абсолютно целостная, завершённая личность. Какое-то время Лао-цзы занимал должность хранителя архивов в царстве Чжоу, и именно там произошла его памятная встреча с Конфуцием. Устные предания добавляют к этому, что одно время Лао-цзы сидел по левую руку от правителя и записывал мудрые высказывания как самого властителя, так и его подданных — мудрецов, которых, несмотря на многочисленные легенды, было немного, и поэтому каждое их свежее слово многократно продумывалось и комментировалось.

Исследователи неоднократно пытались высчитать годы его жизни, исходя из его предполагаемой встречи с Конфуцием, даты жизни которого известны сравнительно точно — 551–479 гг. до н. э. Точной даты рождения и смерти Лао-цзы установить так и не удалось, но полагают, что он умер, а точнее, удалился навсегда от людей где-то между 460 и 450 гг. до н. э. [42, 56]. Современные специалисты склонны относить его жизнь к более позднему периоду — гдето между 400 и 330 гг. до н. э. [46, 245]. В любом случае, все эти даты весьма относительны, так как, по одним сведениям, Лао-цзы дожил до шестидесяти лет, по другим — более чем до двухсот, ибо, как указывал Сыма Цянь, «он пестовал Дао и вскармливал долголетие». В своём долголетии Лао-цзы, скорее всего, действительно пережил Конфуция на пару десятков лет, хотя и был старше его.

Какую должность занимал Лао-цзы? Кажется, в этом отношении даже у самых придирчивых исследователей нет особых разногласий. Лао-цзы был хранителем архивов в царстве Чжоу, точнее, историком-хранителем (цаньши ши), как указывает Сыма Цянь. Сама эта должность свидетельствует о высокородном происхождении Лао»-цзы, о его прекрасном знании канонов. Хотя и жил он в одиночестве, но, судя по всему, абсолютным отшельником не был, что соответствует статусу служивого мужа — ши, о котором речь ещё пойдём ниже.

Но и тут не обходится без разночтений. Чжуанцзы в главе «Путь Неба» даёт иное название Должности Лао-цзы — «историк-смотритель архива» (вэй цань ши), что, правда, не многим отличается от варианта Сыма Цяня. А вот «Записки о ритуале» именуют его должность как «старший историк» или «великий историк» (тай ши). Существует и иной вариант — «младший историк» (сяо ши), при этом следует учитывать, что должность «великого историка» обозначала просто чиновника-историописателя и могла включать в себя должность младшего историка. В любом случае в обязанностиэтих людей вменялось вести подробные хроники дел в государстве.

Нам придётся признать, что точное название должности Лао-цзы определить весьма трудно, но для нашего дальнейшего изложения вполне достаточно будет согласиться с тем, что был он чиновником-историописателем в царстве Чжоу, то есть занимал должность почётную, но не высокую,

Упадок древних царств, некогда могущественных и влиятельных, мог наступить крайне быстро — достаточно было взойти на трон чванливому и недалёкому правителю. Такая судьба постигла и царство Чжоу, где жил Лао-цзы. Мудрец, как гласит предание, оседлав буйвола (на некоторых изображениях он даже показан сидящим спиной вперёд как символ того, что его учение обратно общепринятым понятиям), отправился на запад. Смотритель одной из пограничных застав, охранявших дороги из Чжоу, увидев, что такой мудрец покидает его область, обратился к нему с просьбой оставить краткую запись с изложением его учения. Так и появился этот «труд в двух частях», как характеризует его Сыма Цянь, позже названый «Дао дэ цзин».

По традиционной версии, смотритель заставы столь проникся мудростью учения и так глубоко воспринял духовный импульс Лао-цзы, что сам составил замечательный даосский трактат «Гуанинь-цзы» («Мудрец с заставы Гуаньинь»). Куда пошёл дальше удивительный человек Лао-цзы, где завершил свой путь, — это остаётся влекущей загадкой древнего мифа. Сыма Цянь открыто признаёт: «Никто не знает, чем он закончил». А вот народные версии единодушны: Лао-цзы превратился в бессмертного небожителя-сяня, которого стали уважительно называть Тайшан Лаоцзюнь («Высочайший господин Лао»).

Примечательно, что версия из философского или «истинного» даосизма не доводит до конца биографию Лао-цзы. Он превратился в странника вечности, причём не важно, воплощается это в физической или духовной форме. Даосизм выдвинул концепцию «совместного воспитания формы (т. е. физически-телесного начала) и духа», составившую основу учения магов-фанши. В их устах эта концепция превратилась в теорию обретения бессмертия путём психопрактики, например, дыхательных и гимнастических упражнений (тун), специальных способов «сидения в забытой» (цзован), «концентрации мысли» (цуньсян), «концентрации духа» (цунынэнь), «главенствования покоя» (чжуцзин), визуализации священных образов, духов или цветовых изображений — так называемое «сохранение единого света Правды». Лао-цзы ничего на счёт этого не говорил и скорее не поддерживал эти методики, считая их противоречащими естественному просветлению души путём перманентного пребывания в медитации, когда жизнь ничем не отличима от процесса самосозерцания и ежесекундного самоотождествления с Дао. Чуть выше мы уже рассуждали об этом. Но, как считали даосские маги, Лао-цзы «оставил намёки и следы», а уж трактовать намёки китайцы умели блестяще. К тому же, и сам образ бессмертного Лао-цзы чрезвычайно манил их. Например, фраза Лао-цзы: «Ценить своё тело — это то же самое, что ценить величайшие несчастья» (§ 13) была истолкована в пользу избавления от телесной оболочки («избавления от трупа», в даосской терминологии) и перерождения себя в исключительно духовное существо — сверхчеловека. Таким образом, исчезновение Лао-цзы из поля зрения историков дало толчок целому магическому направлению.